Побег

Побег в иную жизнь Уже четыре года меня окружают только холодные стены и решетчатый потолок. Моим единственным живым другом является паук Гоша, сидящий вечно в своем ажурном углу. Сегодня праздник, меня переводят в общую камеру наверху. Для меня это как полу – свобода, ведь солнечный свет я не видел уже давно. А там и люди живые есть и на прогулки водят… Когда я последний раз говорил слова вслух? Когда ко мне кто-то обращался по имени? Как меня зовут? По-моему Джонни. А, какая разница! Уже скоро, совсем скоро я увижу небо и яркое, ослепляющее яркое солнце. Может, мягкое сияние луны, если повезет… Тепло человеческого тела для меня как миф. Мне еще на третьем году показалось, что я остался один на Земле и только еда, появляющаяся каждое утро, доказывала мою неправоту. Осталось ждать не больше часа и все мои такие яркие сны станут реальностью, я снова начну жить! Шаги, глухие шаги, которые сливаются со скрипом цепей, воем сквозняков и тихим шуршанием крыс, просты каждодневные шаги для этого работяги, но какие судьбоносные для меня. Скрип открывающейся решетки моей клетки, Гоша по инерции ползет вверх. Хлопок – и его нет, вот так легко, касание рук убивает надежду, заставляя уползать в себя от страха перед идущим ко мне одиночеством. Медленно поднимаюсь вверх, я никогда не был трусом. Странно, тут даже воздух, кажется слаще. Он своим приторным вкусом вызывает давно позабытые воспоминания, хрупкие обрывки жизни о детстве, друзьях, любви, а самые яркие – о море. Меня всегда манила синева: такая глубокая и до невозможности невероятная своей фантастичностью. Это мой личный фетиш, мой проводник в мир прекрасного. Даже, как ни грустно, Гоша был мне другом из-за синих полосок на маленькой круглой спинке. Я понял, в этой сумрачной темноте камеры мне не хватало синевы. Я как наркоман смотрю по сторонам, ища хотя бы отголосок предмета, который утолит мою жажду. Мне физически больно от этого ощущения, идти осталось пару шагов до моей новой обители. Я схожу с ума от отчаяния, чувствую себя ребенком, у которого отняли любимую маму и сказали, что всю жизнь ты будешь жить так. Решетка медленно открывается, время как будто замерло. Эти секунды мнимой свободы подходят к концу, и мое сердце стучит так часто, что кажется, сейчас просто разорвет кожу и с потоками крови вырвется из груди, принося мне такой нужный покой. Темно, надо открыть глаза. Звук закрывающегося железа заставляет меня это сделать. Сердце замирает, и эта тишина кажется такой естественной, ведь она бы отвлекала меня от этого чуда. Мир вокруг как будто стал полностью синим: и пол, и стены, и даже ненавистные решетки. Все это вдруг стало таким любимым! Я смотрел по сторонам в поисках источника моего счастья и нашел– Его глаза! Мир вокруг резко приобрел смысл и не казался уже таким мелочным, жалким и ничтожным как раньше. Как же сложно отвести взгляд от этих глаз. Он что-то мне говорит, смешно машет перед глазами, а я просто как сумасшедший улыбаюсь без причины и, не моргая, смотрю на него! Ему надоело мое бездействие, и он задумался. Даже когда его взгляд направлен не на меня, а иссиня-черные волосы шелковыми прядями закрывают лицо, я не могу избавиться от этого гипноза. Стоило на миг отвернуться, как легкий ветерок касается щеки, мгновенно заменяясь темными прядями волос, а мои губы обдаются жаром дыхания. Его язычок дразнящее проходит сначала по нижней, а потом по верхней губе, неуверенно, трепетно. Это такой контраст: смелое приближение к исполнению мимолетного желания и неуверенность в самих действиях. Мое божество Синевы закрыло глаза и доверилось мне: отдаваясь, растворяясь во мне. Он казался таким хрупким рядом со мной, таким маленьким кусочком радуги, которая красит мой мир в свой цвет и действительно чудо, что он оказался моим любимым. Я прижал его одной рукой к себе, лаская спину и ягодицы, вторая же блуждала по гладкому торсу, медленно поднимаясь вверх к бусинкам сосков. Его настроение резко переменилось. Он молниеносно перехватил всю инициативу на себя, и я оказался на полу. Я хотел возразить, но не успел, так как он наклонился и поцеловал меня, рывком сдёрнув вниз ставшие чересчур тесными штаны, и обхватил ладонью то, что было под ними. От одного вида, этого развратного лица и жадных, пожирающих мое тело глаз у меня сносило крышу. Но мне пришлось взять себя в руки, ведь я хотел подарить ему хоть частичку той нежности, что испытываю. Я раздевал его с