я не сплю, я живой

Дыхание сбилось, а в боку кололо так, словно ему загнали нож под ребро. И даже проверенный способ – выдыхать, когда касаешься земли левой ногой – уже не помогал, заставляя Фауста отчаянно глотать ртом воздух и мысленно стонать от неприятного чувства, когда твою селезёнку то ли на части разрывает, то ли в неё чем-то острым тычут. Но, несмотря на это, парень упрямо продолжал бежать. Бежать по знакомым улочкам, уже не переставляя ноги, но буквально бросая своё тело вперёд. Не мудрено, что он так выдохся – бежал чуть ли не с самой взлётной полосы. Изнывал от нетерпения во время перелёта и не мог дождаться, когда самолёт сядет. И на то была веская причина. «Давай! Давай же! - »мысленно хрипит Фауст, заставляя своё тело двигаться. Он устал, даже не поел толком. Не спал, дремал урывками (у него всегда плохо получалось отсыпаться в транспорте, в сидячем положении). Но всё равно продолжал бежать, хрипя и мысленно ругая своё тело, так его ограничивающее. Да, Фауст был тренирован, но отнюдь не как марафонец. Поэтому забег через добрую половину города для него стал достойным испытанием. - Наконец-то, - чуть слышно хрипит парень, увидев знакомое здание. Добежав до дома, он позволяет себе остановиться и передохнуть. Не садится, стоит, слегка согнув ноги и уперевшись руками в колени. Финишная прямая, можно позволить себе минутку перекура. Дольше задерживаться нельзя, хотя бы потому, что он банально не сможет сойти с места. Да и глупо – всего –то и осталось преодолеть несколько десятков ступеней и пару пролётов. - Ну, Тихо, надеюсь, ты меня ждёшь, - прошептал парень, прижимая ключ к домофону и открывая дверь. Снова бег. На этот раз по ступенькам. Стремительный взлёт, вызывающий новый взрыв боли в боку. Тут уже не столько спешка, сколько привычка. Фауст часто взбирался по лестнице бегом или шагом, перескакивая через ступеньку. Спускался почти всегда так же, в быстром темпе, чем вызывал недовольство Тихо и глухое ворчание по поводу того, что он себе так рано или поздно ноги переломает, а ей потом с ним няньчиться… Тихо… Воспоминания о напарнице вызывают сразу несколько чувств. Вина, тоска и ярость, заставляющая парня скрежетать зубами так, словно он хотел стереть их в порошок. Идея поохотиться на ведьму в компании других специалиста и мастера была хорошей… Ровно до тех пор, пока Фауст не очнулся в одной камере с Харлоком и не узнал, что всё это было сплошной подставой и никаких ведьм на самом деле не было. А Тихо в результате какого-то ритуала лишилась своих способностей. Замерев перед дверью, ведущую в их квартиру, Фауст замирает. По словам Эльзы, Тихо уже выписали из больницы, и теперь она целыми днями сидит дома, безвылазно, словно хикикамори. Её можно понять. Кому после такого захочется показываться на людях? Без способностей Сайнс резко стала чужой среди своих, специалистов, уподобившись калеке. Специалист без способностей и не специалист совсем. Найдутся, наверняка найдутся зубоскалы, которые не преминут отпустить пару шуточек по этому поводу. Неудивительно, что Тихо перестала ходить на занятия. Подобного она ещё в школе натерпелась. Хватит с неё. Удар в металлическую дверь эхом разносится по лестничной клетке. За ним ещё один. И ещё. Фауст колотит в дверь так, словно пытается вбить в неё гвоздь. Конечно, можно и войти по человечески, у него, в конце-концов, ключ есть. Но после короткого раздумья всё же решено было постучаться. Мало ли что… Так… Небольшое подозрение, которому лучше бы не сбыться. Маловероятное, но всё же возможное. - Давай же, открывай, - цедит Фауст, продолжая колотить в дверь, - Открывай, Сова, Медведь пришёл! По идее, Тихо уже могла бы раза три проделать путь от комнаты до двери. Неужто спит? Да, вполне возможно. Сон у неё был довольно крепким… Или не спит. От этой мысли волнение Фауста усиливается, возбуждая воображение, которое, в