Everlasting friend

Наташа и Клинт ищут Джеймса, пересекая меридиан за меридианом, параллель за параллелью. Они прощупывают каждый клочок суши, где видели хоть кого-то похожего. Цепляются за самые размытые и условные сведения. Он верит. Всё ещё верит. Она, пожалуй, уже нет. *** Карта исчёркана, шрамирована крестами, знаками вопроса, кружками, звёздочками. Наташа исследует её, как учёный — древние глиняные вавилонские таблички. Руки Клинта лежат на руле, и ей кажется, что он ими почти не шевелит. Совестно отрывать его от дома, но больше никто ей не поможет. И, что ещё больше ранит Наташу, он предложил это первым. В России нет ни одной зацепки, ни одного проверенного человека. Они так же далеки от цели, как три месяца назад, как год назад, как пятнадцать лет назад была далека она. За стеклом убегают вдаль бесконечные поля, берёзы, кладбищенские кресты, и шоссе уводит от Москвы на запад, в Европу, в наступающие сумерки. — В Штатах его нет, — качает головой Клинт. — Почему ты так думаешь? — Наташа щёлкает ручкой и пытается сложить карту. — Мужская интуиция. — Клинт, а вдруг он не смог купить билет? Без документов. С его рукой… — Нат, ты правда думаешь, что суперсолдата это бы остановило? Карта не складывается. Её сгибы уже давно потеряли всякую память, и Наташа в ярости сворачивает её как попало и засовывает между сиденьями. Клинт со вздохом заворачивает к придорожной забегаловке. Или «заезжаловке», как он их стал называть за время бесполезных странствий. — Не бери шаурму, — сердито бросает Наташа в спину уходящему Клинту. — А то будет как позавчера. Клинт смеётся, и Романофф не может взять в толк, как ему ещё удаётся делать это искренне. *** В Минске тоже оказывается пусто. Киев давно проверен. Шоссе ведёт дальше за горизонт. Оба привыкли спать в машине, припарковав её на обочине, и утром разминать насмерть затёкшие косточки. Наташа переносит это куда легче, но Клинт ей не завидует. Его старые раны болят только после таких сидячих ночей и в плохую погоду. Её — всегда. Они едут практически вслепую, пробираясь вперёд на ощупь почти три месяца. Лора удивительно спокойна, хотя со стороны это наверняка казалось бы странным — бросить жену одну дома с тремя детьми и уехать кататься по Европе с подругой. Но смотреть со стороны некому. Вся эта свистопляска со «Щ.И.Т.ом» им только на руку — нет регулярных заданий, никто не сорвёт их посреди очередной поездки, не попросит вернуться назад. После зарядки Клинт покупает кофе и пирожки в очередном придорожном кафе. Наташа не хочет светиться на людях, и они завтракают в его машине на парковке. Она всё чаще молчит, и Бартону кажется, что его оптимизм причиняет ей больше боли, чем уверенности. Нат потеряла надежду — ещё тогда, по истории с Беннером, это было ясно. Но он уже сам не может отказаться от поисков «её Джеймса». Это теперь и его сказка тоже, и Клинт не понимает, когда успел вписаться в неё напарником главной героини. — Знаешь, Нат, — Клинт нарушает тишину. — Когда Герда искала Кая, у неё вроде был олень. Наташа молчит, откинувшись на спинку сиденья и сдвинув солнечные очки на волосы. От них на потолке машины дрожат солнечные зайчики. В растрёпанных по-домашнему отросших волосах, как тогда, на мосту Эржебет, горят рыжие сполохи. На шее блестит стрела. — Да, она на нём как раз ездила, — усмехается Наташа наконец, тянется к магнитоле и делает песню громче, уходя от разговоров. A heartbeat skip, relationship, Inside a bubble bath. An icing drip below your lip So we undo the math. A sudden slip between My pathetic sedatives, A real-life script of how Mistakes became our medicine, so… Delay the hurtful words Of complicated overcast, Please take the message that I'm Picking up my chin at last I said my confidence It gets stronger when you're next to me, But we pray from miles away In quest for what we long to be… *** Очередное сообщение будит Наташу на ночной трассе. Спросонья она роняет телефон с коленей и долго ищет его под смешки Клинта. Автомобиль движется медленно. В салоне страшно несёт горьким и дешёвым растворимым кофе. — Что там? — спрашивает он, отсмеявшись. Наташа читает сообщение, едва сумев продрать глаза. Всё ломит, Клинт ржёт не к месту, хороших новостей нет. Короткий текст тоже кажется издевательским. — Один неизвестный абонент советует