Бесконечный коридор, кошмар и трепетная встреча.

Пропитанный прохладной сыростью коридор встречает его, своего почти что единственного гостя этой одной из многочисленных бетонных ветвей подземного лабиринта вашего укрытия. Осыпавшаяся штукатурка, покрытый толстым слоем грязной крупной пыли, смешанной с известью пол и холодные бетонные стены — все это казалось настолько родным, таким знакомым, будто всю свою двадцатисемилетнюю жизнь он провел здесь, и знал тут чуть ли не каждую трещинку, каждую щель. Зачем просить, предавая чувство собственного достоинства, у Драгокси, чтобы та заменила перегоревшие лампочки, даже не смотря на мерцающий свет, исходящий от последних подыхающих источников света, что если и не наводил страх, то просто вызывал раздражение? Этот коридор являлся малопосещаемой частью Бункера, что уже не могла с достоинством и честью выполнять свою функцию проводника в другие отсыревшие руины когда-то похожих друг на друга жилых комнат. Лишь в самом его далеком конце была прогнившая дверь с ржавыми петлями, за которой находилось ванное царство вечно текущих вод, куда он, собственно, и вел свой унылый путь. Сложив руки в карманы армейских штанов, он бредет в комнату водных процедур, слегка пошатываясь и стараясь не врезаться в стены, идущие чуть ли не бок о бок с его широкими плечами. Он совершенно не помнит, когда в последний раз пользовался этим коридором, но, вероятнее всего, он казался ему просто бесконечно длинным, словно при каждом пройденном расстоянии он удлинялся и удлинялся, незаметно уходя в даль и буквально сводя с ума своим заброшенным отчаянным видом. Будто бескрайняя дорога его унылой жизни, такая же одинаковая, такая же одинокая и безнадежно неприветливая. Одинокий, словно перекати-поле в раскаленных песках пустыни, вечно гонимый горячими ветрами. Ксеркс так наивно полагал, что в этот раз он вновь откроет для себя удивительные свойства алкоголя — преобразование горького на вкус концентрата душевной и эмоциональной боли в водянистую жидкость, разбавляя все бессвязными мыслями, являющимися временными ненадежными заплатками для протертых дыр в его исхудавшем сознании. Таким незатейливым способом он попытался отогнать черные громоздкие тучи мыслей об одиночестве, душащими его не только в данный момент, в любое, удобное или нет, время, но разум этого непоколебимого на первый взгляд парня до омерзения упрям. Нет, причиной такой продолжительной душевной депрессии от ощущения никому не нужности вовсе не стало внезапное исчезновение 28-ой в поисках трупа 16-ого, и совсем никак не фееричный разрыв Ксеркса с ней отношений. Он с самого начала в темном пустынном переулке своей чувственной души знал, что у них ничего толкового и серьезного, а самое главное, крепкого не завяжется, но старался неприязненно отвергать эту, возможно, очевидную развязку сложившегося любовного спектакля. Ее уход почему-то не являлся для него такой уж и катастрофической потерей, скорее, лишь сменой привычной обстановки и окружения. В его голове проскользнула едкая, пугающая мысль о том, что он хладнокровен к судьбе несколько месяцев назад горячо любимого существа, не взирая на былые хоть и хилые, но все же чувства, потухшие, словно догоревшие угольки когда-то страстного любовного пламени. От тягостных раздумий о прекрасном былом Ксеркса отвлекает внезапный в мертвой тишине, до этого заглушаемой лишь негромкими звуками его шагающих тяжелых сапог на шнуровке противный скрип прогнившей двери впереди, и его угрюмый, немного потупленный взгляд привлекает небольшая девичья фигура, уже бодрой походкой идущая навстречу антропоморфному коту. Найн. Яркая противоположность сущности 28-ой, та, чей ход незатейливых, на первый взгляд, мыслей был для него раздражительно непонятен. Девушка, жизнерадостности которой он если и не завидовал черной завистью, то просто возмущенно удивлялся, ловя себя на мысли о невозможности изведать существование источника ее блещущей со всех сторон энергии, которая, по непонятным ему причинам, была заразна. Единственное, чего он не может ни под каким предлогом отрицать, так это то, что ее улыбка безумно нравилась ему и была крайне важна для него. Улыбка Найн по своему настроению была чересчур контрастна улыбке 28-ой: по-детски беззаботная, услащающая общее впечатление о своей юной обладательнице своей простодушностью и невообразимо неподдельной доброжелательностью. Каждый раз, когда уголки ее коралловых губ разъезжаются в широкой лучезарной улыбке, наемный убийца ощущал внутри себя непривычное, словно давно потерянное не щадящим временем тепло, что приятно разливался по телу и согревал продрогшее по отношению к ее бредовым выходкам сердце. Ох, несмотря на несуразность некоторых бессмысленных поступков, что совершала эта юная особа с повязкой на глазах, и чем частенько выводила из себя всех членов команды, почему-то эта детская наивность привлекала, и даже в некоторой степени умиляла его в последнее время, на что он смягчался, слегка улыбнувшись уголками рта. Но сейчас Ксеркс по весомо-бредовой причине не ощущает на себе смягчающей магии, когда Найн, приблизившись, со своей фирменной улыбкой желает ему доброй ночи и ловко проскальзывает под его специально поднятой рукой, давая ей пройти дальше. Лишь раздраженно фыркнув на ее приторно-добрые слова, парень, еще больше нахмурившись, ускоряет шаг. В его постоянные поверхностные привычки вошла невдумчивая озлобленность по отношению ко всем ее действиям, высказываниям и мыслям, скрывающая подлинные чувства к Найн, что он забросил в самую глубь своего внутри сознательного архива, чтобы не возвращаться к ним и забыть, никогда не найдя ее среди других завалов неисполненных замыслов или скомканного мусора уже ненужных раздумий и мечт, что порваны на мелкие клочья. Тонкие, потаенные чувства ней — дразняще близкой и невыносимо, мучительно далекой. К девушке, до сердца которой Ксерксу как маленькой мальчишечьей рукой до звезд на темном небе. Она — сочный плод запретных, недозволенных желаний такому придурку, как он, по сравнению с ней, чей образ невероятно красив и изящен. До побеления пальцев сжимает он внутреннюю ткань карманов, больно стиснув зубы. «Ты же поклялся себе, тупой идиот - не думать о ней!». Если бы за нарушение собственных обещаний Ксеркса пороли, то плеть душевных последствий за считанные часы невыносимых мучений добралась до спинного мозга его позвоночника. - Кис-кис-кис, Ксеркс… Внезапно он останавливается, чувствуя, как тяжело легким глотнуть новую