Глаза

В детстве я был грустным мальчишкой. Забитым, молчаливым. Надо мной глумились все, кому не лень — что сверстники, что жизнь, даже в лае соседской чёрной собаки я слышал озлобленный смех. Но причина моих страхов была глубже — не в детских проблемах, не в одиночестве. А во снах. Из-за них я панически боялся темноты, метался в бреду при пробуждении и не мог смотреть людям в глаза. Глаза... Я помню самый первый сон. Самый болезненный для моего разума, даже такого гибкого, какой бывает только у детей. Темнота. Но не сумеречная, не уютная домашняя темнота, жалко жмущаяся тенями по углам, как только включишь свет. Нет. Живая. Она была дышащей, пульсирующей. Казалось, что всё пространство занимают её огромные вездесущие щупальца. А потом, разрезая тьму вдоль и поперёк, открывались глаза. Они появлялись с характерным звуком рвущейся плоти. Белые блестящие склеры резко контрастировали с темнотой вокруг них. Их радужки светились в темноте неоново-красным, словно росчерки крови. Красные, малиновые, янтарные... И зрачки. Вечно направленные лишь в одну сторону. На меня. Я просто сгибался под пристальными взорами десятков, сотен, нет, тысяч глаз. Безмолвие давило на уши сильнее криков. Лишь хлопанье ресниц и стук кровавых капель разрушали её. Я бился в истерике, крича, надрываясь, но мой крик выходил из моих уст лишь слабым приглушённым хрипом. Я пытался бить себя, всеми силами вырываясь из вязкой кровоточащей реальности сна, но движения словно утопали в вате. А потом темнота начинала становиться прозрачной. Утренний свет разрушал её, потому я так его и любил. Но вот глаза оставались ещё долго — разрывая привычную картину мира своими безмолвными взглядами... Я почти не спал, под моими детскими глазами уже тогда появились огромные круги. Некоторые даже думали, что у меня было сотрясение. Меня не возили по психологам, нет. Возили меня по церквям и размалёванным гадалкам. А вот и мой второй страх... Я не знаю, как, но я смирился. Научился смотреть в кровавую бездну глаз, прекратил поездки к батюшкам и по святым местам, заткнул чёрного пса. Как? Я понял, что мои глаза тоже не так просты. Обычные, серые. Я часто смотрел в зеркало, на худом детском личике выпирали они. Простые до безобразия, не то, что у Алёнки со двора, голубые, как лазурь небес. Но по мере того, как глаза тьмы выедали мою суть, мой взгляд пустел, а на место наивности приходила тяжесть и сумеречность. Я сам пугался его. Это были уже не мои глаза — чужие, наполненные чем-то настолько неправильным, не таким, что... я возненавидел зеркала. Мне хватило одного взгляда в глаза пса, чтобы тот заскулил и прижал косматые уши к голове. Дети начали бояться меня и оставили в покое. Я всё равно оставался изгоем, но меня не трогали. Уже хорошо. Потом я пошёл в школу. Я бы мог сойти за отличного омегу — худой, истощённый, с застывшей болью в улыбке. Но меня опять обходили стороной. А в качестве объектов насмешек выбирали других. Я редко вмешивался в разборки, но когда дело заходило слишком далеко — приходилось. За это некоторые меня полюбили, а некоторые - возненавидели. Одни считали, что я благороден, но я просто видел себя на их месте. Пинаемого, облитого насмешками по самое горло. И мне хватало лишь взгляда, чтобы убедить нападающих, что грызть кости слабых — плохая затея. В глубине души я боялся и понимал, что я шарлатан. Я ничего не представлял из себя внутри, а руки мои были слабы, я не смог бы никому дать отпор. Люди боялись не меня — а того, что стояло за моими слабыми плечами. Боялись рубиновых глаз, которых не видели, но ощущали. Но потом я понял, что я тоже что-то могу. Где-то в середине восьмого класса к нам перевёлся парень. Тот ещё отморозок, хочу вам сказать. Я слышал, что он давно стоит на учёте в милиции и рос в неблагополучной семье. Сначала он приглядывался к классу, а класс приглядывался к нему. Он быстро понял школьную иерархию. В этом он был очень даже умён. С кем дружить, на кого не обращать внимания, а на ком можно отыгрываться... Но он не заметил или не хотел замечать глаз. И мои взгляды на него не действовали. Я стал его мишенью. Всё началось с относительно безобидных толчков на переменах, а после переросло и в откровенную травлю. Одноклассники почувствовали свободу и словно стервятники кинулись за мной. Мои вещи «случайно» оказывались в женском туалете, мне «случайно» ставили подножки... Я терпел, как было когда-то в детстве. И злился лишь на самого себя, лишь на чёртову пустышку со злыми, но бесполезными глазами. Однажды на перемене он как обычно толкнул меня. Не больно, скорее обидно, но терпимо. Но в следующий момент он ударил. В нос. От неожиданности упал. По губам неостановимо заструилось что-то жидкое. В первый момент я не понимал, но облизнув верхнюю губу, я сразу узнал её. Кровь. Металлическая, солоноватая. Вкус детства и унижения, мать вашу. Раздался смех. Нервный, спазматический, звериный. Гиений. Я поднял глаза — одноклассники обступили нас плотным кругом. Меня охватило странное чувство. Я медленно поднялся, глядя этому ублюдку в глаза. Я услышал звук разрываемой плоти, и хлопанье ресниц. Ткань реальности разрывали глаза. На мои плечи легла длинная и осязаемая тень. Лишь я видел и чувствовал это. - Да чтоб у тебя ноги отсохли... - прошипел я, сплёвывая. Тот лишь ухмыльнулся. Прозвенел звонок. Толпа учеников, одаривая меня смешками и ропотом, потекла к дверям классов. Я зашёл последний, утирая кровоточащий нос. Звонок с последнего урока. Кровь так и не остановилась, а я побледнел. Мне становилось хуже, будто бы что-то тянуло мои силы. Пошатываясь, я вышел из класса. Всё было как в тумане. Глаза кровоточили и безучастно глядели на меня. Я остановился перед лестницей. Ступени внезапно показались невероятно высокими. Мне стало панически страшно — мысли спутались в обжигающе горячий клубок, кровь забилась в висках с новой силой, на дне глаз яркой малиновой вспышкой разлилась режущая боль. Я зашипел и сжал зубы так, что они чуть не начали крошиться. Я медленно попятился в уголок, чтобы переждать приступ. Ублюдок, ударивший меня, прошёл прямо у меня перед носом. Но мне было совсем не до него. Я, запрокинув голову и тяжело дыша, медленно сползал по стене и пытался не потерять сознание... Вскрик. Хруст. Слабое поскуливание, переходящее в оглушающий визг зарезанной свиньи. Я, словно загипнотизированный смотрю вниз. Этот ублюдок упал с лестницы. Нога была неестественно вывернута, а из кровоточащей раны торчал острый обломок кости. Влажные мускулы блестели из под разорванной кожи. Под ногой начинала скапливаться небольшая лужица крови. Открытый перелом. Мёртвая тишина. И все глаза обращены на меня. А я что? А я потерял сознание...