В твоих руках

POV Деймон — Если ты сейчас не встанешь, я тебя достану! Мы опоздаем!       В мой мир сна и спокойствия врезается назойливый девчачий голос, и я морщусь, глубже погружаясь лицом в подушку, рискуя тем самым задохнуться. Но уж лучше так, чем слышать, как она ноет почти над ухом. — Дей! Вставай сейчас же! Я не хочу опоздать!       Так и хочется послать ее к черту, но это как-то… грубо? Хотя кому я вру, я уже сотню раз посылал ее… Да куда только не посылал, если честно. Главное, что это бессмысленно, потому что она всегда возвращается. Всегда. Даже бесит, черт возьми.       Вдруг кто-то — кто бы это мог быть? — прыгает на кровать, а если точнее — то на мою шею, видимо, решив изобразить из себя рьяную наездницу. Ее ладошки упираются мне в стену, пока она, заливисто хохоча, мнет мне спину. — Млять, Елена! — не выдерживаю и стряхиваю ее на пол. — Просил же будить меня, как нормального человека, а не как козла в спортзале! У меня спина болит теперь каждый день, и уж точно не из-за того, что я работаю со штангой.       Смачный шлепок свидетельствует о том, что мое чудо благополучно шмякнулось на пол, и я получаю какое-то нереальное удовольствие от того, как это звучит. — Дей! Я ведь просила не ругаться!       Открываю один глаз и смотрю на то, как девчонка, недовольно надув пухлые губы, смотрит на меня недовольными шоколадными глазами, сложив руки на груди и скрестив ноги далеко не по-турецки. Закрываю глаз, выжидаю пару секунд и снова открываю его — ничего не меняется. Провожу такую операцию несколько раз и, поняв, что это сокровище явно готово сидеть здесь хоть целую вечность, поднимаюсь, ненавидя это существо за то, что оно безбожно вьет из меня веревки, и, опустившись на корточки, целую ее в нос. — Прости, забыл.       Она щурится, не переставая недовольно сверкать своими глазищами, и я расхохотавшись, сгребаю ее в охапку и поднимаю на ноги, потрепав еще лохматые со сна коричневые волосы. — Да не бесись ты, мышонок. Ты же меня знаешь. — Ты обещал не ругаться при мне, — фыркает она, но потом, не устояв под моим натиском, начинает улыбаться и, повиснув на мне, крепко обхватывает меня руками, как обезьянка. — А ты обещала не вести себя, как младенец, — закатываю глаза и начинаю щекотать ее до тех пор, пока она не отстанет, встав на пол. — Серьезно, Лен, тебе уже семнадцать, черт возьми. Скоро можно будет пить на официальном основании. — Я не пью, и ты это прекрасно знаешь. — Знаю, но мне дико нравится тебя бесить, особенно после того, как ты меня безбожно разбудила. Кстати… — оглядываю ее и зло скриплю зубами, — какого черта ты меня разбудила, если сама еще в пижаме? — Доброе утро, Деюшка, — и это чудовище, преспокойно поцеловав мой подбородок, выскальзывает еще до того, как я успеваю запустить в нее тапком. ***       Знаете, в чем кайф моего гардероба? Там присутствует всего четыре цвета: черный, белый, серый и голубой. И вся моя одежда — буквально вся — варьируется именно между ними и идеально гармонирует друг с другом. То есть мне вообще не нужно париться из-за того, что какой-то цвет не сочетается с другим. А это значительно упрощает жизнь.       Именно поэтому я беру первую попавшуюся рубашку, зная, что она идеально выглажена, вытаскиваю джинсы, быстро надеваю их и, подойдя к зеркалу, чисто для приличия делаю вид, что стараюсь пригладить свои вихры. Сколько себя помню, ничто — никакие муссы, лосьоны, гели и заговоры каких-то псевдо экстрасенсов — не может привести их в хотя бы более-менее цивильный вид. Но если учесть, что девушки просто тащатся с моей вечной прически «после секса», то меня все более чем устраивает.       Нарочно тяну время насколько это возможно, прекрасно понимая, что мое чудовище, которые лишило меня едва ли не получаса блаженного сна, еще даже не позавтракало, не говоря уже о том, чтобы одеться.       Посмотрев на часы, понимаю, что у нас осталось время только чтобы доехать — желательно без приключений, хотя такого почти не бывает — и спускаюсь вниз, на кухню. — Доброе утро, Изабель, — по дороге целую в щеку сонную женщину, которая, выглядя так, словно она не спала с того самого дня, как родила, медленно плетется в ванную, кое-как кивнув мне, судя по всему, не особо понимая, какой сегодня день недели да и вообще год.       