***
Мир — раздраженный и злой — ворчал всю дорогу домой. Надо было бы на себя — за этот идиотский порыв. Но получалось, что на Луиса. — Как ты будешь с ним общаться, если он ни бельмеса не понимает? — Да что ему там понимать-то особо? Выучится, никуда не денется. Скажи, а эти его ужасные шрамы сойдут? Ты обещал, что буду решать я, а сам взял и купил этого. Мир стиснул зубы. Ему все еще было жестоко стыдно. И отчаянно хотелось кого-нибудь прибить. Но поскольку заслуживал это по-прежнему только он сам, то оставалось лишь тихо беситься. — Надо было взять мальчика из приюта, а не этого… — Не начинай, Мир. Слушай! Я тут подумал: раз уж мы купили такого бету, тебе теперь и охранник не нужен будет. Он выглядит так внушительно, что никто к тебе и не сунется. Охранник тоже был для Мира непростой темой. Как и в случае с покупкой беты из числа пленных республиканцев, он подозревал, что Луис, слишком сильно озабоченный вопросами статуса, не столько беспокоится о безопасности мужа, сколько именно о том, чтобы все видели — уважаемый врач Мир Миренор де Сант уважаем настолько, что даже личного раба-телохранителя имеет. Нет, конечно, профессия врача такова, что конфликты иногда случались. Особенно, когда речь шла о внезапной смерти на операционном столе, и вдвойне особенно, когда умирал представитель аристократического рода, например, не оставивший завещание. Тогда свое разочарование обделенные родственники зачастую пытались выместить именно на враче, который «зарезал» их дорогого папу, отца, дядю, деда и так далее, естественно, из самых черных побуждений. Недавно вот… От воспоминаний просто-таки физически затошнило, и Мир тяжело вздохнул. — Мне не нужен охранник, Луис, я уже говорил тебе. Да и этот бета… — Мир кивнул себе за спину, где на небольшом расстоянии за ними следовал, неуклюже расставляя ноги из-за скованных тяжелым браслетом яичек, купленный ими только что человек. — Пойми, он вражеский солдат. С чего ты взял, что он будет меня охранять, а не отправит на тот свет при первом же удобном случае? — На нем рабский браслет, и надсмотрщик говорил… — И что? Все он правильно говорил — особо не побегаешь с такой штукой-то между ног. Да что там — побегаешь! Посмотри, как он с ней ходит! Ему чертовски больно, пойми. Какой из него при таком раскладе охранник? Луис посмотрел и отвернулся, надувшись как мышь на крупу. Мир тоже немного помолчал, думая о том, какой же его омега еще юный и оттого глупый, а после припечатал: — Дома этот браслет с него снимем. — Почему это? — Потому что он все равно не помешает ему перерезать нам глотки ночью, если вдруг возникнет такое желание. — Чушь. Мы его будем запирать… — Отличная идея, Луис. Просто превосходная. Вот объясни мне, неужели желание покрасоваться перед дружками бетой из числа пленных республиканцев могло настолько лишить тебя разума? И я тоже — идиот, что повелся на все это. — Ты обещал, — мрачно сказал Луис, явно примериваясь, чтобы заплакать, и Мир вздохнул. Нет, он не был подкаблучником, но когда муж разводил слезы или включал свой инструмент по распилу мозга альфы, уступал. Почему? Потому что просто любил своего омегу. Да и согласиться было проще, чем спорить… По крайней мере, до сих пор. К чему приведет эта очередная его уступка Луису, сможет показать только будущее. Дома Мир первым делом отвел бету в купальню. Удовольствие и предвкушение, которые отразились у парня на лице, ни с чем спутать было нельзя, и альфа порадовался хоть этому — его раб, которого он купил из жалости, по душевному порыву, был, судя по всему, чистюлей. Знаками велев бете раздеться, он заставил его лечь грудью на высокий массажный стол. Раб, было обрадовавшийся перспективе помыться, весь сжался и буквально заледенел. — Да не буду я тебя сейчас трахать. Что я зверь, что ли? Тише. Стой спокойно. Просто так удобнее с тебя эту дрянь снять. Мир присел на корточки и протянул руку, чтобы повернуть браслет замком к себе. Прямо перед его глазами оказался анус беты — измученный, красный и опухший. Понятно, почему парень так испугался! Не слезали с него, небось, постоянно. Надо будет и спину ему подлечить, и задницу тоже… Наконец, хитрый замочек на рабском кольце щелкнул, оно раскрылось и упало в ладонь Мира. Бета глухо простонал. «Еще и тут мазать придется», — понял Мир и вздохнул, увидев, что в основании яичек явственно видны ссадины и потертости. Стерта почти до крови была и внутренняя сторона бедер. Бедолага! По идее, надо бы поручить возиться с ним Луису. В конце концов, это была его идея купить взрослого раба-бету вместо того, чтобы взять мальчика из приюта, но было опасно оставлять мелкого и глупого омегу с этим здоровяком и, если честно, Мир немного ревновал. Было неприятно от одной только мысли, что его омега будет трогать за интимные места этого крепкого, очень похожего на альфу бету. Лучше уж сам… Вот только надо как-то взять себя в руки. Потому что от ощущения нежной кожи яичек под пальцами, от вида растраханной задницы, член у Мира встал, как стойкий оловянный солдатик. Черт! — Иди мойся, — велел он парню и отошел в сторону. Бета обернулся недоверчиво, Мир махнул рукой в сторону купели, наполненной горячей водой. Фамильный дом де Сантов, который построил еще прапрапрадед Мира, стоял над горячим источником. Это делало его теплым зимой и круглый год обеспечивало горячей водой для хозяйственных нужд. Бета, все еще тревожно оглядываясь через плечо, осторожно забрался в воду и тут же глухо зашипел, прикусывая нижнюю губу и зажмуривая свои невозможные черные глаза. Сам Мир тоже был альфой черноволосым, но глаза у него были светлыми — серыми. А этот бета весь был черен как грех: волосы на голове, в рабских бараках состриженные криво, клочьями и очень коротко, узкий и опять породистый ирокез вдоль позвоночника, волосы в паху… И глаза… Чернющие, как жаркая южная ночь, глаза. — Больно тебе от воды? — с сочувствием спросил Мир. — Ничего, сейчас пройдет. — Пройдет, — хрипло повторил бета и кивнул. — Ты много на моем языке понимаешь? Бета глянул исподлобья хмуро и ничего не ответил. — Как хоть тебя зовут-то? Как обращаться к тебе? Имя, как твое имя? Я Мир, — Мир стукнул себя кулаком в грудь, словно