свою очередь начинает рисовать перед глазами жуткие картины. … Маленькое тело, лёгком платьице, слегка покачивающееся в петле, привязанной к люстре в гостиной. Рядом валяется табуретка. Возможно, даже табуретка и стул – ростом Тихо, мягко говоря, не вышла. Где-нибудь на диване может найтись предсмертная записка. Возможно, в некоторых местах бумага будет выглядеть так, словно на неё капнули водой… … Говорят, что вскрытие вен в ванной, наполненной тёплой водой – вполне себе приятная смерть. Если уж уходить из этого мира, не имея под рукой цианида, то так. Вода красная, причём отнюдь не от того, что туда кто-то вылил несколько баночек гуаши. И тело Тихо в этой ванне. Белое. Обескровленное. И вены вскрыты. Вдоль. Так быстрее. Рычание. Кулак с грохотом врезается в металлическую поверхность, оставляя небольшую вмятину на ней. - Давай же, Тихо, - хрипло шепчет Фауст, - Ты же не могла просто так взять и… И в мыслях он молится. Пусть Тихо будет жива, пусть будет жива… Даже если ей не удастся вернуть способности, пусть она будет жива. Она нужна ему. Не важно, какой, он всё равно будет… Щелчок замка заставляет Фауста остановить удар ещё на стадии замаха. Конечность опускается, взгляд не отрывается от медленно открывающейся двери, а внутри всё напряглось. Почему-то ему кажется, что окружающий мир резко замедлился, отчего дверь открывается чертовски медленно. То ли Тихо не спешит с этим, то ли от волнения и нетерпения ему сейчас всё кажется медленным… Она удивлена. Фауст прекрасно это видит. А ещё он не менее прекрасно видит, что произошедшее оставило на его напарнице сильный отпечаток. За относительно небольшой промежуток времени девушка заметно похудела, под глазами обозначились круги, а яркие разноцветные глаза стали непривычно тусклыми. И волосы. Прекрасные, мягкие волосы, обрезаны безжалостной рукой, из-за чего вместо великолепной шевелюры у неё теперь неаккуратное каре. Да, Эльза предупреждала, что Тихо, так сказать, очень сильно изменилась за лето, но лучше один раз увидеть всё самому… Такое ощущение… Словно по сердцу полоснули ножом, проигнорировав кожу, мышцы и рёбра. Не в силах вымолвить и слова (а ведь специально несколько вариантов фраз заготовил!), Фауст рухнул на колени и, обняв Тихо, прижал её к себе. Волнение и беспокойство окончательно смели барьеры и вырвались наружу. Всхлип. Второй. И приглушённый вой раздаётся на лестничной клетке, выходя за её пределы. Что за ублюдок так надругался над её волосами!? Что они вообще с ней сделали!? Она даже не ест толком! Ты только взгляни на неё! Глаза! Прекрасные глаза теперь тусклые, словно мутное стекло! Что они сделали с нашей прелестью!? Внутренний голос словно бы разделился на кучу отдельных и теперь в голове Фауста царил самый настоящий хаос. Гомон раздирал его на части, не давая составить хоть какое-то подобие плана действий. Хотелось всего и одновременно ничего. Вернуться в Альпы и вырезать прихвостней Амона подчистую, если кто-то ещё уцелел. Нормально поесть и накормить Тихо, даже если и придётся сделать это насильно. Принять душ и лечь спать. Просто обнимать её, в конце-концов. Тихо жива. Его Тихо жива. Он обнимает её, чувствуя тёплоту тела. Тихо жива. Всё хорошо. Остальное можно оставить на потом. Тихо жива. Одно лишь это заставляет прочие проблемы отойти далеко на второй план, исчезнув из поля зрения. Ещё один всхлип и плачут теперь двое. Фауст чувствует, как маленькая рука девушки гладит его по спине и в ответ прижимает её к себе посильнее, словно опасаясь, что-то кто-то снова украдёт его напарницу. - Я знала, - сквозь слёзы шепчет Тихо, - Знача, что ты жив. - Угу, - невнятно отвечает Фауст, - Я жив… Хочет ещё что-то сказать, но слова так и не слетают с языка. Сейчас они кажутся Фаусту чем-то лишним, ненужным. Действительно, зачем они? Он жив. И это главное. И Тихо жива. Маленькая. Тёплая. Милая. Его Тихо жива.