порцию неподвижного пыльного воздуха. Обернувшись, он оглядывает ошеломленным взглядом часть пройденного коридора, по которому все так же невозмутимо шагает Найн, и, еще несколько секунд напряжено всматриваясь в почти что пустое пространство позади себя, безуспешно старается внушить себе, что услышанное им — лишь порождение разыгравшегося воображения, опьяненного алкоголем. Но спустя несколько мгновений он лишь подкрепляет свои сомнения. - Хей, котенок… Пропустив удар вмиг отяжелевшего сердца, он вслушивается в абсолютное безмолвие, пытаясь уловить краем уха хоть малейшее звучание женского голоса, что будто раздавался у него в его собственном сознании. Будто из ниоткуда, и одновременно везде и отовсюду доносится этот нежный, томный тембр гармоничного голоса, словно не имевший определенного источника звучания. Даже многоголосое, несмолкающее эхо беззвучно отказалось подхватывать эти слова и уносить их в бескрайнюю даль бетонных четырехстенных путей, пугая антропоморфного парня еще больше. Проигрывая вновь и вновь у себя в голове эту немногословное обращение, Ксеркс с неким опасением чувствует привычность этого бархатного голоса… - Д… Двадцать В-восьмая? - чуть слышно нерешительно произносит он, как будто боясь, что возможно неизвестный обладатель чужого, но прекрасно известного ему голоса услышит его непривычно упавший, испуганный тон. И, что еще более убийственно в данной до абсурда неправдоподобной ситуации, ответит. И его опасения оправдались. - Неужели я достучалась до тебя, Граумзам? Скучал? «Ни хера.» - невозмутимо и бесстрастно желает парировать в ответ, но едкий ком безрассудной паники моментально скручивает Ксеркса изнутри, не давая открыть рот или хотя бы шелохнуться, чтобы отрицательно покачать головой. Противная мелкая дрожь, то ли из-за окоченевших от бездействия конечностей, то ли из-за безудержного страха пробирает до мозга костей. - Я знаю, что нет, дорогой. И я ничуть не расстроена и даже не обижена на тебя, мой бархатный цвет. Он нервно сглатывает, ощущая, как мгновенно пересыхает в горле. - Наоборот. Я безумно рада, что ты избавил себя от такой тяжелой ноши, и проблема решилась сама собой, уйдя от тебя куда подальше. После этих слов его словно ударили слабым зарядом электрического тока. Отчаянный маньяк прекрасно понимает, о чем сейчас толкует она, и бесплодная тревога быстротечно растворяется, моментально заменяясь еще более мучительной подавленностью — безотрадностью от надоевшего понимания его больного места. Ведь Двадцать Восьмая, к которой Граумзам якобы питал нежнейшие чувства, неистребимую привязанность и пламенную безумно-мятежную страсть, сводя все к одному всепобеждающему серьезному синдрому под гордым названием «ЛЮБОВЬ», на самом деле… -… лишь жалкая, искусно выдвинутая и разукрашенная натренированной талантливой рукой лжеца декорация, что собой отводит взгляд от истинной убогости и запутанности задней части сцены даже самого придирчивого и внимательного зрителя — неудавшегося критика. Но мы ведь оба знаем, кто твоя истинная муза, что способна спасти в тебе живую душу... Обернись. Он, хоть и нежеланно, но послушно следует сказанным словам, и снова его непонимающему взору предстает Найн, все такая же благоухающая и свежая после душа, только находящаяся совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, словно кто-то свыше просто зажал кнопку перемотки времени назад. - Взгляни же, Ксеркс, как просто твоя бесценная панацея ускользает от нуждающегося. Бесшумной, пружинистой походкой она вновь начинает отдаляться от его крупной фигуры, и наемного убийцу будто со всем остервенением полоснули острым ножом по сердцу. - А знаешь, почему? Потому что ты ей и даром не сдался... - ...Ты врешь, - слышно, как желанные стальные нотки предательски сдувает ветер отчаяния, заставляя его голос жалко дрогнуть. - Неужели? Тогда почему ты боишься притянуть ее к cебе? Почему она, несмотря на свою наивность, такая проницательная, такая понимающая, словно умеющая читать между строк, не понимает редких, но все же намеков с твоей стороны? Почему же ты - настоящий красавец, альфа-самец и просто идеальный парень, умеющий добиваться своего, - не можешь ей признаться, сказать всего лишь пару-тройку слов?…- голос в голове специально выдерживает паузу, будто выжидает от него оправдательных ответов на поставленные вопросы, но он лишь старательно пытается прикрыться маской ложного безразличия, напряженно наблюдая за уходящей Найн, то поглощающуюся, то выныривающую из мглы бесконечного коридора, -… А я знаю, почему. Потому что ты боишься быть отвергнутым, как это с тобой происходило бескрайнее множество раз. Разве я не права? О, да. Она была так права, как никогда бы ему в этой чертовой жизни не хотелось. Языки адского разгорающегося внутри него пламени гнева опаляют взбешенный, но еще не сорвавшийся с цепи здравия разум, застилая пеленою непроглядного дыма его глаза, из которых уже были готовы брызнуть горячие, соленые слезы. Голос, до безумия правдивый, сломил его, как жалкий тростниковый прутик. Под натиском сердечных страданий, осознавая свою безвыходность, ему, жалкому и никому не нужному бесполезному отродью, хочется кричать и браниться, надрывая глотку, захлебываясь в рыданиях и неразличимых потоках яростных слов. Хочется пинать ни в чем не виновные облупившиеся стены, не жалея сил впечатывая подошву в холодный бетон, когда в кровь и лиловые синяки, до невыносимой ноющей боли в костяшках пальцев кулаки устанут сотрясать те же бедные стены. Но Ксеркс, мучая себя еще больше, старается изо всех остатков сил собрать свои острые осколки и черепки в единое целое. Ему хватает буквально двух секунд, чтобы выстроить у себя в голове грандиозный, умопомрачительный план, от исхода которого, как он твердо и бесповоротно для себя решил, на кану вся его дальнейшая жизнь. И Ксеркс, внезапно сорвавшись с уже «насиженного» места, на всех парах бежит вслед уже отдалившейся на приличное расстояние девушке, словно голодный разъяренный хищник, желающий теплой крови и сочной плоти, и за несколько рваных мгновений достигает свою жертву, изрядно пугая своим нежданным и чересчур специфичным появлением. Притормозив, он начинает жадно глотать воздух, согнув туловище пополам и оперевшись руками на колени, переводя на них весь свой вес. При всем этом, не сводя пристального взора с Найн, что была обескуражена его необъяснимым поведением. Это было заметно по ее хрупкому маленькому тельцу, напряженному и готовому в любой момент либо