большой орангутан. — Мир, — повторил бета все тем же хриплым, сорванным голосом и, скопировав жест Мира, представился. — Я Ориген. — Ориген, альфа, — поправил Мир, склоняя голову к плечу и хмурясь. — Я альфа, глава Дома. Ты должен мне говорить: «Да, альфа», «Я Ориген, альфа». Понял? В черных глазах беты что-то мелькнуло. Миру почему-то показалось, что это была исполненная горечи насмешка. Но было непонятно, в чей адрес направлено это чувство — в адрес ли самого Мира, или только что утративший свободу бета потешался сам над собой, над своим новым статусом. Но какие-то вещи должны были оставаться неизменными, как бы Мир ни жалел этого человека. — Повтори: «Я Ориген, альфа!» — с нажимом приказал он. — Я Ориген, альфа, — ровно выговорил бета и отвернулся, принимаясь за мытье. Полоскался он долго, шипя сквозь зубы, когда мыло попадало на свежие раны, но не отступаясь от своей цели. Мир понимал его. Ему бы тоже хотелось смыть с себя запах рабских бараков, который, кажется, впитался парню под кожу. Настолько, что Мир даже не чувствовал индивидуальный аромат беты. А почувствовать его хотелось. Поэтому, когда Ориген наконец-то домылся и выбрался из купели, озираясь, видимо, в поисках чего-то, чем можно было бы вытереться, Мир первым делом придирчиво обнюхал его, отмечая, что и точеные, породистые ноздри беты в ответ затрепетали, ловя запах альфы. Аромат у парня был приятным. Конечно, не таким насыщенным, как запах омеги, но все же очень притягательным. По крайней мере, маленькому альфе в штанах у Мира он совершенно точно понравился. Член вновь поднял голову и заинтересованно затвердел, оттопыривая ширинку. Бета заметил это и опять напрягся, стискивая челюсти. — Ты хорошо пахнешь, — устало пояснил Мир. — Но сегодня я тебя не трону, как и обещал. Иди, я тебя смажу. Мир подошел к массажному столу и похлопал по нему рукой. — Ложись. Бета медлил. Мир вздохнул. — Мазь. Видишь? — он показал упрямцу склянку. — Это мазь. Лечить. Ложись. Пришлось повторить несколько раз, пока бета наконец-то решился забраться на массажный стол, где и устроился вниз лицом. Мир осторожно смазал ему сначала спину, потом заставил встать на четвереньки и принялся мазать анус. Проклятый бета тут же уселся на задницу и протянул вперед руку. — Сам. — Сам, альфа, — поправил Мир, но мазь в протянутую руку вложил — серьезных повреждений он не увидел, а потому настаивать на том, чтобы лично довести процедуру до конца, не стал. Бета ничего не ответил, соскочил со стола, обошел его так, чтобы он оказался между ними, а после, прикрываясь им от Мира, действительно поухаживал за собой — смазал анус, яички и ссадины на бедрах. — Спасибо, альфа. Мир усмехнулся. — Молодец, запомнил. Теперь тебя надо во что-то одеть. Одежда, понимаешь? — Мир подергал себя за рубашку, а после за штаны. С этим возникли сложности. Бета был крупнее Луиса, но мельче самого Мира. Проблем не было только с трусами. Ориген за предложенный предмет гардероба ухватился так, словно это был главный приз в Имперских скачках. Из чего Мир с легкостью сделал вывод, что до сих пор голым он чувствовал себя до крайности неловко. Белье альфы бете вполне годилось — с задницы не падало. Ну почти. Резинка при движении сползала, приоткрывая ложбинку между ягодицами. Это выглядело порочно и соблазнительно. Но Мир помнил о состоянии ануса бедолаги. — Ладно, с остальным решим позже, — проворчал альфа, сглатывая и по-прежнему жадно меряя свою покупку взглядом. — Теперь пошли, покажу, где ты будешь спать. Еще когда Луис только начал ныть по поводу приобретения беты из числа солдат, захваченных в плен, Мир задумался, где этого человека можно будет поселить. Нужна была отдельная комната, желательно с решеткой на окне и, как бы ни презирал Мир саму мысль об этом, с крепким запором на двери. Хотя бы на первое время, пока бета не обживется, а сам Мир не поймет, что опасности с его стороны действительно нет. Единственно, что подходило для этих целей в его небольшом, в общем, доме, это кладовка рядом с кухней. Мир велел очистить ее, поставить в нее узкую койку — больше, собственно, почти ничего и не влезло — и застелить холодный каменный пол ковром. Сюда он Оригена теперь и привел. — Будешь жить здесь. Твоя комната. Понял? Ориген вошел и осмотрелся. Миру показалось, что при этом в глубине черных глаз беты опять-таки мелькнула ирония. А после тот повернулся и указал себе на рот. — Есть. Спасибо, альфа. Мир хлопнул себя по лбу. Парень наверняка ведь был голодным! Этот вопрос, к счастью, решить было проще простого. Кухня — буквально за стеной. Через несколько минут юный слуга-омега по имени Мик уже заносил в бывшую кладовку поднос, на котором стояла тарелка с вареным картофелем, лежал нарезанный хлеб и сыр. Следом Мик притащил кувшин воды. — Спасибо, альфа, — повторил Ориген и, поставив поднос себе на колени за неимением в комнате стола, принялся за еду. Мир смотрел за тем, как торопливо двигаются его угловатые челюсти, как жадно он ухватывает новые куски, как пляшет его кадык, когда он запивает свою немудрящую трапезу. Сомнений не было — пленных бет, предназначенных на продажу, кормили мало и скверно, раз этот так рад простой картошке. — Завтра будет мясо, — зачем-то пообещал он, и бета поднял на него свои черные яркие глаза, обрамленные нереально густыми и длинными ресницами…***
— Почему ты его не привел? — спросил Луис, когда Мир переступил порог спальни. — Зачем? — мрачно спросил альфа. Он устал как собака. С утра были пациенты, потом этот кошмарный аукцион, а после еще пришлось вновь идти в город. Во-первых, чтобы заказать бете рабский браслет — самый простой, на руку, с указанием имени хозяина и замком с секретом. А во-вторых, чтобы купить ему одежду. Когда ударят морозы, придется подкупать что-то еще… Если к этому моменту подобное все еще будет актуально… — Как зачем? — Луис сел и чуть смущенно, но в то же время кокетливо улыбнулся. — Ты мог бы овладеть им, а я бы посмотрел. Это было бы… так возбуждающе, милый. А потом ты бы овладел мной, а он бы ласкал мне ртом член, пока ты… Понимаешь, я фантазировал и… — Ты не перестаешь меня поражать, Луис. С чего ты взял, что он согласится на все это? Что он хочет этого? — Но он же наш раб… Мы его купили… — Вот именно. И ты всерьез думаешь, что свободный человек, солдат другого государства, став рабом, сразу превратится в постельную игрушку для тебя? — Но я… — Лучше помолчи, Луис. Лучше просто помолчи. — Это был твой выбор. Ты сам купил именно его, хотя обещал… — Купил. Потому что пожалел. И закончим с этим. Я устал и хочу спать. Но конечно же Луис не успокоился, пока не развел Мира на секс. Хотя, если честно, альфа ему за это был только благодарен. Напряжение, копившееся сегодня целый день, требовало выхода.***