Моя мать умерла, когда мне было девять. До сих пор не понимаю, как моим бабушкам хватило фантазии назвать ее Кетсией, но жить с таким дерьмом вместо имени ей было нелегко. Ее путали с бабочками, в чьи ряды она, в итоге, и вошла. Не могу сказать, что она была прям счастлива. Слово «счастье» у нее ассоциировалось с тем днем, когда я родился, а вот дальше началась сплошная встречка. Отец постоянно работал, особо не уделяя ей внимание, а она считала себя слишком шикарной женщиной, чтобы быть одной. Уж не помню, сколько у меня было подпольных «пап» вместо основного, но в итоге я тупо перестал запоминать все новые и новые имена, называя их всех «быдлами», добавляя порядковый номер. Мужики злились, мать бесилась, я получал кайф. В итоге она умерла от передозировки, обвинили ее последнего любовника, и мы с отцом свалили за океан, чтобы послать прошлое куда подальше. Не могу сказать, что это вышло, но мы недолго жили в чисто мужской компании. А жаль, если честно. — Блин, Лена! — скриплю зубами, видя, как девушка, услышав мои шаги, начала на полной скорости уплетать за обе щеки хлопья. — Ты ж маленький тиран! Какого черта ты меня подняла, когда сама вообще не бум-бум? — Я ем, — с достоинством сообщает она, прекрасно понимая, что наорать я на нее не наору, потому что отец еще спит. Знает же, как пользоваться своим положением, маленькая засранка.       Мой папаша, видимо, не хотел все делать по дому — а какому мужику захочется воспитывать подростка, когда сам еще толком не нагулялся? В общем когда мне было двенадцать лет, в нашем доме появилась эта сама «Сонная Дама», как я называю ее за глаза, ну, а если банально — то просто Изабель Гилберт. Появилась из дорогущей машины, в шубе, которая стоит минимум три средиземноморских кита, и с такой замалеванной физиономией, что я сначала не понял, а где, собственно, находится ее лицо. Появилась, засосала отца — в прямом смысле этого слова — и, всучив мне в руки сверток, сообщила, что я могу подержать ее ребенка, пока она осмотрит дом.       Примерно так я познакомился с существом, который теперь проедает мне все мозги едва ли не 24 часа в сутки. Против обыкновения мы с Еленой вполне ладим, несмотря на то, что стали сводными братом и сестрой после того, как миссис Гилберт стала миссис Сальваторе и получила полное право грабить отца с его открытого разрешения. Изабель у нас звезда высокого полета — звезда Бродвея, так что у нас дома все должно быть буквально с иголочки. Странно, что мы еще золотом не срем, с ее-то манией «давать своим детям все самое лучшее», что переводится как «хапать всего и побольше, что-нибудь да перепадет другим». — Мышонок, — скриплю зубами, встав ее за спиной, — у тебя ровно две минуты и двадцать секунд, чтобы проглотить все вместе с тарелкой, поднять свою задницу, которой, поверь, тебе давно пора заняться, одеться и выйти к машине, иначе я уеду без тебя. Фигуре это точно твоей не повредит, а я в кои-то веки не опоздаю на работу. — Ты монстр. — Уже ровно две минуты, — мило улыбаюсь и, поцеловав ее в макушку, выхожу на улицу, поправляя дико дорогие часы, которые мне подарила моя новая горячо любимая мамаша на двадцатипятилетие. Я хотел их выбросить едва ли не в первый же день, но мой любимый родитель мягко пояснил, что будет, если подарок его супруги исчезнет с моей руки. Я уже говорил, как обожаю свою семью?       Остановившись возле машины, просматриваю сообщения на телефоне, разбирая предстоящие проекты, с которыми нам придется работать. В этот момент слышится смех, и я, вскинув глаза, вижу, как Елена, на ходу натягивая школьный пиджак, одновременно доедает сандвич, набирая что-то в телефоне и поправляя неряшливый хвостик. Вот так после этого и не верь в реинкарнацию — в нее явно Цезарь вселяется. Хотя чего уж там — женщины.       