ретироваться, либо отбиваться от потенциального противника всеми ее возможными силами. Но в своих планах Граумзам лишь рассчитывал на откровенный, щепетильный и чистосердечный разговор, в котором он в конце концов выскажет все о своих отнюдь не дружеских чувствах, более нежных, дурманящих и таких желанных. Правда, атмосфера для мирных переговоров была не самая романтичная и подходящая, а им же выбранный спонтанный момент и вовсе казался откровенно глупым и скорее наводил панику, если подметить растрепанный видок на манер урода-алкоголика и его отнюдь не адекватное состояние. Но сейчас Ксерксу далеко насрать. - Эм… Ксеркс? - Найн обеспокоено косится на вздымающуюся грозную фигуру антропоморфного сфинкса, что была еле видна в почти что непроглядной тени. Он чувствует, как страх непонимания происходящего пробегается своими ледяными тонкими пальцами по ее спине. Это послужило маньяку оповестительным звонком, что отступать уже бесполезно, и он, тяжело опустошая легкие, медленно выпрямляется во все свои два метра, становясь почти на две головы выше девушки, что по сравнению с ним кажется всего лишь маленькой фарфоровой куклой. - Мне нужно с тобой поговорить, - старается вкрадчиво говорить он, но совсем не замечает, как холодно и бесстрастно звучит непривычно севший голос. - ...О чем же? Что-то случилось?.. - ей хватает смелости приблизиться к немного пошатывавшемуся парню, но не надолго, ведь зажав ладонью нос и рот, она через секунду отпрянет, немного сморщившись, - Ксеркс, ты… ты что, пьян? В всепоглощающей темноте, что раскинула свои широкие объятья почти на весь коридор, оставив лишь несколько участков без внимания, его кошачьи глаза безумно блестят цинково-желтым и впиваются буравящим, пытливым взглядом, словно острые иглы медицинских шприцов в бедную девушку. В те секунды внутри Ксерксовой души шел ожесточенный кровавый бой между чувством правильности и тактичности, стоявшим на немедленной капитуляции своего оппонента — дикой, безумной стороны личности наемного убийцы, собирающейся действовать необдуманно, наплевав на возможные тяжелые потери и последствия в этом сложном сюжете игры жизни. Она была мерзка и запятнана кровью других, и в этом отталкивающем образе морального урода Ксеркс тревожно распознает своего отца, которому он вновь до потери пульса панически боится проиграть. Но внутренний голос Двадцать Восьмой упрямо и настойчиво поддерживала политику грязной и неправильной стороны баррикады, восхищенно восхваляя в красках «гениальный, непровальный эпохальный план», ласково урча сомневающемуся антропоморфному парню на ухо, что «так будет лучше». До его слуха доносится учащающееся от волнения дыхание Найн. -...Скажи мне честно, Найн, - словно находясь на жестоком пыточном допросе, беспощадно произносит Ксеркс, завибрировав горлом, - тебе кто-нибудь нравится из нашей команды? -...ч-что? - почти шепотом произносит опешавшая от такого неожиданного содержания вопроса Найн, нервно сглотнув. Возможно, будь он трезв, понял бы, насколько бестактны его действия сейчас по отношению к своей подруге. Он бы осознал, какую чертову глупость со своей тяжелой руки натворил, и, подняв ладони в примирительном жесте, выдал сухое извинение, и, резко развернувшись на каблуках, быстрым шагом покинул ее, оставив в таком пугающем одиночестве наедине со своими такими странными и непривычно глубокими мыслями, вгоняющими в тень депрессивного сомнения. Он бы горестно пожалел о своих неловко выроненных словах и мысленно окатил бы себя с головы до ног ледяной водой, будучи крайне злым на свою оплошность, что так свободно позволил зародиться этому рискованному плану. Но непроглядная тяжелая пелена тумана, навеянного крепким алкоголем и медовой благожелательной мелодией умиротворенного голоса 28-ой не дает вырваться на свободу здравому смыслу. Грозно сдвинув надбровные дуги к переломанной переносице, недовольный растерянной заторможенностью с ответом Ксеркс повторно цедит сквозь острые зубы свой вопрос с уже нескрываемой агрессией. Найн, то и дело открывая, то закрывая рот, просто не знает, что сказать и какие слова подобрать, какие мысли озвучить, а какие лучше оставить за пределами неслышимого, слава Аждапхорам, сознания. Ксеркс, еще больше хмурясь и впиваясь возмущенным взглядом, все же с пренебрежением терпеливо ждет, но рано или поздно нити, утончающиеся с каждой мучительно долгой секундой, что словно застревает в зыбучих остывших песках времени, звонко, оглушимо лопнут, и он с остервенением сорвется. Но по неосторожности оброненные слова разрезают затянувшее непроницаемое затишье, повторяясь и разносясь вдоль бескрайнего коридора дробным затихающим эхом: - Я...не собираюсь говорить об этом с тобой... - ...Я тебе противен, - убито произносит он. Ему действует на и так потрепанные нервы это пустынное пространство между ними, словно огромная пропасть в их отношениях. Сколько можно терпеть это самобичевание, эти всего лишь дружеские обмены многозначными взглядами? Ему испортило много крови, вытянуло все жилы это несерьезное, но такое болезненное, отчаянно безнадежное слово «френдзона». Он ощутил острое желание и нужду обнять, притянуть к своему уставшему разбитому сердцу это маленькое создание, с благоговением вдохнуть ее природный запах и защитить, отгородить от этого реального жестокого мира, где есть кровь, боль, страдания и мучения, постоянные скитания и вечное желание безболезненно сдохнуть в одиночестве. В порыве нахлынувших чувств Ксеркс, желая сократить это ненужное расстояние между ними, шагает навстречу Найн, но она лишь отзеркаливает его действие, делая твердых два шага назад. Неужели она это сделала? Она… отвергла его? Предала. Найн слышит с его стороны утробное полустон-полурычание, в котором было слышно неприкрытое разочарование, смешанное с усталостью и горькой отчаянной безысходностью. Его сердце словно каменеет и замерзает, покрываясь грубой толстой коркой льда, и ей на мгновение показалось, что тусклый свет в его глазах преломляется в чистых каплях бессильных, копившихся долгими безутешными неделями слез. Найн крупно вздрагивает всем телом, до нее доходит его неслышимый мысленный бешеный рев, идущий из самых недр разрушающейся души, из истерзанного сердца, что обливается горячей кровью глубоких ран. Она с ужасом осознает, кого и чем именно она сейчас обидела. - ...