Проснулся Мир на рассвете. За приоткрытым окном звонко и светло пели птицы, косые лучи солнышка неторопливо пробирались в комнату, расчерчивая стены причудливыми праздничными узорами. Рядом, тесно прижавшись теплой попкой к бедру Мира, спал Луис. Жизнь была прекрасна. Мир потянулся, улыбаясь, и стал размышлять о предстоящем дне. Опять будут пациенты, наверняка приволочется старик Панаокис, чтобы рассказать о своих болячках, а на самом деле просто для того, чтобы получить хоть немного человеческого внимания и общения… На обед Мир придет домой, и Луис встретит его очередной порцией своих «гениальных» идей… Стоп! Мир даже сел в кровати, потревожив омегу, который недовольно завозился, но после снова задышал ровно, к счастью, так и не проснувшись. Стоп… Бета. Вчера они с Луисом купили бету. Раба. Солдата из республиканской армии. И сейчас он тоже спал где-то там, в доме, запертый в комнатенке с зарешеченным окошком под потолком, словно по-прежнему был в тюрьме. А может, не спал, а вот так же сидел и думал… Что с ним делать дальше, Мир понятия не имел. Оставить взаперти? Глупо и жестоко. Выпустить, а самому уйти и заняться пациентами? Еще глупее. Кто знает, что творится в голове у этого молодчика, который вряд ли питает теплые чувства к тем, кто напал на его страну, с кем он сражался, к кому попал в плен и кто ломал его и унижал в рабских казармах. Нет, это было нереально. Выход был один: взять с собой. Но что Ориген будет делать в кабинете врача? Чем его там занять? Не придумав ничего лучше, Мир решил, что заставит его учить язык. И начнет с простого — прикажет запоминать слова, которые сам же ему будет объяснять. День прошел относительно спокойно и даже с пользой. Действительно заявившийся в числе первых на прием старый омега Панаокис сразу заинтересовался бетой с рабским браслетом на руке, который тихо сидел в углу кабинета Мира. Тот зачем-то рассказал ему о вчерашней покупке и о том, что Ориген ни слова не знает на имперском. Старик вдруг возбудился, сообщил, что немного знает республиканский и с удовольствием займется обучением парня. Так и повелось. Дни текли размеренно. Ориген вел себя спокойно, учил язык и демонстрировал в этом заметные успехи. Зато в домашней работе, к которой было попробовал его приспособить Луис, парень оказался совершенно бесполезен. Единственное, что он делал легко и с удовольствием — это рубил дрова для кухни. Мог почистить картошку или вымыть пол. — Одно слово — солдат, — в сердцах сказал Луис. — А что ты хотел? — возразил ему Мир. В городе было неспокойно. Ситуация на фронте стала тяжелой. Официальные сообщения, которые вывешивались на площадях и даже зачитывались вслух для тех граждан Империи, кто не умел читать, конечно, были по-прежнему полны победных реляций, но слухи, передававшиеся между людьми, звучали совсем не так радужно. Мир знал, пожалуй, больше многих, потому что его стали регулярно вызывать в городскую больницу. Рук не хватало, а поток раненых все нарастал. Мир резал, зашивал, удалял, но выживали все равно не все, и, возвращаясь домой, он запирался у себя в кабинете и мрачно пил… Или глупо митинговал в гостиной, проклиная войну и идиотов, которые ее затеяли. Луис как мог успокаивал его, выдавая очередные услышанные им на площади от глашатаев патриотические глупости, Ориген слушал молча, но его выразительные глаза горели черным адским пламенем. — Я иногда боюсь его, — как-то признался Луис. — А что ты хотел? — буркнул в который раз Мир. — Давай продадим. — А как же ребенок? — омега смотрел с тоской. — Да и потом он нам подходит, Мир. Я не знаю, чувствуешь ли это ты, а я точно чувствую. Дети, которые родятся у меня от вас с ним, будут здоровыми и умными. Да и потом… он хороший человек. Честный и… надежный. Не знаю, как еще объяснить… Но Миру ничего объяснять было и не нужно. Он сам чувствовал именно это. Луис мог быть наивным дурачком во многом, он ни черта не понимал в политике и иногда слишком сильно увлекался погоней за модными глупостями, но в таких вещах как дети, семья и благополучие дома он разбирался лучше многих. Потому что принимал решения не умом — еще слишком юным и неопытным, — а своим омежьим сердцем, чутьем, инстинктами, наконец. И раз Луис говорил, что Ориген — то что надо, значит, так оно и было. Да и Мир сам, с самого первого момента, тянулся к купленному им из жалости рабу. Маленький альфа у него в штанах до сих пор реагировал на него так бурно, что становилось стыдно. И, наверно, именно из-за этого стыда он так до сих пор и не заявил права на ладную задницу беты, которая уже давно зажила и вполне могла принять его в себя. Луис поначалу просил о том, чтобы альфа взял бету в их общую постель. Потом перестал. Возможно, тоже что-то такое почувствовав по отношению к их невольнику, а может, просто смирившись с решением своего альфы. А потом Ориген сбежал. Утром его каморка оказалась пуста, а на подушке лежал каким-то образом снятый рабский браслет. Другие вскрывшиеся детали со всей очевидностью указывали на то, что побег был тщательно продуман и идеально подготовлен. Неудивительно, что бету, которого Мир день спустя скрепя сердце все-таки объявил в розыск, так и не поймали. Луис плакал. Мир, утешая его, стискивал зубы в бессильной ярости. Разве они плохо обращались с этим человеком? Разве били и унижали? Почему же он так? Мир ведь на полном серьезе думал о том, чтобы после вязки, после того, как Луис понесет, отпустить бету на все четыре стороны. Но тот решил по-своему… И когда в душе удавалось задавить обиду, Мир не мог не понимать, что тот поступил так, как и должен был поступить