проверить Будапешт, — бурчит она. — Неизвестный абонент? — Да. Один мёртвый абонент. — Очень мёртвый? — И очень одноглазый. Бартон, дай поспать. Наташа сердито запирает телефон в бардачке, даже не пытаясь осмыслить, почему этот ездовой олень так хохочет. — Следующую ночь мы проведём в отеле, — угрожающе говорит она перед тем, как вырубиться снова. *** Будапешт не приносит им удачи. С полудня они успевают обойти больницы, общежития, приют для бродяг, запросить сводки. Наташа сносно болтает по-венгерски, и Клинт каждый раз жалеет, что счёл этот язык ненужным. Они заезжают на территорию завода, но там уже давно нет даже забора — не то что зданий. Номер в той гостинице, где была заключена их первая сделка, оказывается свободен, и Наташа упрашивает Клинта ради смеха снять именно его. Бартон соглашается. За прошедшие семь лет номер отремонтировали, возможно, не один раз, но он всё равно кажется прежним. Оба чертовски устали, и вечер в окружении благ цивилизации похож на подарок небес. Клинт радуется, что он не за рулём, что можно вытянуть ноги, походить в майке и спортивных штанах, выпить стаканчик виски, посмотреть барахлящий телевизор и нормально поесть. Наташа тоже кажется радостной. Они засыпают спиной к спине, довольные, вспоминая дурацкую историю начала своей дружбы и посмеиваясь. Среди ночи Клинт не сразу понимает, что сдавленный плач принадлежит Наташе. Он мгновенно просыпается, подрывается, тормошит её за плечо. — Нат, ты что? Она реагирует не сразу, и от этого возникает рефлекторное желание спрятать всё оружие. Наташа действительно плачет, отвернувшись от него. — Нат?.. Романофф садится на кровати спиной к Клинту. Опускает босые ноги на пол. Утирает рукавом гостиничного халата слёзы. — Надо было всё закончить здесь, — тихо говорит она. — Надо было застрелить его. Почему я его не застрелила? Почему ты не дал мне остаться на крыше? — Справедливости ради — я ещё ради тебя чуть не утопил нас вместе с тачкой в Дунае, — Клинт пробует улыбнуться, но не выходит. Хорошо, что Наташа этого не видит. — Мы его не найдём, — вполголоса произносит Наташа. Как приговор. Как смертельный диагноз. — Если и найдём, то не Джеймса. Найдём Баки. Не факт, что он вообще жив. Надо было закончить это семь лет назад… Бартон протягивает руку и решительно укладывает Наташу назад. Крепко обнимает, почти утыкаясь носом в пахнущие шампунем волосы. Её так колотит, что в очередной раз за семь лет Клинт сдерживается и не спрашивает, как её угораздило полюбить чёртову машину для убийства. — Нет уж, — тихо и уверенно говорит Клинт. — Мы найдём твоего Кая. Спи, маленькая Герда. На рассвете мы идём пить кофе на мосту Эржебет. А виски я маленькой Герде больше не наливаю. Наташа что-то долго и неразборчиво бурчит, всхлипывает и затихает. Из всего этого Бартон понимает только то, что он дурак и не может ей сейчас помочь. До утра он не спит. Зато спит Наташа. *** После второго своего рассвета на мосту в Будапеште Наташа и Клинт едут на вокзал. Здесь им издевательски улыбается удача: один из кассиров говорит, что похожий человек брал билет отсюда в Клуж, и обещает даже вспомнить его имя. — Куда? — спрашивает Клинт за спиной у Наташи. — В Клуж, — повторяет она, почти влезая в окно к кассиру с потёртым фотороботом. — Когда это было? Как его звали? Кассир стрекочет клавиатурой, и Наташа чувствует, что готова бежать в Клуж, где бы это ни было, бегом, ножками, без всякой машины. — Две недели назад. Он был американец, этот парень. — Так как его звали? — Джеймс Роджерс. Наташа разгибается, и Клинт еле успевает отскочить в сторону. На её лице написаны матерные слова на всех языках мира сразу, даже на тех, которые она не знает. Хочется что-нибудь сломать, но нельзя. — Спасибо, — говорит Бартон ошалевшему кассиру, суёт ему двадцать евро, еле найдя в кармане наличку, и бежит к машине. Наташа сидит на своём сиденье с лицом Альтрона, уже пристегнув ремень, и думает, что если Бартон сейчас улыбнётся, у него станет меньше зубов. Но Бартон не улыбается, не шутит, ни о чём её не спрашивает и просто ставит навигатор на своё место, отметив на карте Клуж. «Наша фамилия Барнс», — проносится далёкое эхо у неё в голове. — «Наша фамилия Барнс». — Нат, — успокоительно звучит голос Клинта. — Ну найдём его и врежешь от души по голове. А сейчас