Пятничные вечера

**** Пасифика Нортвест любила, когда ее слушались и боялись. Она любила власть. Любила оскорблять, повелевать и указывать. Ей доставляло непередаваемое удовольствие наблюдать за ничтожными людьми, которые унижались, стояли на коленях, умоляли и распинались перед ее величием и мощью. Эта девушка любила, когда мелодия исполняется по ее личным нотам; когда все идет так, как ей того хочется; когда ей верно служат, и не смеют перечить. Пасифика Нортвест любила свое отражение в зеркале. Она любила, когда все было идеально. Любила свою фигуру, свои манеры, свои глаза и идеальную осанку. Ей нравилось, когда ее волосы золотыми волнами спускались до тонкой талии, переливаясь в солнечных лучах. Нравилось, когда на одежде не было ни единой складки. Нравилось, когда все гармонировало и сочеталось. Пасифике Нортвест нравилось, когда ее называли самовлюбленной и эгоистичной, потому что, по сути, она и хотела, чтобы все так считали. Наиогромнейшее удовольствие девушка получала, когда слышала, как кто-то шепчет ее имя, когда она проходит мимо. Пасифике нравилось надменно и злобно улыбаться, скалиться, глядя в глаза другим людям. Она была одержима. Пасифике Нортвест нравилось быть независимой. Она была безумно влюблена в свою свободу, в жизнь в огромном, шумном и пыльном городе; в свободное распоряжение деньгами со своего банковского счета; в существование без тиранов – родителей и их злосчастного золотого колокольчика, который превратил девушку в бесчувственную и бездушную марионетку. Она оборвала серебряные, едва заметные нити, которые обвивали ее запястья, и бесповоротно влюбилась в свою вседозволенность. *** Пасифика Нортвест никогда не показывала никому свое истинное лицо, потому что прекрасно знала, чем это может закончиться. Каждый, даже самый неприступный и независимый человек имеет свои слабости, которые заставляют его биться головой о стену, крича о том, как ему больно. Для Пасифики этой слабостью являлись пятничные вечера, которые убивали ее в буквальном смысле. Она ненавидела их всей своей душой. *** Блондинка терпеть не могла заваливаться в свою квартиру к восьми часам пятничного вечера, швыряя в стену свои дорогие туфли. Она ненавидела медленно проходить к своей барной стойке прямо в рабочей одежде, и трясущимися руками извлекать оттуда новую бутылку кроваво-красного вина. Ей было противно, когда она ложилась на свой молочно-белый диван в гостиной, и прикасалась губами к горлышку бутылки, делая глоток. Она испытывала к себе огромную неприязнь, каждый раз проливая на рубашку пару капель, которые превращались в огромные красные пятна. Девушка на дух не переносила момент, когда алкоголь растекался по всему телу и брал верх над сознанием. Когда она просто лежала, смотря в одну точку, и напевала мелодию из прошлой жизни, в то время как по ее бледным щекам текли соленые слезы. Когда ее сердце начинало сжиматься от боли и безвыходности, а воспоминания накрывали нещадной волной, заставляя тело покрываться мурашками. Пасифика ненавидела, когда черная тушь растекалась, а она, наконец, поднималась с дивана, ставя полупустую бутылку на рояль, стоявший прямо посреди комнаты. Ненавидела подходить к магнитофону, включая одни и те же «пятничные» песни, а затем садиться за туалетный столик, цвета слоновой кости. Ненавидела растирать черные пятна на лице до такой степени, что на следующий день ей приходилось использовать вдвое больше тонального крема, чем обычно. Ненавидела собирать свои золотые волосы в небрежный пучок, и вставая со стула, - танцевать. Танцевать до такой степени, что все тело сводило от боли. Переходя от медленных и плавных движений, к более резким и четким. Танцевать в своей юбке-карандаше, и испорченной белой рубашке. Танцевать, закрывая глаза, теряя равновесие, падая, вновь поднимаясь и истерически смеясь. Подходить к холодной стене, прижимаясь к ней щекой, и оставляя черные пятна медленно спускаться вниз, оседая на колени. Да, определенно, в жизни Пасифики Нортвест была еще одна вещь, которую она ненавидела еще больше, чем пятничные вечера. И имя этой вещи, - Мэйбл Пайнс. *** Пасифика ненавидела ее всем своем сердцем. Каждой частичкой своей души. И ненавидела себя, вернее ту, в которую она превращалась, вспоминая об этой глупой девчонке со старушечьим именем. Нортвест любила, когда ее голова была загружена разными мыслями, потому что, освобождаясь от рутины будничных дней, она начинала вспоминать ее. А те воспоминания