Скрипка и Флейта

Впервые их взгляды встретились именно в больнице, благодаря чистой случайности. Саяка сидела напротив палаты, знакомой до боли. Она уже начинала чувствовать, что сегодня ей войти не позволят, но пост не покидала. В руках она теребила кончик страницы книги, содержание которой сейчас мало ее волновало. Она изо всех сил делала вид, что увлеченно читает, только вот выдавали ее неподвижные зрачки, устремленные куда-то в одну точку. В конце концов, она почувствовала на себе взгляд парня, до того момента безучастно сидящего рядом. Сначала это немного смутило, а после стало раздражать, и Саяка повернула голову в сторону обнаглевшего, чтобы сделать не весьма вежливое замечание. С ее губ сорвался какой-то приглушенный вдох, и пухлые щеки зацвели румянцем. Смотрящий на нее парень был невероятно бледен и истощен, и в его внешности не было ничего особенного. За исключением глаз. Невероятно синие, непомерно глубокие, в них не было ни капли холодного яда или льда, напротив, в них теплилась мягкость и некая печаль. -Н-нельзя же так, - начала мямлить Саяка, чуть косясь на парня, - На людей-то смотреть… В ответ последовало молчание. Пожав плечами, Саяка продолжила делать вид, что книга в ее вкусе. Спустя час неизменной обстановки, она заснула, выронив книгу из рук. Спустя несколько минут, полных пустоты и тишины, она проснулась от прикосновения к щеке чего-то очень холодного и невесомого. Нехотя разлепив глаза, девочка искренне не могла понять, почему скамья такая мягкая, но, опустив глаза и увидев под собой не белое железо, а темную джинсовую ткань, резко отпрянула от все того же синеглазого парня. - Совсем с катушек?!...- почему-то Саяка не смогла даже ворчать, смотря на виновника. На лице ни тени улыбки, но глаза так и искрятся теплой усмешкой. Подумав, Саяка решила, что ее все равно не пропустят, а с этим типом лучше не связываться, поэтому стрелой выпорхнула из больницы. Но с того дня они ежедневно встречались на одной скамье, не зная целей друг друга и не разговаривая. Но тем не менее, если Саяка задерживалась надолго, она уже спокойно спала, положив голову на колени своего неизвестного «преследователя», а он всякий раз мерно гладил ее по волосам ледяными пальцами, всякий раз улыбаясь. Она любила смотреть в синие глаза, полные тепла и нежности, он – в голубые, искрящиеся счастьем и жизнью. Их немая связь продолжалась очень долго. Разорвала эту тишину Саяка. В тот дождливый и угнетающий своей серостью вечер Кайто не пришел на свой обычный пост. Потому что тот, ради кого он являлся туда ежедневно, и с кем он так и не успел попрощаться, умер днем ранее. Теперь ему не было смысла возвращаться в больницу, не было смысла ждать шанса взглянуть в кофейные глаза, не было даже смысла перебирать в пальцах шелковистые пряди голубоватых волос той странной девочки. Не было смысла существовать. Он брел по залитой улице в поисках смерти. Мост, возвышающийся над гудящей трассой, стал последней надеждой на избавление. Кайто легким движением взлетел на высокий бордюр. Под ногами кипела жизнь, где-то далеко внизу плыли фары и выли сигналы. В самую гущу, в самое месиво. Парень смахнул синюю волну волос со лба и глубоко вдохнул влажный воздух, нерешительно шагнув вперед… - Нашла! – радостный возглас, и две теплые ладони смыкаются на шее Кайто, заставляя его дернуться назад. Секунда молчания, и он гневно выкрикивает в сторону висящей на нем Саяки, так и не спрыгнув с бордюра: - Ты хоть думаешь, что творишь?! – голос дрожит и срывается на крик, - Мы ведь могли запросто, как перышки!... - Ну, - голос Саяки был тихим и спокойным, но и радости в нем уже не было, - Ты ведь все равно хотел этого, - теплые ладони скользнули по спине Кайто, и девочка с мягким всплеском приземлила позади. После недолгой паузы, она произнесла тихо, осознавая свою бесполезность в данной ситуации, - Мне вот нравилось с тобой там сидеть, - она уже решила, что ничего не сможет изменить, это ведь не ее жизнь, не ее проблемы, поэтому, проглотив слезы, она повернулась и быстрым шагом направилась куда подальше от моста. Саяка и не надеялась услышать за собой тихий звон мокрого кафеля, а затем и тихие шаги. От счастья синие глаза засветились многогранными лучиками, когда она взглянула