Boia in lacrime

Пронзали слёзы тело итальянца; Он мог стоять лишь плача и крича, — Ведь это были слёзы палача. Ах, сколько лет, гонимых в день предсмертный, Неслись над ним, как в танце карнавальном. И плакал он, пытаясь все забыть. Бывало в дни последнего заката, Когда сгнивала плоть его любимых, Войной сраженных, быстро, — как болезнью, Закат сжирал их медленно и с грустью; Пели о мертвых плакальщицы ночью. Никто не мог остановить порочный Их круг. — Куда же? — шептали губы в тихом мраке, Невольно поддаваясь страху в браке, Который был убит бессмысленной войной. — Туда же, куда уносит нас убитых… Своею гордостью разбитых и силой ослепленных — и огнём. Никто про нас не вспомнит теплым днём, А если вспомнит, — то уже в печали, Когда и сам уж смерти был бы рад. Вы, правда, нас не замечали, — Хоть наши гимны в Возрожденье пали или погибли Под песни средневековых злат. Звучал булат — И скрежет хладной стали На каждой битве был знаком любому. И это много… я сказал так, к слову, Ведь ты тоже забудешь про меня, — И голос стих. Во тьме глубокой ночи, Где кровь от тишины, боясь, вновь замирала, — Фигура темная рыдала. — Я все отдам! — кричал Феличиано, Сжимая пальцы бледные в кулак. — Я все отдам! И злато и булат… Я все отдам. Вернись. Вернись, прошу я! Молю тебя, — ведь одиноко мне. Молю тебя… тебя сто раз молю я. И ты молчишь, будто специально мне Страдать хотелось, чтобы ты пришел. Куда же ты? Твой призрак незаметен. Ты навсегда ушел? Я ждать готов! — надежд порыв в Италии бессмертен. Казалось, что секретов полон мир. Но сколько на секреты есть ответов? Согнувшись, он стоял, дрожа, как тень. Исполненный последних в этом мире Приветов. От тех, кого он так любил. Забыв о смертности заветов. Теперь ему казалось, что один стоит, Сраженный Мастером Печали. И взгляд его, на первый вид, полон был Тоской… И смотрел в дали. Но нет! Обманчив в внешности всегда, Италия в улыбке расплывался. Так смутный силуэт скрывался, За деревом, пытаясь убежать. Топор в руках — острее сотен игл, И безразлично выраженье глаз. Это уже — не первый раз… Сейчас … Пронзало лезвие гнилую плоть. Зубы впивались в чьи-то мертвы плечи. И тело рвоту так старалось побороть. И слышались чавкающие речи. Оно проникло очень глубоко, Оставшись мертвым внутри живого. Венециано было хорошо, Тихо шептал любви приятно слово… Во рту гнилое мясо он держал, Жевал его с любимою охотой. Внутри себя гнилую плоть принял, Постанывал с своею странною заботой… Ладонь протухшую в живые пальцы взял, Сжимал ее, с своею красотою, Объятия мертвеца Варгас принял, Своею волей. Волею живою. Гнилая кровь запачкала живот; Венециано шире улыбался. Никто и не увидит, Никто и не поймет: Какой монстр с времен чумы остался В теле его. И что скрывает он Под этой маской мирного любимца. Какой печалью он сейчас сражён? Над трупом хладным Мертвого уродца.