Vigilance

      Читая найденный дневник, Сурана мысленно благодарил его бывшую обладательницу. Довольно скоро он выяснил, кому принадлежит дневник – из многочисленных намеков следовало, что это преподобная мать Петрис. Записи она, конечно, вела не с целью помочь неизвестной ищейке: изложенные факты изрядно дополнялись подозрениями и самооправданиями. Впрочем, чтиво оказалось довольно захватывающим: Петрис могла бы составить серьезную конкуренцию какому-нибудь орлесианскому автору, дающему разного рода советы по проникновению в высшее общество или преступный мир – что, по сути, для Орлея не так уж сильно различалось.       Покойная церковница была родом из именитой дворянской семьи Киркволла, что многократно упоминалось и намеками, и прямым текстом. Некоторые обороты и выражения до боли напоминали речь Амелла, такого же незадачливого отпрыска знатного рода, которому так и не довелось самому побыть знатным человеком. Петрис еще на первых страницах дневника признавалась, что хотела найти в Церкви утешение – но киркволльская Церковь была для этого неподходящим местом. Зато молодой церковнице, обладавшей холодным и цепким умом, подвернулась возможность «проявить себя». Владычица Церкви Эльтина посвятила ее в кое-какие свои дела, которые никак нельзя было назвать благочестивыми: женщина, подмявшая под себя весь юг Вольной Марки, ничем не брезговала ради получения лишнего дохода, имела (анонимно, разумеется) связи с гномьей Хартией и помогала поставлять на черный рынок некоторые запрещенные товары, в том числе лириум. На «своих» храмовниках и магах Эльтина экономила, снабжая их куда меньшим количеством волшебного минерала, чем следовало бы, и вынуждая обитателей Казематов покупать полагающийся им лириум, да еще и по завышенной цене. Петрис быстро освоилась в этих делах, став едва ли не правой рукой Владычицы Церкви, но ее не мог не интересовать вопрос, зачем Эльтине нужны такие деньги. Ее Преподобие никогда не говорила об этом, да и каких-то особенно дорогих покупок вроде поместий или, чем демоны не шутят, рабов Петрис за ней не припоминала. Молодая церковница подозревала, что Эльтина подкупает наместника, но, опять же, все деньги на это уходить не могли. Мередит и Орсино и без того были подчинены Церкви и ее Владычице лично: вспоминая о них, Эльтина недобро усмехалась и говорила: «У каждого из них есть кое-что, о чем они были бы рады умолчать». Наместник Думар лишь номинально стоял во главе вольного города: подлинная власть принадлежала Церкви – и в некоторой степени ордену храмовников, ее цепному псу. Петрис, с одной стороны, была рада участвовать в этих интригах, наслаждалась ими и не без удовольствия выполняла скользкие поручения Владычицы, но ее не мог не беспокоить вопрос: чего ради все это затевается, если деньги, по-видимому, остаются в руках Эльтины?       Эльф не мог удержаться от улыбки, когда на страницах дневника Петрис проскальзывали мысли, очень похожие на его собственные. Пытливый ум молодой церковницы не мог остановиться на достигнутом: ему требовалось найти ответ на вопрос, пусть даже для этого пришлось бы приложить немалые усилия. Доверившись Варнеллу – храмовнику, с которым, судя по всему, ее связывали очень близкие отношения, Петрис начала осторожно прощупывать почву, аккуратно опрашивая вовлеченных в махинации Эльтины церковниц и внимательно следя за всем, что происходило в Церкви. Владычица Церкви однажды поймала ее на этом и неодобрительно заметила, что преподобная мать (Петрис к тому времени посвятили в сан) проявляет чересчур большое рвение. Однако молодая женщина была очень упряма – и Адвен мысленно благодарил ее за это. Потому что ей-таки удалось докопаться до правды, пусть и не без сопутствовавших этому потерь: в действительно запланированном конфликте с кунари погиб Варнелл, а самой Петрис полагалось «вызвать огонь на себя» и предстать перед судом. Молодая церковница допустила лишь одну ошибку – она потребовала себе денег за молчание. Поскольку вскоре после этого записи обрывались, нетрудно было предположить, что смерть преподобной матери в Церкви была отнюдь не случайна.       