ранили, заставляя руки становиться очень холодными. Ранили так, что Пасифика не могла сдерживать слез. Ранили до такой степени, что блондинка не могла уснуть до самого рассвета, зарываясь лицом в мягкую, белую подушку и изредка, всхлипывала. Пасифика ненавидела Мэйбл Пайнс за то, что та была слишком хорошей. Ненавидела за ее цветные пряди, в мягких, каштановых волосах, которые пахли мятой. Ненавидела за вязанные свитера, - мягкие, цветные, необычные. Ненавидела за те карие, понимающие глаза, которые были для блондинки глубоким океаном, словно это Мэйбл назвали в честь палеопацифики*. Ненавидела за кучу браслетов и фенечек в таком возрасте. Ненавидела за разноцветные, ужасно глупые пластыри, на многочисленных ссадинах и царапинах. Ненавидела за то самое рождество, которое они провели вдвоем. Ненавидела за противные, мягкие и манящие губы, такие сладкие на вкус… *** Пасифика помнила все. И ту разноцветную, радужную фенечку, что сплела для нее Пайнс, вручив со словами: «Всегда будем вместе! Подруга!». И то, как Мэйбл просила завязать ей на запястье точно такую же. Пасифика прекрасно помнила, как билось ее сердце в тот момент, а по щекам текли слезы. Слезы радости. Нортвест помнила и то самое рождество, когда разорвала оберточную бумагу своего подарка, доставая оттуда вязаный свитер. И то, как крепко обняла Мэйбл, шепча ей на ухо те три слова, которые было так страшно произносить, в страхе быть непонятой. Помнила, как Пайнс отстранилась, и взглянув в голубые глаза, притянула к себе, - и их губы соприкоснулись. Пасифика готова поклясться, что ее первый поцелуй был самым желанным, магическим и волшебным. Но кто бы мог подумать, что первый – окажется последним. *** Пасифика Нортвест терпеть не могла незакрытых дверей и долгие прощания. Противный придурок Диппер и их родители появились в уютной, украшенной сотнями мерцающих фонариков, гостиной ровно в тот момент, когда Мэйбл, прижавшись лбом ко лбу Пасифики, шептала ей что-то приятное, целуя в щечку. Они обе были укутаны в теплый, клетчатый плед и касались друг друга коленками. Неприемлемо близко для обычных подруг. В камине, огненные язычки пламени превращали древесину в серый, невесомый пепел. Пасифика отлично помнила, как Мистер Пайнс топнул ногой, дабы привлечь к себе внимание. Помнила, как они обе отпрянули друг от друга. Помнила, как между участниками скромного собрания воцарилось молчание. Больше Мэйбл Пайнс в ее жизни не появлялась. *** Любой человек имеет терпение, и когда оно кончается, - все ниточки, связывающие двух людей обрываются. Навсегда. Семейство Пайнс покинуло город в течении недели, и Пасифика не понимала, почему же все произошло именно так. Почему единственный человек, которого она смогла полюбить, уехал? Почему же люди относятся к подобным вещам с такой ненавистью? Почему ее любимая Мэйбл, которую она ненавидит всем сердцем – покинула ее? Пасифика ненавидела тот момент, когда на экране ее телефона высветилось имя Пайнс. Она ненавидела тот момент, когда сняла трубку и, чувствуя, как к горлу подступает ком, сказала: «Привет… Мэйбл». Она ненавидела тот момент, когда произнесла: «Нам больше не следует общаться» - и повесила трубку, отклонив предложение встретиться в самый последний раз. Пасифика не знает, что же потом произошло с ее девочкой. Каждый раз, когда Мэйбл звонила, блондинка сбрасывала трубку, закрывая рот рукой, чтобы никто не услышал ее всхлипы. Одно девушка знала точно – она больше никогда не полюбит никого так сильно, как ту самую Пайнс. Девочку с особым отношением жизни, собственными шуточками и со смехом. Девочку, с необычными волосами, и странным вкусом. Девочку, чьи губы по вкусу напоминаю сладкую вишню. Девочку, что сменила номер, и навсегда оборвала связи со своей Пасификой, потеряв терпение и надежду на разговор. Девочку, которой неприступная, эгоистичная и самовлюбленная Нортвест посвящает свои пятничные вечера… *** Девушки любят девушек больше, чем парней. Пасифика знает об этом не понаслышке. И засыпая на белом, мягком ковре с телефоном, на экране которого высвечивается старый, давно забытый номер ее девочки, а в динамике еле слышны «Номер больше не обслуживается», Пасифика улыбается во сне, потому что ей снится сон. Сон, в котором они с Мэйбл могут гордо идти по улице, держась за руки, и люди их не осудят. Сон, в котором семья Пайнс приняла то, кем является их дочь. Сон, в котором Пасифика снова может коснуться губами губ ее девочки… И никто их не осудит.