сильный и самостоятельный человек. Как поступил бы он сам, оказавшись в подобной ситуации. Течка, которая наконец-то началась у Луиса, прошла как обычно. Они любили друг друга, ласкали друг друга, наслаждались друг другом, но все это имело горький привкус понимания, что и на этот раз детей после не родится, а их семья так и останется маленькой. Но, может, оно было и к лучшему. Обстановка на фронте по-прежнему все ухудшалась. Причем с какого-то момента войска Республики словно обрели второе дыхание. В течение осени имперцы еще удерживали границу, не пуская противника на свои земли, но республиканцы, обозленные и жаждущие мщения («Справедливо!» — как замечал старик Панаокис, который теперь приходил поговорить «за жизнь» к Миру домой), бились как демоны. К середине зимы они прорвали линию обороны и двинулись к столице Империи, захватывая один населенный пункт за другим. Теперь, когда ветер дул со стороны фронта, в городе даже становилась слышна канонада. Мир почти перестал бывать дома и в своем частном врачебном кабинете, все время проводя в Центральной городской больнице, переполненной ранеными. Луиса он теперь всегда брал с собой. Во-первых, потому, что было страшно оставлять его одного дома — враг того гляди мог ворваться в город. А во-вторых, критическая ситуация показала, что казавшийся изнеженным омега лучше многих умеет преодолевать страх и брезгливость. Из него получился решительный и опытный медбрат — лучший помощник мужу-врачу. В операционной их обоих и застали вражеские солдаты… Мир оглянулся на ворвавшихся вооруженных людей и коротко бросил: — Пошли вон! Вы мешаете. Парочка альф и бета посмотрели на него дико, потоптались, осматривая распростертого на столе раненого с оторванной ногой — явно после близкого взрыва пушечного ядра. Смерили взглядами врача в забрызганном кровью халате и с пилой в руке, замершего рядом маленького омегу — такого же решительного и собранного… и вышли, прикрыв за собой дверь. Когда же эта операция закончилась, раненого отправили в палату, а Мир стоял над тазом с кровавой водой и мыл руки перед тем, как приступить к спасению жизни следующего человека, к нему подошел офицер-бета в чужой форме — лощеный и гладкий, явно не фронтовой, а штабной. — Мир Миренор де Сант? Мир кивнул, меряя офицерика тяжелым взглядом. — А это ваш супруг Луис де Сант? — республиканец кивнул на стоявшего рядом омегу. — Да. — Прошу за мной. — У меня раненые, мне некогда… — Не заставляйте меня приказывать применить к вам силу. Я получил совершенно четкие указания… — Идите на хрен! Мир оттолкнул офицерика плечом, не желая пачкать вымытые руки, и вернулся к столу, на который санитары как раз бережно водрузили кричавшего от боли человека. И снова была кровь, отрезанные конечности, извлеченные из тел осколки рваного металла, разверстые раны от сабельных ударов и раздробленные кости. А потом как-то внезапно все кончилось. Мир даже не сразу понял, в чем дело. Его скрученный усталостью мозг просто не воспринял простой факт: нескончаемый поток раненых поредел потому, что занимались ими теперь не только имперские врачи городской больницы и такие же частнопрактикующие медики, как сам Мир, но и незнакомые сосредоточенные люди, которые переговаривались между собой на языке Республики, но действовали умело и с очевидным опытом проведения такого рода операций. — Идите домой и омегу своего заберите отсюда, — с сильным акцентом сказал Миру один из них, судя по всему, главный. — Вы валитесь с ног и больше навредите, чем поможете, а у вашего супруга, судя по запаху, завтра-послезавтра течка начнется. Не стоит ему быть рядом с солдатами. Сами понимаете, офицеры делают все, чтобы держать дисциплину, но течный омега посреди войска… — Почему ты мне не сказал? — спросил Мир Луиса. — Я ж не чую уже ничего, все кровью мне пахнет, даже ты, маленький мой. Почему молчал, почему домой не пошел? Луис только неопределенно дернул головой и отвернулся. — Глупый, — сказал ему Мир нежно. — Идите, коллега, — повторил чужой медик. — Там на выходе вас встретит капитан Кальм, он распорядится, и вас проводят, чтобы не было проблем. Кальмом оказался тот самый гладенький бета, который уже подходил к Миру и которого он прогнал. Довольным он, понятно, не выглядел, но действительно отрядил для сопровождения Мира и Луиса до дома отряд из шести человек. В городе было неспокойно. Луис жался к Миру, оглядываясь по сторонам. Везде стояли, сидели или куда-то шли чужие солдаты, кони были привязаны прямо к ограждению центрального фонтана, отключенного на зиму. В сквере возле дома Мира был разбит бивак, и на костре, у которого грелись какие-то люди, кипел большой котел — толстый повар в грязном фартуке варил незатейливую солдатскую еду. Мир глянул, и рот его наполнился слюной — он уже и не помнил, когда ел в последний раз. — Как думаешь, нас дома покормят? — спросил он Луиса и чмокнул его в светлую макушку. — Должны, — омега неуверенно улыбнулся. — Я еще неделю назад дал Финну распоряжение закупить еды побольше. Все, что удастся найти. На всякий случай. Сопровождавшие их солдаты почему-то никуда не ушли, а расположились в садике перед домом, где тоже горел костерок. При этом их шестерка сменила такую же группу солдат, которая уже караулила дом де Сантов. — Что происходит? — спросил Мир вслух сам у себя. — Почему солдаты здесь? Непохоже, что нас грабят. Но что тогда они тут делают? Отперев дверь ключом, он позвал слуг: юного Мика или Финна. Так звали пожилого повара-омегу, который работал еще на отца Мира и теперь продолжал готовить еду и ему самому. Никто не отозвался. Не разуваясь — это почему-то показалось глупым, когда вокруг война, а под дверью чужие солдаты, — Мир отправился на кухню. Пахло здесь так, что захотелось заскулить от нетерпения и голода. Даже маленькие аккуратные ноздри Луиса стали раздуваться в нетерпении, вбирая в себя дивный аромат пищи. Финн обнаружился у плиты. Что-то напевая себе под нос, он кашеварил, а увидев хозяев на пороге, расплылся в улыбке и тут же начал доставать тарелки и столовые приборы. — Ну вот и славно, как раз все готово, альфа. Накрыть вам с супругом в столовой, или поедите здесь? — Здесь, — тут же решил