Проклятие сумасшедших

Сайлас не мог не признать, что с годами стерва стала… лучше. Красивее, опаснее, хитрее. Временами она даже казалась почти адекватной. Когда думала, что перед ней его двойник, а не он cам. О, она расцветала при появлении «Стефана», смеялась над его шутками, сверкала глазками и бессовестно флиртовала. Сайласа это забавляло, он дразнил ее, делал вид, что отвечает на ухаживания… А потом раскрывал себя. Всегда. Наслаждался ее шоком, ее яростью. И заставлял забыть. И так снова и снова. Сайласа давно перестал заботить вопрос, зачем он это, черт возьми, делает. Какая разница? Он бессмертен, он всемогущ, он жаждет умереть и воссоединиться с потерянной любовью. Он имеет право на свои прихоти, разве нет? А Кетсию он когда-то любил также сильно, как сейчас ненавидел, хотя этого ей знать не обязательно. Пусть думает, что он играл с ней. В конце-концов, это и была игра. На смерть. Ее безумие привлекало Сайласа, как отражение его собственного. Так захватывающе было наблюдать, как она вместе с этими жалкими вампирами пытается найти способ остановить его и раз за разом проигрывает. Ее злость так… возбуждала. Изначально, он и за Амарой бегал, лишь бы насолить ревнивой любовнице. Лишь потом это сделалось чем-то большим, чем-то… невероятным. Амара была прекрасна, добра, она любила его, а он ее, и это было что-то чистое, ясное, как в легендах о вечной любви. Они и сами стали такой легендой. Связь с Кетсией — яд, отрава, что-то грязно-привлекательное и безумное. Отвратительно. И так чертовски маняще. Он уже начал забывать, как это было. Кетсия ластилась к нему точно кошка, кричала и ревновала по любому поводу, но какие же горячие у них были ночи, приятно вспомнить. И повторить. Сайлас усмехнулся. Он любил сравнивать Кетсию с вином, что год от года становилось лишь вкуснее. Вот и она — самая выдержанная из всех. Забавно. Сайлас находил удовольствие в том, чтобы играть с нею, хотя давно убедил себя: большей ненависть, чем испытываемая им к этой бестии, не существует и никогда не будет существовать. Две тысячи лет жалкого существования слишком большой срок, чтобы забыть все из-за развлечения, которой Сайлос все чаще находил в своей до безумия очаровательной бывшей. Сейчас девицы оскудели, взять хотя бы двойников его любимой Амары, Сайлоса воротило от них. Кто придумал слово прогресс? Он предпочитал называть это вырождением. Нет уже таких, кто привлек бы его внимание… так что Сайласу пришлось довольствоваться Кетсией. Она хотя бы всегда была поблизости. Готовая возобновить их связь по первому зову. Что ж, отчаяние ей даже к лицу. Он разбивал сердце «Тессы», как она теперь себя называла, каждый раз. В память об Амаре, его навеки единственной. О жизни, которая могла у них быть. Это было еще веселее. — Я любила тебя, — клялась Кетсия, когда Сайлас узнал о ее коварном плане и судьбе Амары. Даже в смерти она не собиралась позволить им быть вместе, заточив каждого в своей гробнице. Убить ее будет наиболее забавно из всего. — Сделай это, Сайлас. Сделай. Хуже мне не будет. — Позволь мне умереть, — молила его Амара. Теперь она безумна, как и все они, и Сайлас кивнул, прижимая ее к себе. После стольких лет, спустя все, через что их заставила пройти Кетсия, все, что он видел, глядя на дорогую сердцу Амару… это Ангел. Его милый и падший Ангел, чьим единственным грехом было полюбить. — Если ты позволишь мне.