Я тебе противен? - в этот раз хладнокровно, без толики хоть малейшей надежды на отрицательный ответ, молвит он, совершенно не желая вкладывать никакой телячьей бессмысленной сердечности в свои слова. Ксеркс косится на девушку исподлобья с неприкрытым презрением, но в тоже время в этом неоднозначном взгляде едва заметно читалось между торопливых строк недоумение и сожаление. - К-Ксеркс! - как во многих сопливых сериалах, слезно и надрывно, и, как ему показалось, что омерзения фальшиво вполголоса зовет разъяренного друга Найн, - П-прости мен-ня, пожалуйста! Я, я… - Я тебе противен?! - грубо перебивает ее Ксеркс, уже переходя на яростный крик, и грозно надвигаясь, словно нежданная буря над беспокойным морем, на запуганную и зареванную Найн, чуть ли не занося кулак для мощного, не жалеющего сил удара. - Боже мой, Ксе… - ОТВЕЧАЙ! Я ТЕБЕ, МАТЬ ТВОЮ, ПРОТИВЕН?! ТЫ ВЕДЬ МЕНЯ НЕНАВИДИШЬ, ДА?! Вслух сказанный и удовлетворяющий требования наемного убийцы ответ и не собирался героически вырываться из Найновый дрожащих в тихих истеричных рыданиях уст, девчушка лишь лихорадочно мотает головой, давая отрицание, которое Граумзаму показалось отнюдь не самым искренним. В его внутреннем мире стержень терпения с оглушительным грохотом рушится, разлетаясь на мелкие куски и давящие обломки, впиваясь в его плоть изнутри острыми режущими ребрами и кромками. В родных затуманенных краях, где сумрак поглощал родные земли неторопливо, обволакивая каждое живое место и проникая во все щели, он уже давно потерял надежду на чистоту завтрашнего, давно забытого своей лазурью неба. Немногое могло служить ему слабыми лучами весьма сомнительного света, которые еле пробивались сквозь плотную завесу чернеющих туч его гнетущих мыслей — алкоголь, вечные заказы на убийство и сексуальные одноразовые утехи. Но эти простые никчемные забавы смердов не смогли бы затмить ночного сияния песков в прозрачной черноте небесных океанов и его призрачного солнца сумрака — непревзойденной серебристой луны. Каждый раз, когда он, находясь в покое и блаженно прикрывая веки, с неким волнующим трепетом в груди грезил о тех запретных прикосновениях к ее бархатной, мягкой и девственно-чистой коже. Она была его единственным святым спасением в маленькой хиленькой церкви, в которой Ксеркс бы изливал священнику свою исповедь. Она — его последний глоток свежего прохладного горного воздуха в душной пыточной камере. Она — это то, ради чего он готов идти до светлого правильного счастливого конца, ради чего он еще держит себя в узде и не наложил руки на себя. И этот последний луч надежды бесстрастно растворяется в кошмарной беспроглядной мгле, что жестоко поглотила все, не пожалев никого. Даже его слезно моливший о пощаде разум. Его здравый, так нужный ему разум. И он закрывает глаза. На все. На принципы, на мораль, на последствия и на чувства других. Настает завершающий траурный аккорд. - ВЕДЬ ТЕБЯ ВНОВЬ ПРЕДАЛИ, ГРАУМЗАМ! Сдавленный всхлип. Судорожное мигание света неподалеку — догорающая лампочка делает свои последние вдохи и, звонко треснув, лопается, лишая двоих существ последнего ближайшего источника света. Последняя капля. Последние осколки битого стекла. Внезапно резкий, грубый рывок, мимолетный кроткий писк, и Найн оказывается прижатой к холодной бетонной стене мощным тяжелым телом. И Ксеркс с особым остервенением впивается в ее теплые губы, сначала просто проходясь горячим мокрым языком по тонкой полоске напряженных уст, сжимаемой всеми девичьими силами. Ксеркс с желаемой настойчивостью старается добиться взаимности, но спустя несколько секунд безуспешных попыток горестно и неутишимо осознает, чуть ли не борясь с непрошеными наружу слезами, что заставить ее полюбить себя — такого, каким он является, виднеется ей или пугает, восторгает и лишь одиночно злит ее — выше всевозможных сил. Ему совсем не хотелось вовлекать в это дело Килликсиската — тогда он бы покривил от истины этой реалии, соврал бы всем вокруг, но что еще непростительней — ей и себе самому. - Но почему бы не создать собственную иллюзию грязным и невероятно подлым способом, наплевав сейчас на ее чувства? Ведь сейчас ты в этом нуждаешься как никто другой в этом чертовом мире. А ему, отчаявшемуся, злому, и пьяному в хлам действительно нет никакой разницы. Ксеркс, раздраженно хмыкнув, грубо хватает Найн за шею и с непредсказуемой жестокостью начинает сдавливать гортань, принуждая открыть рот в рефлекторных попытках захватить хоть немного воздуха. Найн, лицо которой искривляется от резкой острой боли в горле, вцепляется своими маленькими тонкими пальцами в его запястья, царапая ноготками его бархатную кожу, терзаясь оторвать душащие ладони от ее шеи. Будто издеваясь в одолжении, он всего лишь ослабевает хватку, но еще держит теплые сухие ладони на ее шее, что наливается багровой кровью, приливающей после долгого воспрепятствования нужной циркуляции и поступлению этого подносчика драгоценного кислорода в мозг. Девчушка с повязкой на глазах заходится в хриплом мучительном кашле, с трудом вдыхая новые порции воздуха. Но спустя несколько мгновений относительного спокойствия его губы вновь нагло берут в плен ее. Он прикусывает мягкие уста Найн острыми зубами, жадно вонзая их в мягкую тонкую плоть, от чего во рту слабо ощущается металлический вкус крови. Девушка сквозь поцелуй жалобно мычит, но она так и застыла на месте, не смев даже шелохнуться. Но одним поцелуем Ксеркс не будет сыт. Он жаждет большего. Он жаждет ее всю. Молодой маньяк запускает свои пальцы в ее влажные, но невзирая на это все такие же мягкие и шелковистые, как ему представлялось, волосы. Немного пройдясь по прядям, он, небрежно намотав их на кулак, грубо оттягивает их назад, вынуждая Найн, болезненно зашипев, подставить ему ее изящную шею. Другой ладонью он, дразняще проведя от пунцовой щеки к скуле и неторопливо обогнув ушную раковину, опускается и останавливается на небольшой аккуратной груди и, немного надавив, смело сжимает ту, отчего Найн приглушенно охает. Его властные, уверенные действия могли бы граничить с насилием, если бы не порочно-жадные губы, которыми Ксеркс начинает торопливо целовать шею девушки, опускаясь все ниже и ниже, слегка прикусывая и оставляя багровые пятна на ее нежной атласной коже, приятно пахнущей ванильным мылом и еще никем не целованной. Его горячее дыхание опаляет эту кожу на тонкой шее, аккуратной ключице и хрупких плечах. Губы двухметрового кота исследуют каждый участок открытого тела — девственно чистого и приятного, не оставляя не единого квадратного сантиметра без его горячего чуткого внимания, и скоро волна жадных поцелуев накроет ее грудь, оставив явные следы