Луис и уселся за кухонный стол, с нетерпением поглядывая на кастрюли на плите. Финн кивнул удовлетворенно и принялся накладывать еду: много картошки, много подливки с луком и даже немного мяса. А ко всему этому — целый кувшин легкого пива из подвалов. — Вот оно — счастье, — невнятно из-за набитого рта сказал Мир. Еда была горячей, он торопливо хватал ее, а после дышал широко открытым ртом, чтобы хоть немного охладить, прежде чем проглотить. Луис смеялся над ним и даже дразнил, но Мир видел, что и он, хоть и старается соблюдать приличия, тоже ест так, как едят голодные люди — очень быстро, почти не жуя. Финн посмотрел на стремительно исчезающую еду и подложил добавки. — Откуда мясо? Консервы какие-нибудь удалось добыть? Вопрос не был праздным. В городе с провизией в последние недели, когда линия фронта подступила вплотную, было совсем плохо. — Нет, альфа. Это очень странная история. Когда наших-то, имперских, из города выбили, я думал: ну, сейчас начнется. Даже Мику велел спрятаться в подвале. Боялся, что снасильничают мальчишку. Но сначала было тихо, а потом явились шестеро солдат во главе с офицером. Постучали этак культурненько в дверь. Ну, я открыл. Чего прятаться-то, думаю? Им-то — что? Если приспичит, все равно в дом влезут. Офицер вас спросил — прямо полным именем назвал. Я сказал, что вы в больнице, людей спасаете, и что второй господин, стало быть, ваш омега, там же, с вами. Он ушел, а солдатам приказал остаться и взять дом под охрану. Я подумал: вас арестовывать за что-то собрались, а чтобы вы тут не скрылись, не спрятались, дом под наблюдение взяли. Но минут через двадцать явились еще двое солдат и притаранили с собой целую тележку жратвы. И даже мясо. Я ничего не понял, но отказываться, понятно, не стал. Ну и вот… Да вы ешьте, ешьте. Вряд ли они одумаются и отберут… Мир, как и Финн, ничего в произошедшем не понял, но тоже разумно отказываться ни от чего не стал. После второй порции его резко стало клонить в сон, он помылся уже почти с закрытыми глазами и не отключился в ванне только потому, что Луис присматривал за ним и помог добраться до кровати. Едва голова альфы коснулась подушки, он провалился в сон. И уже не слышал, как Луис вернулся из купальни и устроился рядом с ним, прижавшись всем телом. Сколько они проспали, Мир так и не понял, но разбудил его густой запах течки, который сладким медом разливался по комнате. Вымотанный не меньше Мира Луис еще спал, а организм его уже предельно ясно говорил альфе, что время пришло. Мир осторожно выбрался из постели, стараясь не разбудить мужа. Следовало сбегать в ванную — пописать, умыться и побриться. А потом наведаться на кухню. После поесть времени особо не будет. Мир улыбнулся. Луис всегда был натурой страстной, охочей до постельных забав, но во время течек он становился воистину ненасытным и выматывал альфу так, что тот после неделю еле ноги таскал. Вот если бы в семье был бета, насколько все это было бы проще… Да и дети… Маленькие альфочки, омежки, а может, и беточки. Думая об их появлении на свет, Мир совершенно точно решил для себя, что своих детей ни в какие интернаты не отдаст. Не отдаст, и все тут. Будет воспитывать сам. И сам, когда подрастут, сосватает замуж в хорошую семью, под крыло к надежному сильному альфе… Вот только детей не было. Потому что не было беты. Некоторые пары пользовались услугами так называемых оплодотворителей. То есть бет, которых специальное государственное учреждение поставляло в заинтересованные в этом семьи именно на период течки омег и только для оплодотворения. Но это решение Миру не больно-то нравилось, а Луис и вовсе был категорически против. Он всегда говорил, что ляжет только с постоянным бетой, который станет членом их семьи. В прежние времена, когда мир еще не обезумел до такого, чтобы часть общества, часть популяции, запереть в интернатах и приютах или — того хуже — продавать, как скот, превращать в рабов, семьи именно такими и были: альфа-бета-омега. Заключался тройственный союз, игралась, как и положено, свадьба. Если сначала встречались, например, альфа и омега, то они выходили друг за друга замуж, а после, когда наступала пора заводить детишек, искали себе подходящего бету, ухаживали за ним. И если чувства были взаимны, то игралась еще одна свадьба. Впрочем, иногда бывало и по-другому. Возникала пара омега-бета. И тогда уже эти двое искали себе альфу. Вариантов было множество. Но это всегда были варианты добровольные, основанные на любви и согласии. А не на поставке «оплодотворителей», словно эти самые «оплодотворители»-беты вдруг перестали быть разумными существами, людьми… Мысли были грустными, да и думались по стопятидесятому кругу, и Мир прогнал их. Финн был на кухне. — Что, началось? Эти вон под окнами бродят как тени, разве что носами по щелям в окнах не возят. Как бы чего… — Запри все покрепче. — Так еще вчера… — Тогда просто будем надеяться на лучшее. Мир уже доедал свою порцию, когда за окном раздались четкие команды на языке Республики. Началась какая-то суета, а после кто-то резко постучал в дверь. Юный Мик испуганно забился в угол. Старый повар-омега ухватил нож и глянул на альфу решительно. Тот лишь качнул головой и пошел к двери. — Кто там? И чего вам надо? — Это капитан Кальм, доктор де Сант. Просто хотел сообщить, чтобы вы не волновались. В карауле у вашего дома всех альф заменили на бет. Эксцессы исключены. — Спасибо, — растерянно ответил Мир. Он вообще перестал понимать что бы то ни было. С чего такая забота вражеских солдат о захваченном ими народе? Народе, который сам полез к ним с оружием в руках, и в ответ заслуженно огреб по полной. Кого волнует, что лично Мир и очень многие в его окружении были категорически против этой войны? Никого. Так с чего солдаты оккупационной армии носятся с ним, как с цветочком аленьким? То жратвы натащили откуда-то, то теперь, как только у Луиса началась течка, убрали альф… Как сказал этот самый капитан Кальм? «Эксцессы исключены»? Будем надеяться, что так. Из глубины дома раздался протяжный стон, и Мир кинулся обратно в спальню — Луис проснулся, и теперь все время альфы будет занято только им. Его любимый мальчик глянул на ворвавшегося