таким видом, словно разворачивал долгожданный подарок. Подарок, который очень долго ждал, и вот теперь, борясь с собственной нетерпеливостью, заставляю себя не спешить и наслаждаться каждым мгновеньем. Он не понимал смысла моей задержки, но выражение его глаз в тот момент стоило того, чтобы не спешить. В них переплеталось растерянность и удовольствие, он жмурился от каждого прикосновения, но при этом лаская рукой мою плоть. Когда он остался без одежды, я уже был готов наброситься на него. Но он не дал мне этого сделать, подчинив мою плоть настолько, что я даже двигаться, не мог, плавясь, словно глина в руках умелого мастера, хватая воздух ртом, чтобы не задохнуться. Я никогда не думал, что секс может быть чем-то иным, чем получение удовольствия для собственной разрядки. Я знал, как ласкать женщин, и многие женщины ласкали меня. Но это было так бесцветно. Этот маленький бог каждое свое движение наполнял такими красками, что не верилось своим ощущениям. Он растирал, разминал, ласкал каждый миллиметр кожи, неуловимо ускользая из рук каждый раз, по какой-то непонятной причине уклоняясь от ласк. Я хотел вернуть ему хотя бы тень собственного удовольствия, но он перехватывал ладони до тех пор, пока я не сдался, устав бороться с его непонятным упрямством. Думать над причиной этого странного поведения было абсолютно невозможно, потому что в мозгах образовался восхитительный пустой звон, постепенно перешедший в барабанную дробь, когда он принялся уже не ласкать, а садировать его языком, не забывая награждать лёгким укусом при переходе на каждую новую точку рубежа. Когда он добрался до истекающей головки и ну абсолютно по-сволочному пропустил главное блюдо, нахально уходя на бедро, я чуть не убил подлую скотину пяткой. Увидев выражение моего лица, он прыснул, а затем начал откровенно ржать. Я окаменел лицом, мысленно выругался, пытаясь сесть, и растерялся, осознав, что он внезапно стиснул меня, прижимая к себе, зарываясь лицом в мою шею, целуя, целуя, целуя… В лицо, губы, подбородок, скулу, горло. Вплетаясь пальцами в короткий ёжик волос на голове, превращая их в воронье гнездо. Губами, стирая невольно причиненную обиду, стараясь не смеяться, но неуловимо вздрагивающие плечи выдавали его с головой. Но невозможно было противостоять этой безудержной, пугающей ласке. Я тонул в ней, не понимал её, задыхался от этого наполняющего чувства, которое разрывало меня изнутри, потому что, кажется, это было то, что я не мог вынести, и если бы не сумасшедшее возбуждение, которое требовало разрядки, я бы вскочил и убежал, хотя было некуда. Словно понимая мое состояние, мое чудо больше не смеялось. Он был удивительно серьезен, и лишь лёгкая магнетическая улыбка, продолжающая блуждать на изломанных губах, никуда не желала исчезать. С этой лёгкой странной улыбкой, он оказался сидящим за моей спиной, целуя шею, бродя губами вдоль косточек позвоночника, лаская живот и ствол мечтающего взорваться члена. Но каждый раз, предвосхищая этот момент, он находил какую-то скрытую точку, одно нажатие на которую позволяло продолжать эту пытку вновь и вновь. И когда я был готов умолять, он развернул меня к себе лицом, посмотрел странным взглядом и решительно надавил на затылок, опуская голову вниз. Осознав, что он желает получить , я напрягся, не уверенный, что готов ублажать его так. Он раскинул ноги, продолжая выжидательно давить на мой неуловимо сопротивляющийся затылок. Мы встретились глазами. Он облизнул губы и чуть прикрыл веки, в которых сейчас читалась просьба и, одновременно, нечто неуловимое, дающее понять, что если я откажусь, то заканчивать мне придётся самому. В какой-то момент я готов был поступить именно так. С неуловимым вздохом он скользнул вниз, поднимая меня, притягивая к себе, чтобы найти губы. - Тебе не кажется, что это было нечестно? - шепнул он со смешком и, не дав сообразить, опрокинул меня на раскидную одежду, накрывая взрывом невероятных ощущений, от которых перехватило дыхание, и небо внезапно упало вниз, став всего лишь точкой, сосредоточенной во вселенной чужого рта, который, в отличие от него, оказался более милосерден. Когда он опустился на меня, мне показалось, что время остановилось. Мы выпали из пространства, потому что в этой реальности, в этом мире не могло произойти ничего подобного. Мы взлетали и падали в бесконечность. Каждый звук отдавался в груди, становясь огнём пульса, взрывом в ушах. Движение, бесконечное как сама