поставь дверцу бардачка как-нибудь на место. Не надо было её ломать. *** Мотель в Клуже однозначно захватывает лидерство в личном хит-параде Клинта под названием «Самые стрёмные гостиницы, куда меня заносила судьба». Наташа до сих пор ужасно зла и вдобавок так устала, что не замечает неудобств и готова уснуть на любой горизонтальной поверхности. Бартон же орёт благим матом в душе, который становится невыносимо горячим, когда Наташа неосторожно спускает воду в туалете, не может уснуть на своей скрипучей койке больничного вида и совершенно потрясён тем, что ночью под окнами какие-то румыны-трудоголики неустанно перекладывают асфальт. Они проводят там трое суток. Поиски поначалу похожи на все предыдущие. Потом на вокзале по фамилии Роджерс в базе всё же находят человека, который взял билет до Констанцы. По карте Клинт устанавливает, что это другой конец Румынии, но ему уже наплевать. Вечером перед отъездом Наташа очень долго торчит в ванной. Клинт успевает нормально поговорить с Лорой по телефону и лишний раз удивиться тому, что она не ревнует и не сердится. Она сопереживает, и от этого снова прибавляются силы. Когда ждать Наташу становится невозможным, Бартон заходит в ванную, которая никогда и не закрывалась. Романофф спит, сидя на краю ванны в халате, и за её спиной из крана громко хлещет вода. *** — Помнишь, в Боготе я говорила тебе, что мы в заднице мира? — безысходно вырывается у Наташи. Она стоит у машины, пока Клинт воюет с заблудившимся и онемевшим навигатором. Вдалеке видится море, и видится гораздо яснее, чем их перспективы. — Помню, — отвечает Клинт. — Так вот, я беру свои слова назад. Задница мира прямо здесь. — Зато нас не хотят убить. — Если тебе без этого некомфортно, я могу тряхнуть стариной. Бартон снова ржёт. Но Наташе вдруг становится понятно — это уже почти истерика. — Да пошло оно, — раздаётся из машины после длительного приступа смеха. Клинт пихает навигатор в открытый бардачок, надевает солнечные очки и выходит. — Нат, здесь ни хера нет, — заключает он очевидное. — Ни вай-фая. Ни нормальной гостиницы. Ни приемлемого кофе. Ни Джеймса. Ни логики. Зато есть море. Пойдём на море. В ближайшем магазинчике Наташа покупает дешёвый купальник-бикини, и они идут на пляж. Ей уже без разницы, увидит ли кто её шрам. Завтрашний день кажется всё более неопределённым и невозможным. В Констанце убита почти неделя. Отчаяться не даёт только то, что рядом всё ещё остаётся Клинт. *** «Мы прочесали весь Техас. Каждую долбаную ферму, ты представляешь? Его там нет. Мой сынок в отчаянии». «Моя дочурка тоже, у нас в Констанце глухо, след потерян». Клинт отвечает на сообщение, стоя в кабинке туалета на заправке. Наташа снаружи изнывает от неожиданной жары и жажды, точно так же, как наверняка мучается в машине Сэма Стив. Бартон и Уилсон давно уже чувствуют себя родителями двух непутёвых и невезучих деток. И им, взрослым, хватает ума сделать так, чтобы дети ни о чём не догадались. Если разделить ношу, она станет легче. Если разделить пополам мир, то каждому останется исследовать лишь его половину. Ни к чему ходить одними и теми же пустыми дорогами. Да ещё и с шансами столкнуться. Клинт возвращается в машину с бутылкой холодной воды из магазина. Наташа тут же с хрустом скручивает крышку и жадно пьёт. — Я думала, тебя засосало в унитаз, — трагически говорит она. — Или что те сливы всё-таки были не ахти. — Второе, — не менее трагически вздыхает Клинт, заводя автомобиль. *** Под Бухарестом машина не выдерживает и ломается. Клинт и Наташа проводят под ней бурный вечер, переходящий в ночь, и Бартон шутит, что автомобиль теперь должен на них жениться. Сил ехать дальше уже нет, и Клинт еле-еле дотягивает до какой-то заправки, а потом паркуется почти в кустах недалеко от указателя с прекрасной надписью «Фундуля». Оба соглашаются с тем, что это слово полностью описывает происходящее. — При свете дня покопаюсь ещё, — измученно говорит Клинт, то снимая, то надевая назад на стаканчик с кофе картонный держатель. — Но в Бухаресте придётся чиниться. Застрянем на пару дней. Наташа вглядывается в опустившуюся незаметно ночную темноту. В магнитоле крутится диск, один из немногих взятых в дорогу, и каждую песню Клинт знает наизусть. Will you think of me in time? It's never my luck, So nevermind. I wanna say