бесстыдных засосов, будто отпечатав Ксеркса в ее истории, еще толком не начавшейся... Нет. Это явно сон, его очередные бредни, лишь жалкие запретные мысли, такие яркие и такие ощущаемо реалистичные. Она бы не отдалась и не сдалась так легко. Ее миниатюрное девичье тело так просто не обмякло в его сильных руках под его бесстыдными ласками. Но ведь он по-настоящему слышит ее тихие и приглушенные стоны, доносившиеся через неуклюже сжатые губы. Он чувствует исходящие от нее волны мурашек, что будто эхом разносимые громкими частыми ударами ее маленького сердечка. Легкое движение руки, и он стягивает бинт с ее глаз, что, словно змея, соскальзывает с ее личика на холодный пол. Своей реальностью Найн опьяняет еще больше его помутневший в тумане самых изощренных мыслей и желаний разум, ее невинность заставляет Ксеркса дышать глубже, и все его чувства обостриться до необычайной остроты, чтобы уловить и запомнить каждое прикосновение, каждый томный протяжный выдох, каждую сладостную судорогу. Он ощущает ее в таких ярких красках, так тонко, словно он находится в другой, уму недостижимой реальности, где все законы чертовой физики не действуют на их двоих. И он мгновенно окунается в пучину чувств, начинает блаженно тонуть в пространстве мягкости, нежности и по-настоящему невероятных ощущений. Внеземных, космических ощущений, заставляющих загораться звезды в его душе. Словно какое-то заклятье… На время они становятся единым солнцем, тем горячим сгустком энергии, вокруг которого крутится и кипешится эта бесконечная Вселенная... Но в какой-то момент Ксеркс начинает чувствовать, что здесь явно происходит что-то не так. Ему думается, что скорее сумасшедшая буйность увлеченности процесса утомляет его, приправляя все это галлюцинациями из-за переизбытка алкоголя в разгоряченной крови. Но возрастающая тревога, которая с каждой пролетевшей секундой убывающего блаженства окутывает липкой паутиной его сознание, настаивает на обратном, и, на несколько мгновений помедлив в раздумии, Граумзам почему-то слышит возбужденный сладкозвучный голос духа 28-ой, а не Найн, что трепетно горела и плавилась под его жаркими, порывистыми ласками. - Прошу, ты только не останавливайся, Ксеркс! Я знаю, ты способен на большее!- эхом разносится в его разуме ее разгоряченные слова, но Ксеркс вгоняет себя все глубже в омуты сомнений. Совершенно неожиданно пребывавший в трансе недоумения наемный убийца, что словно только очнулся от эйфорического забвения, растерянно обнаруживает, что некогда атласная нежная молодая кожа под его губами будто успела за несколько минут загрубеть и покрыться многочисленными шрамами. Томные, еле заметные смущенные вздохи уже не были ему слышны и затихли, а ее легкие судорожные волны возбуждения, непривычного для нее горячего желания, что сдерживать было не возможно, обратились в ничто, что напрягло Ксеркса. На несколько мгновений он ощущает себя заядлым некрофилом, и от этой мерзкой мысли его крупно передергивает. Можно подумать, незаметно для него ему успели подло подменить его прелестную малышку Найн на толстокожего тертого калача бесконечных войн и тюремных пыток. За все серое, полное ненужного насилия и жестокости, мусора и общественных отбросов существование он знал достаточно таких придурков и чуть сам не встрял в их гнусное общество, если бы не смертный приговор через повешение, которому, как бы парадоксально не было, Ксеркс многому обязан. Одного из таких моральных отбитых на все мозги уродов он знал слишком близко и лично, и, даже не смотря на то, что эта мразь хоть и зачала его с его матерью, он будет его ненавидеть, презирать... и до мозга костей бояться оказаться с этим чудовищем рядом. Оказаться рядом. В непосредственной близости... Черт тебя побери, Ксеркс… Многострадальное сердце надорванно пропускает удар. В висках гулко пульсирует кровь, вмиг смешавшаяся со сплавом твердеющего ледяного свинца непомерного страха, что предательски тянет тело вниз, заставляя провалиться под землю в пустоту, мгла которой сочувственно обнимет и обережет тебя от внешнего обозленного судьбой твоего реального мира, от проблем, и от уже не минующей катастрофы, что несла на своих плечах скупая старуха-смерть. Но этого спасительного падения в безвременье не происходит. - Что случилось, мой бархатный котенок? Широко распахнув глаза, он медленно отстраняется от ласкаемого им крупного тела, стараясь в непроглядной тьме не узнать того, чего он так боится сейчас осознать. Не разглядеть очертания громадного мужского тела, не узнать морщинистой морды, что с каменным выражением прожигает тебя не осуждающим, а неподкупно безжалостным взглядом, заставляя капли напряжения мучительно медленно спускаться по лбу Граумзама-младшего. Как тогда, в далеком ненавистном детстве. Отец. Как можно резче чертыхнувшись в сторону под кроткий крепкий мат с его стороны, больше похожий на душераздирающий испуганный крик, Ксеркс отскакивает как можно дальше и, словно забыв, как дышать, кривит морду, напрягая мышцы всего тела. Он с трудом переносит неимоверное отвращение, из-за которого нестерпимо хочется вытряхнуть испорченного себя из своей бренной, пропитанной грязью шкуры и сжечь ее, а себе, неважно, каким образом, стереть память, а не просто очистить историю жалких поисков в браузере. Впервые в своей жизни молодой маньяк всей душой с горячей досадой жалел о том, что его тело не весит в плетенной петле на площади, окруженное толпами зевак и государственной охраной. Едкий дым ненависти уже закоптило его нервы, но испытываемый шок и стыд становятся сухими поленьями для костра инквизиции здравого соображения, а не игры с инстинктами и животными порывами. Это так унизительно. Так омерзительно. -...ТЫ?! Вновь не задумываясь, чисто инстинктивно и рефлекторно, с безмолвной бешеностью в цинковых глазах, сын заносит трясущуюся руку за голову, согнув в локте и до побеления костяшек пальцев сжимая их в кулак, готовясь нанести мощный сокрушительный удар прямо в переносицу этого подонка. И будто спереди раздается кроткий и презрительно-язвительный смешок, и после этого обманчиво ласковый и до ужаса привычный голос Найн, уже звучавший в этой проклятой реальности из уст его отца: - Что случилось, Ксеркс?... Что-то не так? Трескучий молниеносный удар. Граумзам-старший, хоть и предвидевший кулачную атаку, будто и не собирался уворачиваться, и удар ему приходится точно по множеству раз переломанному носу, отчего тот, болезненно взвизгнув и мучительно шипя, корчится от невыносимой боли. - Ксеркс?!