Рубиновый красный - мой любимый цвет.

      Знаете, это прекрасное чувство, когда поранишься, и кровь выступает на коже яркими рубиновыми капельками? А еще больно становится, но не сильно. Я люблю это чувство, ощущение небольшого покалывания в области раны и ярко-красная кровь на белой коже. Это так прекрасно. Правда, никто не хочет смотреть на это с моей стороны. Никто не понимает прекрасного. Мать считала меня психом. Она однажды увидела меня ночью на кухне, когда я резал свою левую руку, чтобы насладиться рубиновым красным. Сначала ничего не поняла, включила свет, а когда уже до нее дошло, то стала кричать на меня, ударила по руке, чтобы нож выпал. Потом еще долго спрашивала меня, зачем я это сделал, ударила по лицу, а я в это время просто смотрел на свою руку, из которой маленьким ручейком текла кровь. После этого случая она позвонила своему знакомому психологу, так как из-за работы испытывала большой стресс, и не допускала того, чтобы я брал в руки острые предметы.       На следующий день повела меня к этому самому психологу, это была женщина, ей было примерно столько же, сколько моей матери. Эта женщина поздоровалась со мной и, улыбнувшись, пригласила присесть на диван. Я также поздоровался с ней и сел на кожаный диван цвета кофе с молоком. Она что-то обсуждала с моей матерью, видимо, спрашивала, что со мной произошло. Потом села за свой стол, а мать села рядом со мной. Она нервно смотрела вокруг и переводила взгляд на меня время от времени. Женщина-психолог открыла блокнот и стала расспрашивать меня. Я сразу понял, что не стоит говорить ей о моих увлечениях, о том, что мне безумно нравится вид крови, а то лечение затянется, и мать будет вечно за мной следить. Я попытался выкрутиться, говорил как можно увереннее, и у меня получилось. Психолог выписала мне какие-то таблетки, и сказала матери, чтобы та следила за тем, что я принимаю их в течение недели.       Когда мы пришли домой, то мне сразу же дали таблетку. Пришлось ее выпить. Мать сказала, что это все ради меня, и что-то про то, что она волнуется. Неделя прошла, под тщательной слежкой. Все эти дни я принимал таблетки под четким и строгим присмотром. Честно, меня это бесило, даже сейчас, когда вспоминаю, как в меня их буквально заталкивали, айщ, как же бесит. На последний день она позвонила той женщине и сказала, что я пропил таблетки неделю. Прямо светилась от счастья, а я просто наплевал на все и ушел спать. Перед тем, как уснуть, я думал, что было бы чудесно, если бы мать не остановила меня тогда, если бы не повела к психологу, если бы не заставляла меня пить эти таблетки, если бы не читала нотации каждый вечер, и еще много «если бы…». Не знаю, когда у меня в голове что-то щелкнуло, я просто встал с постели и пошел на кухню. Мать плохо спала и постоянно прислушивалась к любому моему шороху. То же самое и тогда. Она пошла за мной и спросила, зачем я поднялся с постели. На что я ей ответил, что пошел попить воды. Взяв в руки нож из ящика, я тихо подошел к двери, как только услышал шаги в сторону кухни, я затаил дыхание. Мать зашла в комнату, не заметив меня, это было мне на руку. Я резко вонзил ей нож в спину и медленно повел им вниз. Она даже не успела понять, не успела закричать, ничего не успела, зато я успел. Ее белая, чистая сорочка пропиталась кровью, яркой, красной кровью. О, как же мне нравилось наблюдать за этим. Я с таким наслаждением вытаскивал нож уже из мертвого, но все еще теплого тела, и вонзал вновь. Я смеялся и говорил ей, что она так прекрасна, когда вот так. Мой мозг окончательно слетел с катушек. А потом я сбежал из дома. Честно сказать, я ни о чем не жалел. Да и сейчас не жалею. Отец, через день после этого, вернулся из командировки, а я тогда сломал свой мобильный. Бегал от полиции, потому что соседка видела, как я выходил из квартиры в кофте, на которой осталась кровь матери. Правда, потом, через пару ночей, эту соседку тоже никто больше не видел.       Вот так и проходила моя жизнь. Я прятался, воровал еду или деньги, просил остаться на ночь у какой-нибудь доброй женщины. Кстати, эти женщины и вправду были добры ко мне, даже как-то не жаль было убивать их. Я жил у них пару дней, а потом начиналось веселье для моей больной, залитой кровью, души. Одну убил, пока она спала. Я вспорол ей живот и разрезал ее рот, который в течение дня она не закрывала, и сыпала меня вопросами. О, у одной женщины, из тех, у кого я жил, было очень доброе сердце, она сказала, что я ей словно ее погибший сын. Упоминание матери было для меня зеленым светом. Я сразу же представил, как она будет опекать меня так же, как моя родная. Но за ее доброе сердце, я протянул с ней чуть больше. А потом, усыпив, это доброе сердце и вырезал. Читал в газете статьи, про свои же преступления. Снова бегал с места на место. Я скрывался, а тех, кто видел меня, я убивал не задумываясь.       А однажды, ко мне подошла симпатичная девица, сказала, что я понравился ей, и она хотела бы со мной встречаться. Я мило улыбнулся ей и согласился, почему бы и нет? Мы встречались месяц, я целый месяц старался контролировать себя. Но не смог. Эту милую девицу я убил не как обычно ночью, а днем. Я поцеловал ее в последний раз и воткнул нож ей в живот. Она закричала своим прекрасным голосом, прохрипела что-то вроде «За что? Мы ведь любили друг друга». Из ее рта виднелся кровавый ручеек, а нежно-розовая блузка становилась ярко красной. Я прокрутил нож и проткнул еще раз шесть. Потом я сделал разрез вдоль ее левой руки, и затем точно такой же на своей руке. Я вырисовывал ножом на ее спине незамысловатые узоры, перешел на бледную шею. А потом, когда закончил, я посыпал ее тело шоколадом. Так пах ее гель для душа, это был мой любимый аромат, а в сочетании с запахом крови, он вводил меня в состояние эйфории. Я закрыл ее прекрасные глаза, сказав ей на прощание, что она прекрасна, и спокойно ушел. Я сказал себе, что это ради нее, и что мы обязательно встретимся на том свете, и вот тогда будем вечно любить друг друга.       Сейчас мне двадцать два, прошло пять лет. Я живу уже в другом городе. У меня куча шрамов на левом запястье и один вдоль всей руки от запястья до локтя. Я не режу себя, чтобы умереть, нет. Я режу руку только для удовольствия. Удовольствия от вида ручейков крови. За эти пять лет я отправил на тот свет кучу народу. Детей, взрослых, старых, молодых. Без разницы, все выглядят прекрасно в крови. Не знаю, где я просчитался, что через месяц моего затишья, меня поймали. В тюремной камере я, конечно, не один, но это ненадолго. Одного не стало через два месяца, потом, через семь, еще одного. Последний сам закончил свою жизнь. Он видел, как делаю это я, это было восхитительно для меня, но ужасно страшно для него. В итоге я остался один. Я долго не протяну так. Мне нужно видеть кроваво-алый. Один глубокий разрез сначала на руке, а затем на шее, потеря сознания, и все, конец.