в комнату мужа томно, из-под полуприкрытых век, и призывно выпятил попку. Розовое отверстие маняще пульсировало, аккуратные яички, видные между расставленных ног, поджались, а небольшой член омеги стоял. Мир, чувствуя, как его собственный орган стремительно и оттого даже болезненно наливается тяжестью в сразу ставших тесными штанах, торопливо избавился и от них, и от трусов, а после запрыгнул на кровать и, склонившись, длинно лизнул Луиса между ягодиц, одновременно полной грудью вдыхая аромат его течки. — Сладкий… — Ну же, Мир. Не томи, прошу тебя… Альфа, у которого тоже темнело в глазах от желания, торопливо пристроился у омеги между ног и одним длинным плавным движением вошел в него. — Ааххх… — выдохнул Луис и переступил коленями, чтобы можно было глубже и правильнее принять в себя новый толчок Мира. Альфа же не мог оторвать глаз от того места, где сейчас соединялись их тела, где его крупный член, блестящий от смазки и, кажется, звенящий от напряжения, ритмично то входил, то выходил из ануса омеги. Растянутое им отверстие, словно не желая отпускать альфу, обхватывало, удерживало ствол, выворачиваясь гладкой темно-розовой внутренней поверхностью наружу. Чтобы лучше видеть это чудо, которое каждый раз сводило Мира с ума, он ухватил Луиса за половинки его маленьких мягких ягодиц и развел их как можно шире. Омега снова застонал — низко и протяжно — и начал толкаться ему навстречу. Мир знал, что сейчас надо сделать, чтобы его мальчик немедленно кончил. Он склонился к нему, прихватывая зубами за холку рядом с уже давно поджившей, но по-прежнему четкой меткой. Одновременно его руки сместились с ягодиц омеги на его бока, которые тут же дернулись, покрываясь мурашками, а после на припухшие, торчащие маленькими твердыми вершинками соски — бархатистые и чувствительные. Мир выкрутил оба сильно, до боли, и Луис под ним взвыл, закидывая голову и еще больше прогибаясь в пояснице. Его анус стал нервно сжиматься вокруг члена альфы, и тот с удовлетворением осознал, что добился своего — его любимый омега кончал, содрогаясь и выстанывая сквозь зубы что-то невероятно сладкое и возбуждающее. — Да, радость моя, да, — прорычал Мир, отстраняясь, вновь ухватывая мужа за ягодицы и продолжая двигаться, не меняя темпа. Узел в основании его члена уже начал раздуваться и теперь входил и выходил из тела омеги с усилием, наверняка причиняя ему легкую боль, но Мир и про это знал, что именно так Луису сейчас и нужно. И не ошибся — через несколько минут омега, все это время кричавший дико и надсадно, вновь кончил. Да так, что, кажется, даже на время совсем лишился сил, превратившись в безвольное, но по-прежнему такое сладкое и желанное лакомство — что-то вроде любимого самим Луисом желе. Вот теперь Мир мог позаботиться и о собственном удовольствии… Но вдруг почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо. — Я опоздал, альфа. Примешь? Мир, пойманный почти на самом пике удовольствия, сначала испытал настоящий шок, потом испугался и подобрался, готовый защищать себя и своего омегу… А после просто изумленно захлопал ресницами, вдруг осознав, что перед ним, в самом центре его дома, возле кровати, на которой он занимался любовью со своим мужем, стоит невесть откуда здесь взявшийся Ориген. Его беглый раб. Купленный им на аукционе пленный солдат армии Республики. Бета… — Примешь? — повторил на своем ужасном, ломаном имперском этот странный тип и поставил колено на край кровати, начиная расстегивать рубашку. — Да, Мир, о боги, да! — вдруг выкрикнул Луис. — Пожалуйста! Я хочу ребенка. Позволь ему. Я прошу! И Мир, как и всегда, когда Луис просил о чем-то его так серьезно и страстно, уступил. Сначала, глядя на то, как умело и жарко Ориген берет его супруга, Мир не испытывал ничего, кроме жестокой ревности. Но тут бета поднял на него свои невозможные глаза — на этот раз полные не иронии, не страха и печали, а глубокой всепоглощающей страсти, — и Мир поплыл. А Ориген, поняв это, быстро вскинул руку и решительно притянул его за шею к себе, к своим губам. Поцелуй его был настойчивым, страстным и одновременно исполненным нежности. — Возьми меня, альфа, пока я беру твоего мужа. Будь с нами. Только… — бета нервно рассмеялся. — Слова пропали. Как сказать… — он произнес несколько слов на языке Республики. Мир ничего не понял, но каким-то невероятным чутьем догадался, что тревожит Оригена. — Я буду осторожен. Не причиню боли. Анус беты уже не был таким, как его впервые увидел Мир. Теперь это была просто аккуратно и тесно сжатая звездочка. Мир потянулся к прикроватной тумбочке, где у него всегда лежал флакончик с лавандовым маслом. В течку Луису оно было не нужно, но в остальное время Мир его всегда готовил к соитию, совмещая этот процесс с ласками. Теперь же он аккуратно нанес масло на анус беты, сразу пугливо поджавшийся, а после протолкнул в него сначала один, а затем и два пальца. Ориген не зажимался, позволяя растягивать себя, и одновременно продолжал неглубоко двигаться в постанывавшем от наслаждения Луисе. Получалось, что так он сам то снимался с пальцев Мира, то толкался им навстречу. Мир представил себе, что через пару минут бета точно так же будет двигаться уже не с пальцами, а с его членом в себе, и даже зарычал от нетерпения. — Давай, — тяжело дыша, велел Ориген, и Мир, на секунду поразившись тому, что в его собственной постели всем заправляет не он сам — альфа и глава дома, — а его беглый раб-бета, тем не менее послушался торопливо и охотно. Первое движение в тугое, явно давно непользованное отверстие, причинило Оригену боль, и Мир замер, позволяя ему привыкнуть. Замер и сам бета. Но Луис под ним взвыл нетерпеливо и закрутил задницей, и Ориген, прикусив губу, вновь начал двигаться, то погружаясь в анус омеги и соскальзывая с члена Мира, то, напротив, выходя из тела Луиса, чтобы одновременно до самого узла насадиться на член альфы. — Тебе говорили, что ты потрясающий любовник, Ориген? — шепнул Мир, проходясь руками по мускулистой, изрезанной шрамами груди беты, а после перенося их ему на задницу — крепкую и непривычно твердую, совсем не такую, как у омег. Бета хмыкнул. — Не раз. Но впервые мне кажется, что эти слова