- отчаянный слезный выкрик, и свинцовый пинок по почкам не заставляет себя долго ждать. Что было дальше ему не трудно вспомнить в деталях. Он еще держит в памяти ту терпкую горечь лютой ненависти, осуждаемой антигуманности и безразличия к адовым, тягуче растянутым болевым мучениям своего противника, всеми фибрами ослепшей души непростительно принятой за торжествующую справедливость. Плохо отдавая отчет своей жестокости и соизмерению силы, он наносил яростные удары до непозволительности часто, намеренно уделяя острое внимание морде лица, что с каждой секундой все больше походило на кровавое месиво. Он пинал его обмякшее, так неумело и ненадежно ставящее блоки тело тяжелым военным сапогом, не жалея сил. Его отец, что все время беспомощно лежал на холодном, покрытом известью грязном полу, сключившийсь от непереносимой боли даже и не норовился хоть как-то отвечать, слишком легко попадал под атаки и, плевавшись и захлебываясь собственной кровью, лишь пытался, истерично ревя, просить пощады и молить об прекращении насильственных действий, но каждый раз затыкался оторопевшей вспышкой боли очередного безжалостного удара. Не взирая на громкость, Ксеркс вовсе и не слышал слезной мольбы, звук бешено бьющегося о грудную клетку сердце заглушало весь внешний нечленораздельный шум. Последний удар, и Граумзам-младший выбивает последние оставшиеся зубы полуживому старшему. Выпрямившись, парень отходит на несколько шагов назад, будто оценить проделанную работу, попутно вытирая руки о ткань некогда белоснежной майки, уже запятнанной родственной кровью. Тело, посвистывающее последним слабым дыханием, бьется в судорогах боли. «Он умрет в мучениях за все то дерьмо, что совершил за свою никчемную жизнь!» - красноречиво и торжественно проносится у Ксеркса в голове, и ему даже хочется довольно улыбнуться, но с мыслей его опять, словно по чертовому замкнутому кругу, сбивает очередная не менее очертелая неожиданность. Сзади, со стороны конца коридора до его вмиг навострившегося слуха доносится звуки неторопливых приближающихся шагов, и, что ввело его еще в большее потрясение, одинокие, саркастичные хлопки и прозвучавшее с издевкой, словно оглушительные раскаты грома посреди открытого поля, басистое: «Браво!» Антропоморф, еще не отошедший от прошлого приступа шоковой заторможенности, вновь почувствовал себя беззащитным маленьким котенком, что был так несправедливо и жестоко выброшен во двор, кишащий бешеными бездомными псами. В который раз он покрывается липким холодным потом, что дрожащей каплей напряженно стекает с его лба к подбородку. Еще немного, и она за одну секунду в невесомости бесповоротно достигнет пыльного пола и расплещется, смешавшись с грязью. В другой ветке альтернативы этой реальности тяжело дышавший сфинкс метафорично счел бы себя за эту безнадежную соленую каплю, но здесь из его головы все мысли и раздумья будто здешним привычным сквозняком сдуло, как небольшое пламя на фитильке догоревшей свечи. Панически боится он абсолютного незнания и отсутствия даже догадок на развитие и поворотов событий, коими за этот вечер он насытился по горло. Разворачиваться он не желает. Ибо чувство самосохранения не позволяет даже шелохнуться. Но Ксеркс невольно вздрагивает крупной дрожью всем своим мощным телом, ощутив, как на плечо ложится тяжелая крупная ладонь и с силой сжимает его, на что-то откликается пронизывающей болью, плавно переходя на тупую болевую пульсацию. Шипящего от боли парня грубо разворачивают, и его словно окатили ведром леденящей воды. Фальшиво-укоризненный взор хлоднодушных голубых глаз сшибает его с толку, с напором заставляя верить, что Граумзаму не хило сносит чердак ураган самых разнообразных мыслей, образов и воспоминаний, кружащихся в одной крупной воронке, что заглатывает все на своей пути, и первой же жертвой этого вразнос несущегося смерча стало твое понимание всего происходящего здесь. Но слова, кричащие и с надрывом рвущиеся наружу, застряли плотным комом в горле, отчего Ксеркс вновь почувствовал, будто его кто-то душит. И все, что смогло вырваться из тесного плена, так это дрогнувшая, тихая фраза, оголяющий твою беспомощность вопрос, произнесенный охриплым паническим шепотом: - ...Какого черта? Стоящий рядом лишь равнодушно пожимает широкими плечами. Но после, лишь слабо улыбнувшись одним уголком губ и многозначительно косится за спину Ксеркса, очевидно, на коченеющее бездыханное тело, как бы призывая обернуться. Что он медленно, боясь увидеть страшное, и делает. В ту же секунду все бетонные стены Бункера сотрясает душераздирающий слезный вопль, и Ксеркс повержено падает на колени и, дрожащий, подползает и склоняется над бездыханным телом, что было изуродовано многочисленными багровыми синяками, кровоподтеками и измазанное кровью убитого. УбитОЙ. - Н...Найн?… Трясущейся рукой он касается ее распухшей от гематом щеки, испачканной грязью и кровью, из ссадин на которой сочилась последние капли алой крови. - Каков сюжет!.. Аккуратно придерживая затылок, Ксеркс приподнимает мертвое тело, и нежно проведя по прилипшим друг к другу волосам, обнимает Найн, прижимая к своей содрогающейся от тихих, протяжных дробных всхлипов груди. - Какова динамика!.. Горячие соленые слезы градом текут по впалым щекам, капая на макушку любимой девушки. Ксеркс заходится в судорожном кашле, и, уже не стесняясь постороннего, заходится в отчаянном безудержном плаче навзрыд. Он, выливая чистую любовь без остатка, осыпает некогда белоснежную кожу девушки легкими поцелуями в лоб и щеки и надрывно шепчет ей на ухо, будто она могла его слышать, множество нежностей, и, подавленно воя, как ему жаль. - ...