вечность, на пике которой сосредоточены жизнь и смерть. Стремительный круг. Вверх и вниз, в слиянии инь и янь. Раз, ещё раз. Вверх, вниз. Верх, вниз. Невозможно оторвать взгляд от застывшего лица, покрытого жемчугом пота. Он двигался на мне, горячий, восхитительно тесный. От наслаждения хотелось кричать. Поцелуй, спасающий собственные прикушенные до крови губы. Укус. Ещё один. . Сорванный стон. Языки сплетаются, словно совокупляющиеся змеи. Они и есть змеи. Движение бёдер , танцующего бесконечный танец на кончике пылающего хвоста. На краю сознания, на грани мира, в отсутствии звука, рождая блаженство. Раз за разом. В ослепительном сиянии ледяного неба над головой, в отражении пылающих глаз. Движение навстречу друг другу. Слияние кожей. Скользить по бедрам непрекращающейся судорогой ладоней, вцепиться в чужие пальцы в приближающейся агонии, не отпускать, стиснуть до боли. Снова движение. Вверх, вниз. Круг. Инь и янь, меняющие цвета с алого на золотистый, с жёлтого на красный. Не имеет значения, в чём выражена противоположность, если она стремится стать единой. Агатово-чёрные волосы, превратившиеся в оживших змей, белоснежная маска лица и движение, новое движение, родившееся в широко распахнутых глазах. Быстрее. Ещё быстрее. Мир сменяется ночью и днём, рассыпаясь частичками мелькающих всполохов. Алое и золотое, чёрное и белое, инь и янь в бесконечном нарастающем круговороте ритма. Вверх и вниз. Убивая. Наслаждение, которое невозможно выдержать. Вверх и вниз. Быстрее. Ещё быстрее. Стать движением, частью чужой вселенной, отражением собственной белой вспышки на дне распахнутых глаз, которые приближаются, приближаются так неотвратимо близко, чтобы поглотить... крик... Кажется, он закричал. Тишина. Пронзительная тишина, в которой, кажется, уже больше нет звуков. Их не может быть. Совершенная симфония. Они содрогались раз за разом, словно тело пронзали десятки молний, и не сразу после наступления оглушающей тишины пришло успокоение и забвение. Остаться так... Навсегда. Я повернулся. Было немного стыдно, ведь это мой первый раз с парнем, а я так по-свински поступил. Даже имени его не знаю. А что мешает спросить? - Как тебя зовут, искорка? - Англин, а тебя ёжик? - Джонни. Знаешь, а я первый раз влюбился и не знаю, что с этим делать. - В чем проблема? - Я боюсь, что он не ответит на мои чувства, да и будущее у нас не особо радужное… - А ты признайся сначала, потом вместе решите… Я видел, что он не понял, что я о нем говорю и даже немного обиделся. Подумал, что я нашел в его лице кому-то замену. Глупый, разве можно тебя кем-то заменить? Это как заменить солнце лампочкой. - Все, я решился, ты меня убедил. - Вот и молодец! Ты лежишь и расслаблен, смотришь в потолок, рано малыш, я еще не закончил! - Англин, я люблю тебя!! Будь моей женой! - Что? У него был реальный шок и, по-моему, смысл слов еще не дошел до конца. - Я серьезно. Знаешь, у меня нет ничего кроме моего тела и души… Я знаю, что этого мало, но я дарю их тебе вместе со своей любовью и преданностью. Надеюсь, ты согласишься иметь такого странного мужа? - Знаешь, даже незнаю. Зачем мне такой муж? Ведь я сам парень… Но мне кажется…, что мы будем счастливы. Поэтому ДА! Но с одним условием. - Каким? - Я хочу на свободу… Свобода- это прекрасно, особенно когда в ней ты будешь не одинок. План побега был прост, но идеален. Все случилось, как задумали и через 6 прекрасных, томно-сладких 6 месяцев мы были на свободе из моей любовью. Позже в газетах напишут: «Легендарная тюрьма Алькатрас, расположенная на одноименном острове в заливе Сан-Франциско, предназначалась для особо опасных преступников. Она считалась неприступной с точки зрения попыток осуществить побег. Однако одной криминальной паре удалось пошатнуть репутацию пенитенциарного учреждения. В течение шести месяцев Джонни и Англин разрушали бетонную стену в своих камерах, чтобы добраться до вентиляционной шахты. Для этого они использовали маникюрные ножницы, небольшие детали вентиляционной системы, а также несколько ложек. Чтобы скрыть свои ночные приготовления к побегу, заключенные заделывали отверстия пастой, которую они готовили из старых газет. Наконец, заключенным удалось пролезть через систему вентиляции тюрьмы, и они покинули остров на самодельном плоту, который смастерили из проволочной сетки и старых плащей. Однако дальнейшая судьба беглецов сложилась трагически, поскольку, по всей видимости, они все-таки утонули».