your name But the pain starts again, It's never my luck, So nevermind. I had a dream that you were with me It wasn't my fault You rolled me over, flipped me over the somersault and that doesn't happen to me. I've never been here before I saw forever in my never and I stood outside her heaven… — Может, это судьба? — вдруг говорит она. — Застревать с тобой при сомнительных обстоятельствах в городах на букву «Б»? — Нет. Может, по дороге в Констанцу он сошёл в Бухаресте. Большой город. Легче затеряться. По билету не угадаешь пункт назначения. Клинт поднимает глаза и видит на лице Наташи неожиданный проблеск надежды. Его не было слишком давно, он даже не помнит, когда перестал замечать воодушевление Нат. А сейчас она смотрит на усыпавшие небо звёзды и почти улыбается. И Клинт понимает — настал тот самый момент, которого он боялся все эти долгие семь лет. Он ставит стакан. Отодвигает сиденье. Отстёгивает ремень и поворачивается к Наташе. — Нат, — очень тихо говорит Клинт. — Да? Наташа смотрит на него — и Клинт вдруг видит в ней кого-то незнакомого. Нового. Или наоборот — человека из давнего прошлого. — Нат, расскажи мне наконец о нём. Я ведь так и не знаю, как вы познакомились. Всё, что я себе придумал, смахивает на полный бред. Мне ведь можно знать правду? Наташа удивляется. Клинт догадывается, что она считала, будто Фьюри всё рассказал или сам Клинт влез куда не следует. Думает, что Нат не верит, что он, ничего не зная толком, может носиться с ней по всей Европе, как слепой котёнок, жечь бензин, тратить нервы, отрываться на месяцы от семьи. Она кажется растерянной, и её очень хочется обнять, но тогда Романофф точно расплачется, и поэтому Клинт просто ждёт. Наташа лезет в сумку, достаёт поблекшее фото постриженного Зимнего Солдата с ссадиной на щеке и кровью на воротнике рубашки, выкраденное из дела номер семнадцать, ставит к лобовому стеклу и начинает рассказывать. Очень спокойно и последовательно. Бартону кажется, что он слушает какую-то жуткую радиопередачу. Длинную и довольно бесчувственную начитку чудовищно жестокого романа. Никак не историю из жизни Наташи Романофф, человека, которого он знает лучше всех. — Дальше ты знаешь, — эта фраза производит на Клинта такой же эффект, как если бы его переехала фура. Иллюзия отстранённости немедленно разрушается. Кофе давно остыл. Воздух светлеет и где-то там, за Фундулей, брезжит рассвет. Наташа молчит. Клинт кладёт руки на руль и чувствует, что они трясутся. Он бы сейчас не смог даже выстрелить. Да что там выстрелить — повернуть руль будет трудно. Почему-то думать получается только о том, что ребёнку Наташи и Джеймса сейчас было бы уже пятнадцать. — Нат, — беспомощно говорит Клинт. И молчит. Ладонь Наташи накрывает пальцы его правой руки. — Давай я поведу, — спокойно предлагает она. Клинт кивает и выходит из машины. *** В автомастерской приходится долго и подробно объясняться на пальцах. Особенно после того, как за рулём посидела Наташа. Несмотря на трудности перевода, становится ясно, что ремонт займёт дня четыре. Клинт ведёт её в кафе неподалёку и заказывает приличный полноценный завтрак. Руки давно перестали дрожать, но теперь всё происходящее воспринимается по-другому, и Бартон исполнен готовности за четыре дня перекопать весь Бухарест, заглянуть в лицо каждому горожанину. Даже сейчас, сидя у окна второго этажа, он ловит себя на мысли, что рассматривает прохожих. Наташа расстилает на столе купленную в киоске карту, снимает колпачок с фломастера — и у неё пиликает телефон. — Мёртвый одноглазый абонент? — спрашивает Клинт. Наташа качает головой. — Какая-то заварушка. Я нужна Стиву в Лагосе. — Когда? — К завтрашнему утру. Они молча смотрят друг на друга. Почему-то именно сейчас им обоим кажется, что они в шаге от поимки Джеймса Барнса, что их заставила остановиться здесь сама судьба, но… — Раз ты нужна Стиву — надо идти, — заключает Клинт, отставляя пустую тарелку. — Я пока буду тут. Меня-то не выдернут. Наверное, на пенсию списали. Наташа берёт его за руки и улыбается. — Спасибо, Клинт, — тепло и тихо говорит она. Подхватив сумку, Наташа встаёт, целует его в щёку и уходит. Клинт смотрит вниз, допивая кофе. Она выбегает, разворачивается, едва не задевая сутулого парня в капюшоне с потрёпанным рюкзаком, машет рукой Бартону и теряется в толпе.