искренни, альфа. И… о боги… будь готов сменить меня в теле твоего мужа… очень скоро… Боги! Он такой страстный и невероятный, что я больше… Боги… Ориген задышал часто и с присвистом, движения его стали рваными, дерганными. Мир почувствовал, как запульсировал его анус, сжимая член альфы почти до боли… А после Ориген замер, дрожа и склонив голову. Руки его бессильно соскользнули с ягодиц Луиса. Мир подхватил его, одновременно вынимая из беты свой член, и осторожно уложил рядом на сбившиеся простыни. А после торопливо, не позволяя вытечь из раскрытого ануса Луиса ни единой капле драгоценной спермы беты, буквально вбил себя в тело своего омеги. Там все было уже настолько растянуто, что узел проскользнул внутрь легко и совершенно естественно. Так, как это и должно было быть. А после омега инстинктивно сжался, фиксируя альфу в себе, массируя своими внутренними мышцами узел и словно бы высасывая из него семя. И Мир излился, чувствуя, что у него от испытанных эмоций закипают слезы в глазах, а сердце готово вот-вот взорваться. Последним разумным усилием он завалил себя и Луиса набок, чтобы вязка не причинила обоим неудобства, и замер, наслаждаясь каждой секундой процесса… А после не заметил, как провалился в дрему. Все-таки последние недели, когда Мир не отходил от операционного стола, дались тяжело даже его сильному, выносливому организму. Разбудил его тихий разговор рядом. — Зачем ты ушел от нас? — спрашивал Луис. — Не мог иначе, — так же негромко отвечал Ориген. — Но я вернулся. Так быстро, как смог. Ты бы знал, как я торопился, маленький. — Я плакал. И Мир переживал. Не говорил ничего, но я же видел. Ты наш бета, понимаешь, Ориген? Наш. Не потому, что мы тебя купили. А потому что… наш. Я это чувствую, и Мир это чувствует. Не веришь? Он проснется и сам тебе об этом скажет, вот увидишь. — Он проснулся, — с улыбкой в голосе сказал бета. — И подслушивает. Я прав, альфа? — Прав, — сознался Мир и засмеялся. — И Луис тоже прав. Неужели сам не чувствуешь то, о чем он тебе только что говорил? — Чувствую, — сказал Ориген, поднимаясь на колени. Он энергично потер лицо, вздохнул, а после посмотрел на Мира очень серьезно и даже сердито. — Все я чувствую. Потому и медлил с побегом. Потому и рвался сюда, в этот проклятый город так, что все удивлялись. Потому и пришел, как только узнал, что Луис потек. Не мог не прийти. Но вы оба даже не представляете, какая это огромная проблема. — Ты уже замужем и любишь других омегу и альфу? — тревожно спросил Луис. Ориген погладил его по растрепанной голове и отрицательно покачал головой. — Я один… Был один до того, как появились вы. Но вы оба из Империи, а я… я просто не могу взять в мужья имперцев. У Мира засосало под ложечкой от этих слов, произнесенных с глухой безысходностью. А вот Луиса сказанное Оригеном не смутило ничуть. — Ерунда! — безапелляционно сказал он и соскользнул с уже опавшего узла альфы. — Вот увидишь, все решится самым лучшим образом. И вообще, выкинь все это пока из головы. Лучше ложись на спинку. Вот сюда, рядом с Миром. И ты, Мир, перевернись и ляг так же. — Что ты задумал, малыш? — спросил Мир, как всегда, подчинившись без споров. — Буду вас ласкать… И смотреть на вас, и щупать, и тискать, и целовать, и кусать. И все это до тех пор, пока ваши члены опять не окрепнут. Вы же не думаете, что отделались от течного омеги одним заходом? И ведь, как позднее часто думал Мир, все действительно произошло именно так, как сказал этот мелкий, глупенький по юности и наивности, но такой любимый омега! Они как-то сумели пройти вместе, втроем, через действительно сложный послевоенный период, когда все были слишком сильно заняты — Ориген какими-то своими важными делами, о которых он в постели предпочитал помалкивать, Мир — лечением раненых и больных, Луис сначала помощью ему, а после подготовкой к родам. Но именно рождение ребенка стало для всех троих поворотной точкой. Ориген тогда приходил к ним с Миром в дом, в их общую кровать, мрачным и чем-то очень сильно расстроенным. Они пытались его расспрашивать, но вскоре поняли, что бета все равно не ответит. А после он взял и надолго уехал в Республику. И сразу после по столице бывшей Империи, теперь, после победного окончания войны разделенной завоевателями на несколько провинций, во главе которых встали присланные из Республики наместники, поползли какие-то темные слухи. Говорили, что наместник центральной провинции, главным городом которой и стала бывшая столица Империи, подал в отставку со своего поста, что был с этим связан какой-то жуткий скандал, что этого самого наместника — генерала Александридиса, самого молодого и талантливого генерала Республики — отправили за решетку, лишив всех наград, и теперь непонятно, кто будет править вместо него. В провинции начались волнения. Люди терялись в догадках и мучились сомнениями. Дело в том, что генерал за тот недолгий срок, что провел в роли главного человека в крае, показал себя человеком честным, справедливым и, главное, не озлобленным против своих бывших врагов. Хотя, как говорили, на войне ему пришлось хлебнуть лиха. — Представляете, — говорил, сидя в гостиной дома Мира, старый омега Панаокис, — ему — генералу многотысячной армии — эти идиоты из имперской безопасности додумались напялить рабский браслет, как какому-нибудь рядовому! Идиоты! Они даже не поняли, с кем имеют дело! — И что же? — спрашивал Луис, укачивая на руках крошку-омегу, появившегося на свет всего несколько недель назад. — Его что, продали с аукциона вместе с другими рабами? — Да! — всплескивая руками, подтверждал Панаокис и для убедительности принимался кивать как болванчик. — Продали. Но люди, которые его купили, как говорят, оказались из числа тех, кто был против войны, развязанной Империей. И они спасли ему жизнь, переправив через линию фронта. Такая романтичная история! Я слышал, это была пара — альфа и омега, и они… — Погодите, уважаемый Панаокис, раз его продали как раба омеге и альфе, значит, генерал Александридис, человек, который покорил Империю и стал наместником в ее центральной провинции — бета? — Мир на всякий случай рассмеялся этому своему предположению — уж очень дико оно звучало. — А что вы