на Кайто, стоящего к ней уже вплотную. Он ничего не сделал и ничего не сказал. Просто стоял молча, смотря прямо в продрогшее небо. Саяка отчетливо видела серебристые дрожащие капли, оседающие на густых черных ресницах. Синие глаза тогда казались особенно многогранными, словно все остальное пространство тускнело на их фоне. Постояв с секунду, Саяка тихо подошла ближе и уткнулась порозовевшим от волнения лицом в мягкий шарф Кайто. Почувствовав, как тонкие и холодные пальцы перебирают пряди ее волос, она изо всех сил стиснула парня в своих теплых объятиях. Так они стояли минут пятнадцать, невзирая на усиливающийся ливень и холод. Наконец, Саяка вновь осмелилась поднять глаза. Кайто теперь смотрел на нее с прежней мягкой нежностью, обходясь без улыбки. Неудивительно, что на следующий же день они снова сидели в обнимку, только теперь уже в парке, в тени развесистого дерева. Сначала Саяка беспрерывно тараторила про закат и облака, но потом ей надоело нести лепет, и девочка сладко дремала на коленях у Кайто. Тот смотрел на хрупкое создание с печальной нежностью, и с его губ струилась серебряными нитями хрупкая, пропитанная прохладой песня. Это только потом они узнали, что оба любят музыку. Только они никогда не сходились в одном – Саяка любила трогающую струны в глубине сознания скрипку, Кайто – серебрящую дыхание острую флейту. Почти ежедневно они приходили в парк, когда уже становилось совсем темно, когда воздух пропитывался запахами спящей травы и влаги. Со стороны Саяка выглядела как жизнерадостный кузнечик, особенно бодро шагая рядом с медлительным астеником Кайто. Саяка без умолку болтала с Кайто о любой чуши, а он лишь с восторгом впитывал ее речи. Он жил от вечера к вечеру, проживал дни ради встречи со своим живым стимулом. Когда он видел, что друг не в духе, он просто брал ее на руки, словно ребенка, запускал пальцы в шелковые локоны и начинал петь. От сильного, звонкого голоса, трепетали в восторге кончики замерзшей травы, а ветер утихал и звенел ему в такт. Саяку это трио настолько завораживало, что даже если она приходила со слезами на глазах, на руках Кайто она уносилась глубоко в звенящую влагой прохладу и засыпала. Она держалась благодаря этим вечерам. Так эти двое долго держались друг за друга. Но потом Саяка перестала приходить. И звонить. Исчезла. Сначала просто словно стала невидимой, а потом Кайто стал чувствовать, что ее нет. В незримом для глаз пространстве погасли два синеватых огонька его надежды. Он уже «похоронил» ее, пока не увидел ее силуэт на той самой скамье, где он впервые пел её. Трепетное прикосновение прозрачных от холода пальцев быстро разбудило девочку, и Кайто с ужасом и болью отпрянул от нее. В глазах, в которых Кайто видел свет, искры жизни и свое спасение, теперь не было ничего, кроме густого, вязкого отчаяния. - Начинай меня ненавидеть, - севший голос пробирал до кости, - Пожалуйста, начинай меня ненавидеть,- на губах широкая, мертвая улыбка, а в глазах прежнее отчаяние и боль. Переборов непонятный страх, Кайто осторожно взял ее на руки и прошептал, стараясь, чтоб дрожь в голосе не была слишком заметна: - Точно так же, как говоришь мне о закате или оттенках цветов под твоими окнами, ты можешь сказать мне… - резкая, холодная и сильная пощечина обескуражила Кайто настолько, что Саяка без особого труда приземлилась на землю: - Мне надоели пустые звуки, - мертвый взгляд устремлен в землю, - Ты действительно помочь хочешь? – Кайто стало так больно от ее дикого взгляда и беспрерывных слез, что отдалось в сердце, - Тогда заткнись и убей меня. Сделай хоть раз что-нибудь полезное, - с этими словами она снова опустила голову и продолжила, источая холодный яд, - На словах-то… Я всем вам дорога, - Кайто протянул к ней чуть дрожащую руку, но Саяка, резко развернувшись, снова пронзила Кайто взглядом, полным ненависти и гнойного ужаса, - Не можешь убить меня – не так уж я тебе и дорога, - она рванулась к железной дороге, и Кайто не остановил ее, - Ты все равно уже мертва, - сорвалось с его губ, когда и он дошел до железной дороги. Сейчас умерла его последняя надежда, его стимул, и никто больше не подойдет сзади. В ту ночь на железной дороге оборвалась не одна жизнь. Скрипка и флейта умолкли с интервалом в одну минуту.