Уму не постижимо, что вот этот вот человек рос буквально на моих глазах. Когда я впервые увидел ее, ей едва исполнился год, и как же дерьмово я спал из-за этого крошечного динамика первые годы. Мне кажется, я знаю о ней то, что она сама не знает, особенно если учесть, что первые года три я послушно помогал ее мыть, пока у Изабель сохли ногти или она репетировала роль. Я мазал ее зеленкой во время ветрянки, периодически становясь недоделанным зеленым Спанч-бобом, так как приходилось показывать на себе, что быть в крапинку — это прикольно, а не глупо. Вру, конечно, чертовски глупо, но что поделаешь — ребенок. Я держал ее за руку на ее первой линейке, когда все, на что я надеялся, что она не бухнется в обморок и мне не придется нести ее аж на шестой этаж мега элитной школы. И именно она застукала меня с моей девушкой в наш первый раз у нас дома. Сказать, что это травма на всю жизнь — о да, потому что тогда я потратил все свои сбережения, чтобы это существо забыло свой интерес, касающийся того, почему это тетя и дядя лежат голые и играют в игру, которую я ей почему-то еще не показал. — Королевская точность, — довольно сообщает девушка, подходя ко мне, и я, закатив глаза, перескакиваю через дверь своего красного кабриолета, пока она, как хорошая девочка, придерживая юбку, почти также перемахивает на пассажирское сидение. — Показушница. И я же просил — не надевай ты эти трусы в цветочек. Ну не нравится такое парням. — Деймон! — ее щеки покрываются красными пятнами, и она бьет меня по плечу, пока я выруливаю со стоянки. — Что? Что вижу и думаю, то говорю. У меня цензора нет. — Я тебе подарю. На тридцатилетие. — Скорее бы эти два года прошли — жду не дождусь.       Она заливается смехом, откинувшись на спинку сидения, и, потянувшись вперед, включает диск, почти сразу начиная подпевать первой же песне. Странно, но это меня не бесит. Обычно меня страшно раздражает, когда люди ведут себя, как дети, особенно пока ты сидишь за рулем, но у Лены все выходит так чудно и естественно, что я просто не могу на нее ругаться. В итоге после очередного поворота, пока она уверяет меня, что я в который раз проехал на красный, я затыкаю ей рот, включив ее любимую песню, и до школы мы горланим ее, словно мы под чем-то. Ну, точнее выражение лиц прохожих говорит именно это. — Сегодня буду поздно, — сообщаю я, останавливаясь возле ее школы. — Так что не смей ждать меня, как в прошлый раз. Ты должна вовремя есть и соблюдать режим, а не жрать со мной пиццу в два часа ночи. — А мне нравится, — отзывается она, скосив на меня глаза, почти сразу обратившись к зеркалу, поправляя ресницы. — Все нормально? — она поворачивается ко мне, чтобы я оценил ее макияж. — Я уже говорил — ты еще мелкая, чтобы жить ненатурально. А так — жить можно, на панель не пустят, ну и на том спасибо. — Какой же ты… — девушка закатывает глаза, убирая все в рюкзак, и берется за ручку двери, чтобы выйти, но потом все же разворачивается и целует меня в щеку. — И почему я так тебя люблю? — Я учил тебя целоваться на яблоках, — незамедлительно отзываюсь я, и она хохочет, ударив меня легко в грудь. — За это я тебя ненавидеть должна. — Да ну. Кто у тебя еще такой оригинальный? — Привет, Елена! — к машине подскакивает лучшая подруга моего чуда, Кэролайн, или же попросту Барби, потому что ей явно в ангельскую головку недоложили материала, пока выпускали в оборот, и начинает буквально пожирать меня взглядом. — Привет, Деймон, — с такой интонацией и хрипотцой ей только в «Сексе по телефону» работать. — Доброе, Кэр. Твоя мать сегодня на работе? — Нет, дома, — она счастливо лыбится, а Елена, закатив глаза, выходит из машины, демонстративно хлопнув дверью.       Вот что она не может принять, так это мои сексуальные похождения. Она еще в том возрасте, когда свято веришь в принца, любовь с первого взгляда и до гроба, смерть в один день и аистов. И она на дух не переносит то, что у меня полно девушек. Нет, официально она у меня одна — подающий большие надежды хирург, а в свободное время танцовщица в баре, но это не мешает нам обоим ходить направо и налево, иногда пересекаясь для совместного времяпрепровождения. И если Мередит вполне нормально к этому относится, то Елена категорически начинает меня ненавидеть, особенно после того, как узнала, что я сплю с матерью ее лучшей подруги. Ну, а что я могу поделать, если Лиз реально крута в постели? Ну и что, что она старше меня почти на десять лет. — Всего хорошего, солнышко, — лучезарно улыбаюсь ей в спину, и брюнетка, тряхнув волосами, ускоряет шаг, держа под локоть Форбс, которая то и дело оборачивается, чтобы послать мне — зачем? — воздушный поцелуй. Проследив, что она вошла в школу, выворачиваю руль и выезжаю на проезжую часть, вклиниваясь в общий поток. Будем надеяться, мне не придется срываться с работы, чтобы снова вытаскивать ее из передряги.