Снег

В облике расположившегося на подоконнике Алека есть сейчас что-то колдовское: отблески мало-помалу затухающего в очаге огня путаются у него в волосах, отливающих в сумерках червонным золотом. Он устроился здесь, едва начало смеркаться, пристально наблюдая за частой вереницей облаков, понемногу затягивающих ночное небо. Уже поздно и Ричард, у которого в тепле и покое все сильнее слипаются глаза, давно оставил свои упражнения. — Думаешь, пойдет снег? — неожиданно спрашивает Алек. Его голос, лишенный обычной язвительности, звучит тягуче как мед. — Ричард? — Хмм… — уклончиво отзывается тот. — Может быть. — Надеюсь, что так. — Он умолкает, но едва мысли Ричарда снова начинают уплывать в сторону, продолжает как ни в чем не бывало. — Такой теплый год, совсем без снега. — Рано еще. — Ричард склоняет голову, рассматривая своего юного книгочея из-под полуопущенных век. — Не торопись сетовать. Алек только фыркает в ответ — в полумраке его томный смех дурманит так же, как голос. — Но я всегда сетую, Ричард. Смирись, уж таков я есть. Вероятно, Алек прав — странностей ему не занимать, но раз уж речь зашла о причудах, Ричарду хочется немного поддразнить его, вместо того чтобы признать за ним маленькую победу. — Хм, кто знает. У тебя семь пятниц на неделе. Может, Алек нынче не в том расположении духа, а может, просто назло Ричарду, но на удочку он не попадается. Вместо того он распахивает окно, впуская в комнату порыв студеного ветра, и опасно перегнувшись через подоконник, шумно втягивает носом воздух. Ричард напрягается — не только от внезапного холода, но и потому, что настроение Алека изменчиво как ртуть, а выпрыгнуть из окна ему и прежде казалось веселой забавой. Насмерть он, пожалуй, не разобьется, но испытывать судьбу не стоит. Впрочем, беспокойство Ричарда напрасно, ибо уже в следующую минуту окно закрывается и Алек снова прижимается виском к стеклу. — Ждать уже недолго. Это снеговые облака, да и в воздухе пахнет снегопадом. — О, — отзывается Ричард, снова расслабившись. — Тогда ладно. — Нам понадобится больше дров. Ричард кивает. — У нас еще осталось немного денег. Может, купим заодно свечей — тех, что тебе нравятся. — Пожалуй. Алек негромко вздыхает, принимаясь пальцем выводить на стекле бессмысленные узоры. Его голос и внезапно поникшие плечи явственно говорят Ричарду о вновь подступающей меланхолии, и он подбирается, как перед прыжком, намереваясь не дать сгуститься тучам. Он слишком дорожит нечаянно воцарившейся безмятежностью, чтобы позволить ей вот так ускользнуть. — Ну, а если и нет, сможешь коротать время, жалуясь без умолку, как темно здесь читать. — Пожалуй, — повторяет Алек, но теперь в его голосе Ричарду слышится улыбка. Что ж, небо покуда прояснилось, и слава богу. — Не понимаю, зачем тебе этот снег, — продолжает разговор Ричард, ибо молчание временами чревато опасностью. — Ты же всегда зубами стучишь от холода. — Первый снег особенный. — Алек потягивается, стараясь поудобнее устроить свои длинные конечности в тесном оконном проеме. Он вздыхает и мечтательно продолжает: — Когда он идет, кажется, что миром все еще правит колдовство. Он с улыбкой оборачивается к Ричарду, и в свете очага его глаза вспыхивают такой яркой зеленью, что у того перехватывает дыхание. — Конечно, любой здравый человек скажет, что это вздор, и все-таки в первом снеге есть что-то особенное, даже необычайное. Особенный. Это слово всегда казалось Ричарду слишком претенциозным — обремененным недомолвками, предубеждением и скрытым смыслом. Алек же почти всегда рассуждает столь изощренно, что даже когда кругом тишь да гладь, Ричард не решается принять его слова за чистую монету. Но Алек по-прежнему улыбается, так спокойно, бесхитростно и мечтательно, что Ричарду внезапно хочется просто притянуть его к себе и не отпускать. Но он не двигается с места, опасаясь спугнуть чудесный миг опрометчивым порывом. — Посмотри, — неожиданно восклицает Алек, вскидывая голову и выглядывая в окно. — Видишь, Ричард? Пошел снег. В его голосе звучит удовлетворение, как будто они спорили об этом и он выиграл пари. Прежде чем Ричард успевает ответить, он снова распахивает окно и, наклоняясь много дальше, чем следовало бы, вытягивает бледную руку, пытаясь поймать несколько больших влажных хлопьев. — Не выпади из окна, Алек, — с улыбкой предостерегает Ричард. — И не жалуйся потом, что все тепло улетучилось. — Какой же ты зануда, Ричард. Но он все же возвращается в комнату, затворив за собой окно. Обернувшись через плечо, он протягивает Ричарду ладонь, на которой подтаивают снежинки. — Иди сюда, посмотри. Так и о юдоли печали позабыть недолго. Теперь Ричард может с чистой совестью уступить своему недавнему побуждению, и, поднявшись, он подходит к Алеку, привлекая его к себе и глядя, как за окном лениво кружат снежные хлопья. Они тяжелые и влажные — поутру вся ребятня Приречья примется возводить снежные крепости и устраивать баталии в переулках. Алек слегка откидывается ему на грудь, не пытаясь высвободиться из объятий. В уютном молчании они несколько минут просто наблюдают за снегопадом. Ричард никогда не верил в идиллию, но, похоже, сейчас они подошли к ней пугающе близко. Он ловит руку Алека, сплетая вместе их пальцы. Он всегда любил эти руки: их изящество, их аристократичность — происхождение, которое не скроешь. Эти руки могут поведать о многом, и иногда Ричард думает, что одного Алека хватило бы на целую книгу. — Нам пора навестить Розали. — Алек слегка запрокидывает голову, чтобы видеть лицо Ричарда. — Я хочу вина. Но Ричард только качает головой, мимолетно улыбаясь ему и вновь переводя взгляд на тонкое белое покрывало, уже успевшее укутать подоконник, на бесшумный танец снежинок за окном. Обычно он не сентиментален, но сейчас ему хочется остановить мгновение. — Подожди минутку. Алек только кивает, возвращаясь к созерцанию первого снегопада в нынешнем году. И вправду особенного.