Ты собственноручно затоптал ее в ящик, сын. Я прям горжусь тобой! Эхом разносятся зловещие слова ненужной похвалы от отца в его гудящей, совершенно пустой голове. Чувство потери святого луча надежды, горькое, сжигающее и душащее, словно всем сердцем верящего в бога заставили принять обратное. Этот едкий дым заполняет пустое пространство, подвергая копчению остатки памяти о последних нескольких минутах. Былой азарт брызжет ядом, походя на гадюку излишней жестокости, а бумажная яркая упаковка долгожданной справедливости тлеет, открывая нелицеприятный вид на сталь временной вспышки ярости, что любому дураку ослепит зрячие глаза. С ужасом Ксеркс осознает, как же чертовки он схож со своим отцом: тот же переломанный множество раз нос, те же ядовитые глаза,в которых блещет хладнокровное голубое море чужих соленных слез, пролитых из-за него. Как схоже они кривят морду в самодовольной ухмылке, выражающей презрение к своему оппоненту. - Мы так давно не виделись, - фальшивая трогательность и душевность со стороны отца режет уши сильней, чем безутешный плач убитого горем сына, - я так скучал, знаешь ли. Для такого случая приберег тут для тебя подарок… Самодельный. О-о-о, я уверен, ты оценишь по-достоинству! Ксеркс прогибается вперед под весом вмиг свалившейся на него легкотяжной мертвой туши, что ненадолго задерживается на нем и рушится почти что к его ногам. Истерично взвизгнув, он отшатывается назад и отползает от образовавшейся кучи из двух окровавленных изувеченных трупов девушек — жестоко избитой Найн и пронизанной многочисленными ножевыми ударами 28-ая, на которых и живого места, нетронутого, не осталось. - Это мне не составило труда, - раздается издевательский голос прям над ухом у Ксеркса, затихшего от переполняющих его негативных эмоций. Он боится поднять голову и взглянуть на отца. Его собственное сердце не выдержит. -Просто у меня было достаточно времени… В ту же секунду под такт биения взбесившегося сердца, словно где-то поблизости нарезали круги стрелки сломавшихся тикающих часов, мертвецы, как будто жалкие восковые фигуры в печи, начинают таять, растекаясь кровавыми ручьями вдоль бетонных стен, пачкая ботинки, военные мешковатые штаны и испачканные ладони. Ксеркс уже не дрожит, а бьется в конвульсиях, бессвязно ноя и слыша голоса. Замогильные, будто без души напевающие последние слова, шепча и крича, разбито и успокаивающе. У него было достаточно времени. Его мозг упорно отказывается контактировать с внешним миром, ведь рука судьбы задушила его. Чувства предали. Ощущения покинули. Разум опустел. И лишь затылок прожигает холод стали поднесенного дула пистолета. И измученный Ксеркс, прикрыв дрожащие веки, одними губами в бреду начинает торопливо читать Отче Наш, дрожа всем телом от усталости держать неподъемный груз его жизненных ошибок. Он просит у Бога милости и прощения за всю его поганую жизнь. Он всей душой желает, чтобы мрак как можно быстрее объял его мертвое тело. Но он не успевать дочитать. Выстрел.

***

Испуганно распахнув глаза, он созерцал нависшее над ним призрачное лицо Найн, силуэт которой был обрамлен бледной кромкой лунного сияния. В изумрудах ее больших блестящих глаз играли искры нескрываемого беспокойства и всепоглощающей печали. Он, словно задыхаясь прохладным, излишне свежим и веющем ночной жизнью воздухом, что тяжелыми ладонями давил на его грудную клетку, словно боялся свести глаз с мертвого духа его горячо любимой девчушки, будто если он хоть на миг упустит его из виду, она растворится и смешается с черной пустотой былого, забудется и больше никогда не предстанет ему в своих жизненных сочных красках. То, что душило его сейчас, представляется ненавистным именами: Злоба, Ненависть, Обида, Стыд и Отчаяние - такое многоликое, но несущее на своих плечах тяжелейшую ношу невозвратных потерь. Но только подступивший ком рыданий начал драть его глотку, грозясь слезами вырваться и потечь ручьями из его глаз, как мягкое, трепетное тепло легко опустившейся руки призрака на его плечо привело онемевшего и окаменелого Ксеркса в чувства. Это всего лишь сон. Очередной кошмар, из лап которых он победоносно выбрался. Он из лежащего положения приподнялся на локтях, но как только плечо, перебинтованное повязкой Найн, пронзило острое лезвие нестерпимой боли, как ледяная сталь оружия камиловов, он тут же рухнул на землю, пропитываясь надоевшей усталостью, что хоть немного, но все же притупляла боль. Предприняв еще одну попытку, он, не без помощи Найн, сел, оперевшись спиной на ствол рядом растущего дерева, кора которого была грубой и рельефной, местами заросшей мягким, немного влажным мхом и запах которой отдавал больше засохшими полевыми цветами, нежели отсыревшей древесиной. Длинная темно-зеленная трава, покачиваясь от холодных порывов ветра, неприятно колола озябшую открытую кожу. Серебряный диск громадной полной луны слабо озарял небольшой участок открытой поляны, усыпанной черными причудливой формы букетиков ночноцветами, терпкий аромат которых вгонял в сонливость, гонимый северным бушующим ветром. Было слышно едва уловимое глубокое дыхание усевшейся рядом и обнявшей себя руками Найн, что тонул в ночной брачной трели потухших светляков-певцов, в журчании близ протекавшего, несмотря на свои невнушающие размеры бурного ручья, в шелесте густой листвы могучих деревьев, окруживших поляну естественной, словно непреодолимой стеной могучих столетних стволов. Ксеркс среди этого приглушенного шума ночной безмятежной жизни едва расслышал обеспокоенный голос девушки. - Снова кошмары, да? Он хотел ответить мягко, вкладывая всю благодарность за ее такую умиляющую заботу и как можно нежнее произнести теплые слова, что вертелись у него на языке, будто как по подготовленному месяцами сценарию. Но непонятная ему вновь злоба откликнулась первой, и Ксеркс брезгливо повел плечом, безмолвно требуя убрать вновь опустившуюся на его плечо ладонь. В опустевший участок кожи ударила прохлада, и чувство одиночества снова захватила его в свои нежеланные объятия. Ксеркс раздраженно нахмурился и отвернулся, устремляя взгляд на ручей, что неизменно беззаботно нес свои кристально-чистые воды куда-то в густую чащу леса, из-за листвы деревьев которую поглощал беспроглядный мрак. Возможно, окружавший холод заставил продрогнуть и его хриплый голос, поэтому он так равнодушно отрезал в ответ типичное: "Я в порядке". - К-Ксеркс... - она снова хотела коснуться его, но его мимолетный колкий строгий взгляд заставляет ее в миг отдернуть руку. - Ты... Ты плакал... И действительно. Неприятная влажность ощущалась на его впалых щеках, немного пересыхая в уже стянувшую его веки пленку растворенной соли. Не смог он найти убедительных аргументов для мастерского парирования в ответ, и лишь промолчал, вновь стремительно отведя взгляд. Но Найн продолжила, тихо и успокаивающе, но дрожь ее голоса не давала ее словам звучать спокойно, она волновалась. - Я понимаю тебя, Ксеркс. Я знаю, что ты ужасно волнуешься за 28-ую. Ты боишься, что ее может найти твой отец... - Я никогда этого ублюдка не назову отцом! - чуть ли не крича, грубо перебил ее Ксеркс, но увидев, как испуганно крупно вздрогнула телом Найн, все же стушевался и продолжил более спокойным тоном, - Этот урод не заслужил уважения от меня. То, что ты потрахался с моей матерью и случайным образом зачал меня, еще не значит, что я