смеетесь, доктор? Ничего смешного. Это у нас бет загнали в клетки, как диких животных. В республике все по-другому. И я надеюсь, что постепенно ситуация изменится и здесь. Так что почему бы генералу не быть бетой? Или омегой, к примеру? — Ну это уж вы совсем, — отмахнулся Мир и задумался. В голове крутились разрозненные факты, никак не желая выстраиваться в хоть сколько-нибудь логичную цепь. Генерал, раб, бета, купила семья, переправила через линию фронта… Тут происходил обрыв, и Мир только тряс головой, как большая мокрая собака. Ориген… Странный, очень самоуверенный и властный бета Ориген, фамилии которого Мир так и не знал. Бета, который все время уходил от прямых вопросов, ускользал. Который, если и являлся, то по темноте и плотно закутанный в плащ. Постоянные недомолвки, исчезновения на несколько дней… Постоянная измотанность и усталость… Слова о том, что сам факт наличия у него любовников-имперцев — одна огромная проблема. А ведь теперь у них еще и ребенок родился… Мир протянул руку и поправил малышу чепчик, который все время съезжал на лоб, прикрывая маленькому омеге его невероятные черные глазищи — наследственность беты оказалась самой сильной… После того, как Панаокис ушел, а Луис отправился укладывать маленького Анри — так на семейном совете решили назвать новорожденного мальчика, — Мир еще долго сидел и ворочал в голове тяжелые, как камни, мысли. И все они заканчивались одинаково — оборванным вопросом: «Неужели Ориген?..» Нет. Но если он действительно герой войны генерал Александридис, как же получилось, что его никто не узнал? Мир не верил, что, если бы стало известно, кто он, его бы продали как самого обычного раба-бету. Значит, этот человек нарочно не стал озвучивать свой статус, нарочно скрылся в толпе. Как раз чтобы не узнали, чтобы спрятаться, чтобы утаить свою личность и, как следствие, все те знания, всю ту информацию о Республике и ее армии, что были у него в голове. Он вынес унижения и пытки, но ушел из рабских бараков в семью, и купившие его альфа с омегой спасли генерала, переправив за линию фронта… Здесь в размышлениях опять наступал обрыв, и все снова возвращалось к исходному: «Неужели Ориген?..» Мир в своих думах как раз зашел на пятый по счету круг, когда в гостиную вернулся Луис. — Мы должны что-то предпринять, — решительно сказал он и уселся напротив альфы. — Его отправили в тюрьму и лишили поста из-за нас. А мы сидим и сопли жуем, вместо того, чтобы действовать. — Это ты о чем? — подозрительно прищурившись, спросил Мир. Луис всплеснул руками и возмущенно вздернул свои светлые брови: — О нашем Оригене, конечно! — Мы не переправляли его через линию фронта, — Мир сразу высказал то, обо что постоянно спотыкался сам. — Он умный бета, хитрый политик и военачальник, известный своими невероятными тактическими и стратегическими придумками. Может быть, так он хотел нас обезопасить, а может, и прибавить нам заслуг, чтобы легче было объяснить свое стремление сделать нас своей семьей. Я не знаю. Но сердцем чувствую, что он в беде. И только из-за нас с тобой и из-за малыша Анри. И я это так не оставлю! А ты… Какой ты после этого альфа, если сидишь тут и ничего не делаешь?! — Да что я могу? — простонал Мир, который слишком хорошо знал эти интонации у своего супруга. — Да и вообще, с чего ты решил?.. Но Луис слушать его не стал и ушел, хлопнув дверью. Когда Мир попробовал мириться, омега, что-то писавший, сидя за столом в кабинете Мира, только фыркнул возмущенно. А утром, когда Мир отправился на работу, Луис запеленал потеплее Анри и, никому ничего не сказав, покинул дом. Где он был, что делал и с кем говорил, Мир так никогда и не узнал. Но на следующий день столичные газеты вышли в свет с броскими статьями, в которых журналисты, смакуя подробности, рассказывали историю любви знаменитого генерала-республиканца и двух самых обычных имперцев: альфы — врача, спасшего во время войны сотни жизней, включая жизнь самого генерала; и его омеги, который теперь целыми днями рыдает над кроваткой своего сына, лишенного второго отца. «Где они, демократические ценности? — вопрошали журналисты, раздуваясь от собственной значимости. — Где обещанные свободы? Где равное отношение ко всем гражданам Республики без исключения, о котором нам так много говорили? Как всему этому можно верить, если руководство страны не считает допустимым такую простую и естественную вещь, как брак, который лучше всего показал бы людям, что два некогда враждовавших государства теперь действительно смогут жить в мире и согласии? В единой семье!» Газетная шумиха, начавшаяся в бывшей столице Империи, быстро распространилась повсеместно. Когда же о запрете на брак между генералом-победителем и спасшей его парой имперцев написала самая скандальная газета уже в самой Республике, причем со ссылками на мнения очень уважаемых в стране людей, совершенно удовлетворенный Луис сказал Миру, что победил. И, что характерно, опять не ошибся. Потому что через неделю после этого Ориген вернулся. И на пост наместника, и в лоно семьи. Будто ничего и не было… Свадьбу готовили так, словно речь шла о бракосочетании особы императорской крови. Ориген Александридис прекрасно смотрелся в своей парадной генеральской форме и в орденах, доктор Мир Миренор де Сант выглядел великолепно в белоснежном костюме, Луис блистал в изящном нежно-голубом наряде, который идеально подходил ему под цвет глаз. Все рукоплескали, прибывший на церемонию президент Республики произнес торжественную речь. Но закончить ее в прежнем возвышенном ключе не смог. Из-за Луиса, которого в самый патетический момент вырвало чуть ли не ему на ноги. От подобного казуса ботинки президента спас уже опытный в таких делах Мир, успевший сунуть мужу в руки вазу из-под цветов. Президент был шокирован, свита скакала вокруг него, как заводная, гости шушукались, пересмеиваясь, Александридис хранил каменное лицо, Мир сделал вид, что жестоко закашлялся, а Луис сидел в обнимку со своей вазой красный как рак… Но разве он был виноват, что к тому моменту, когда свадьба, которую всё откладывали и откладывали из разных дурацких политических соображений, все-таки состоялась, он уже снова ходил беременным?