должен целовать твои пятки. После этих слов Найн заметно притихла, лишь немного дробно стучала зубами, еле заметно дрожа. Просидев в напряженном безмолвии еще несколько минут, каждый погрузился в свои тягостные размышления; никого не тянуло в царство сновидений. Сон будто подхватил еще один поток резвого холодного воздуха и унес все без остатка, растягивая и без того медленнотечное время в бескрайнюю побитую дорогу, в дыры которой незаметно проваливаешься, теряясь. В какое-то мгновение Ксеркс начал ерзать, и, напрягшись, попытался встать на свои онемевшие деревянные ноги. Оттолкнувшись от ствола дерева, бывшей его опоры, он упал на колени и, шипя и тяжело покачиваясь, с трудом встал сначала на одну, потом на две ноги, слегка прогнувшись. - Ты куда? - с выдохом выронила Найн, вопросительно вскинув брови и устремив обескураженно-удивленный взгляд на Ксеркса. - Нам надо идти, - уверенно и твердо довел до сведения тоном, не терпящим каких-либо возражений, - Сном мы тратим время впустую. Развернувшись, он хотел добрести до ручья, и умывшись, уже отправляться в дорогу, но цепкие пальцы схватили его за запястье и мягко, но настойчиво потянули вниз и Ксеркс, на свое удивление, покорно уселся обратно на насиженное место. - Ох, Ксеркс.... - она еще держала его ладонь своей, дрожащей и едва теплой, и осторожно, будто боясь обжечься его пылом, накрыла второй, что заставило Ксеркса замереть, ощутив целительную силу небывалого трепета в его груди, что согревала его продрогшую от мертвого одиночества душу, - я понимаю, что ты рвешься в город, но мы устали. Ты серьезно ранен, и ноги не держат тебя. Нам всего лишь осталось пройти лес, и мы будем на месте и станем искать ее. Я уверена, что с ней все хорошо. Она очень умная, сильная и храбрая, и сейчас она в надежном укрытии, отдыхает и набирается сил. Нам тоже надо передохнуть, и на рассвете мы отправимся в путь, мы найдем ее, вы помиритесь и снова станете встречаться и любить друг друга, и мы, все вместе, будем дома, почти целые и невредимые... Так ведь? Ты веришь мне, Ксеркс? Он прекрасно слышал ее, но даже покачать головой в знак согласия ему не хватило внутренних сил. Ее слова, такие убедительные и по-душевному вкрадчивые, казались грозными и мрачными предвестниками крупномасштабного несчастья, исход и возможных потерь которого он боялся больше своего отца и даже своей собственной смерти. Ведь он мог потерять самое дорогое, то, что служило ему смыслом его и так бренной жизни. Потерянное внимание омраченного своими мыслями Ксеркса привлекает ее голос, что тихо окликнул его, извлекая из болота представляемого возможного будущего в реальность, где она рядом. Так непозволительно близко рядом. - Посмотри туда - Найн указывает пальцем на густую россыпь звезд на темном небосклоне рядом с небесным ночным светилом, словно на черное полотно маленький неаккуратный ребенок рассыпал горку блесток, - это - Созвездие Уксиломусуса, и, судя по нему, нам до рассвета часа три-четыре осталось. Вздремнуть этого времени нам хватит. И на рассвете мы соберемся уходить. Хорошо? Немного поразмыслив над сказанным, он кивает, соглашаясь с ней. Очередной порыв ветра, и ладони Найн вновь судорожно затряслись. Ксеркс, внезапно осмелевший от мысли, что этот подходящий момент, возможно, будет единственным и последним, слабо потянул дрожавшую девушку на себя. Она, слегка покрасневшая, не сопротивлялась, и в одно мгновение уже прижималась к его мощному сильному телу, не менее озябшему, под кожей которого волны мурашек захлестывали Ксеркса, расслабляя. Он, приобняв ее рукой, устало вздохнул и, с непривычной для Найн учтивостью, спросил, почему же не спит она. -...я замерзла, - дрожащим полушепотом ответила она, и, будто в подтверждении ее слов, вместо эха раздался глухой гул сопровождавшего их в тот вечер ветра. Ксеркс поежился. Не смотря на холод, что пронизывал каждую клеточку тела, пробираясь вплоть до мозга костей, он чувствовал тепло своего пылающего сердца, что приятно разливалось по венам, смешиваясь с багровой кровью. Он ощутил, каково это — быть близко с тем, кто является для тебя смыслом жить. Прикасаться к нему, испытывать легкие электрические разряды после каждого взаимодействия, чувствовать наиприятнейший природное благоухание любви, страстной или тихой и тайной, но такой же ярой и расцветающей. Она, уже не так сильно дрожащая, обнимала его руку, почти невесомо дотрагиваясь потрескавшимися губами к его бархатной коже, согревая этот участок своим теплым дыханием. Блаженное молчание, мягкое, спокойное, обволакивала обоих путников, уставших, побитых, но таких умиротворенных в этот момент. Ксеркс хотел было что-то сказать Найн. Что-то нежное прошептать ей на ухо, пощекотав ушную раковину легким поцелуем. Или же наоборот, озвучить свою самую безнадежную, страшную и долговязую мысль насчет предстоящего будущего их жизней, тем самым омрачив столь волшебный и трепетный момент. Может, он хотел язвительно поинтересоваться, когда уже их хватят болезни и надрывный кашель не будет давать им покоя. Или вообще, ляпнуть что-то неуместное в репертуаре юной девушки в повязке, вроде «Откуда ты знаешь название этого гребаного созвездия?» Ксеркс уже точно не помнит. Но когда он только разинул рот в реплике, до его слуха донеслось мирное сопение подле него. Беспросыпный сон уже напевал свою чарующую приглушенную колыбель для Найн под протяжный вой ветра, уже не такого надрывно сильного. Ксеркс, сколько он себя помнил, принципиально гордился тем, что в силу своих крупных пропорций не способен мурлыкать, ведь это, как ему казалось, пустяковое ненужное умение присуще низшим существам — глупым животным. Но тогда, в ту самую секунду, он впервые за свои двадцать семь лет жалел о таком лишении от природы. Он непринужденно воспользовался теми средствами, что имелись у него в арсенале. Стандартный набор, но такой драгоценный именно в такие минуты. Блаженно прикрыв отяжелевшие веки, он слабо улыбнулся легкой сиреневой дымке своих мыслей, с усладой на душе оценивая легкие переплеты событий, раздумий и мечтаний в плетеной воздушной шали разума. Сам того не замечая, он проваливается в легкое забытие прямо в морщинистые руки старика Морфея. Его слова такие хриплые, но звучат, словно заклинания, вовлекая в сладкую дремоту. Хранитель Снов шептал Ксерксу на ухо, что следующий день будет прекрасным. И он, завороженный этой невероятной атмосферой, засыпает в его бережных объятиях. Впервые за несколько месяцев ему ничего не приснилось.