В дневнике Петрис всплывало много интересных подробностей, касавшихся кунари, наместника, храмовников и всего прочего – церковница, как и Сурана, была жадна до знаний. Однако ценнее всего, конечно, было самое главное ее открытие, ничуть не противоречившее наблюдениям и подозрениям эльфа. То самое открытие, которого он ждал…       - Леталлин!       Адвен резко повернул голову к двери, услышав знакомый голос. Мерриль еле держалась на ногах и привалилась бы к дверному косяку, если бы ее не поддерживала Эллана: она-то, собственно, и окликнула его. При виде сразу двух долиек Сурана чуть вздрогнул, но все же поспешил вскочить и подбежать к вошедшим.       - Что случилось?       «Зачем я спросил? Ничего хорошего, это и так видно». Лицо Мерриль опухло от слез, руки и губы дрожали.       - Хоть для чего-то пригодятся эти двери и стены, - пробормотала Эллана, осторожно заводя соседку внутрь. Магесса не сопротивлялась и спокойно позволила усадить себя на кровать. Адвен строгим шепотом поинтересовался у подруги:       - Ты ее знаешь?       - Я ее увидела, когда она шла домой. Долийка в эльфинаже, кроме меня, всего одна. И с ней явно что-то страшное произошло. Может, это как-то связано с Маретари?       - Да почти наверняка, - буркнул маг, уже успевший заметить свежие порезы на запястьях Мерриль. Он сразу предупредил соседку об опасности, исходящей от ее бывшей Хранительницы, но долийка ему не поверила и даже обиделась на его слова: от нее пару дней не было ни слуху ни духу. И вот теперь она возвращается, почти не реагируя ни на что вокруг…       - Успокой ее, если получится, - пробормотала Эллана, слегка похлопав его по руке. Сурана кивнул и присел на кровать рядом с магессой, осторожно интересуясь:       - Мерриль? Ты как?       - Тель гарас соласан… – прошептала долийка, невидящими глазами уставившись в пол. Адвен вопросительно посмотрел на Эллану, не преминув раздраженно подумать: «Такое чувство, как будто все эльфы должны понимать ваш полумертвый язык!»       - Гордость… – Эллана, кажется, тоже затруднялась с переводом. – «Не ходи в обитель гордости…» – если я правильно понимаю…       - Эмма мелана сур…       Сурану передернуло.       - Это что, тоже ваше долийское ругательство? – крикнул он и получил ощутимый тычок в бок. Мерриль, впрочем, никак на его слова не отреагировала.       - Это значит «мое время пришло», - проговорила Эллана и добавила тише и строже: - Прояви уважение хоть сейчас!       «Выходит, кличка, которой меня называли всю жизнь, долийская. Замечательно. Лучше и быть не может».       - Мерриль… – Маг взял ее руку в свои ладони и заодно залечил рану на запястье долийки. – Попробуй успокоиться и рассказать, что произошло… Желательно так, чтобы я понял, о чем речь.       - Эра харел… гилан'хим банал'вен…       - Что-то про ужасного мага, а дальше я не поняла, - тихо вздохнула Эллана.       Внезапно взгляд Мерриль обрел осмысленность. Она повернула голову к соседу и прорыдала:       - Ма солас эна мелана дин'ан!       В ее голосе было столько злости и боли, что Адвен невольно отшатнулся, испуганно прижав уши к голове.       - Эмма хамин, леталлан. – Эллана подсела к магессе с другой стороны и обняла ее за плечи. – Дин нумин. Мала эмма эт.       Мерриль прильнула к ней, не переставая рыдать, и охотница принялась успокаивающе поглаживать ее по плечам. Она посмотрела было на Сурану, но тот, едва поймав ее взгляд, отвернулся. Он чувствовал себя чужим, инородцем, едва ли не иной расы, слушая эту малопонятную речь. Стыд незнания перемешивался в нем с отвращением к дикарским обычаям долийцев, которые, помня из древнего языка в лучшем случае пару сотен слов, кичились ими, думая, что разговоры на непонятном другим наречии придают им мудрость и таинственность. В обществе долийцев у Адвена просыпалась неприязнь и какая-то совершенно неуместная печаль, поэтому сейчас он бы с удовольствием оказался где-нибудь подальше отсюда, желательно с увлекательным дневником Петрис в руках.       - Ма сераннас, - тихо проговорила Мерриль, наконец отрываясь от Элланы и утирая слезы. – Я не хотела… просто до сих пор не могу поверить, не могу смириться…       - Ну вот, теперь я хотя бы могу с тобой разговаривать, - мрачно заявил Сурана. Обиженный тычок от Элланы настиг его и за спиной магессы.       - Адвен… – Та наконец развернулась к нему. – Эра серанна-ма. Прости, что не послушала тебя… Ты был прав насчет Хранительницы. Она… она…       - Успокойся. – Смягчившись, маг пододвинулся обратно и похлопал ее по руке. – Все позади. Правда же?       - Правда. Все кончено. Для всех.       Голос ее звучал неожиданно низко и тяжело.       - И… что же произошло?       Мерриль отвела глаза.       - Теперь я понимаю, что Творцы благословили Терона. Он не дожил до этого страшного дня.       - Что случилось, Мерриль? – Беспокойство Адвена усиливалось. В таком жутком состоянии он свою соседку еще не видел.       - Я… все расскажу, леталлин. Только можно… воды?       Залпом выпив чуть ли не полкувшина, долийка наконец начала рассказывать – непривычно медленно, как будто говоря не о своих приключениях. Пока она говорила, Эллана осторожно перебралась поближе к Суране и крепко сжала его руку. В определенный момент эльф тоже прижался к ней, мысленно благодаря Создателя за то, что хоть сейчас он успел кого-то спасти.       Мерриль – хвала Андрасте, не одна, а в сопровождении Хоук и ее друзей – все-таки вернулась в ту пещеру на Расколотой горе, чтобы снова попросить совета у демона. Долийка отметила, что клан на нее смотрит уже не просто с опаской, а почти с ненавистью – и что Хранительницы с ними не было. Маретари проследовала за своей бывшей ученицей в пещеру, где призналась, что добровольно впустила демона в свое тело – чтобы он не мог овладеть Мерриль и обрести подлинную свободу. Долийка отметила, что Хранительница и правда говорит и действует по-другому, нежели раньше – стало быть, демон, пребывая в ее теле, сумел изменить ее изнутри, пусть даже Маретари сопротивлялась ему и сохранила остатки рассудка. Хранительницу – теперь уже демона гордыни – пришлось убить, но это было не единственным потрясением для Мерриль.       Узнав о смерти Хранительницы, преданные ей долийцы дали чужакам бой. Напрасно Хоук и Фенрис просили их остановиться: с тем же успехом можно было стоять на пути разъяренного бронто. Мерриль колдовала с трудом, посох дрожал в ее руках: долийка просто не могла поднять оружие против соклановцев, пусть и тронутых умом. Зато клейменый эльф сражался за троих, буквально озверев, когда ферелденка была тяжело ранена. В итоге долийцы все-таки сдались, но от клана осталось меньше половины, в основном женщины, старики и дети. Почти все охотники и воители, преданные Маретари и так же слепо следовавшие демонической воле, погибли от рук чужаков. Тех, впрочем, это мало интересовало: Фенрис, последними словами обругав Мерриль за то, что та подвергла их – точнее, Хоук – такой опасности, напичкал любимую женщину целебными зельями, и они с Себастьяном понесли ее домой. Сама долийка послушно следовала за ними до тех пор, пока ее не развернули в Нижний город, уже не слушала обращенных к ней фраз и ни на что не обращала внимания. Такого кошмара ей переживать еще не доводилось.       - Столько крови… – бормотала девушка, обхватив себя руками. – Ни в одной битве, ни в одном кошмаре не видела столько крови. Все… Терат, Фенарель, Инерия, мастер Айлен… все погибли… и все из-за меня…       Мерриль кусала губы до крови, и тоненькая алая струйка уже начала ползти к ее подбородку, но никто даже не подумал сказать ей об этом. У Элланы по щекам текли слезы, но она молчала, только стискивая руку Адвена все сильнее. Сам Сурана, несмотря на все свое равнодушие к долийцам, тоже был в ужасе. Сложно было сказать, кто виноват в произошедшем больше – Хранительница, демон, сама Мерриль или все-таки клан, и при не-одержимой Маретари не слишком дружный и приветливый. Однако маг понимал, что окажись он в ситуации Мерриль, доведись ему сражаться против тех, кто его взрастил и воспитал, он бы точно сошел с ума. Поэтому Адвен понятия не имел, чем он может утешить долийку. У нее и так уже ничего не осталось.       Все трое сидели и молчали, не зная, что сказать и как облегчить ситуацию. Первой, сглотнув слезы, все-таки заговорила охотница:       - Ир абелас, Мерриль. Я оплакиваю их участь, несмотря ни на что.       - Несмотря ни на что… – эхом отозвалась магесса, даже не задумавшись над этими словами. Вдруг ее лицо исказилось в гневе.       - Это все моя вина! – закричала она, мгновенно преображаясь из разбитой хрупкой девушки в фурию. – Не будь я так слепа, так уверена в том, что дам новое знание своему народу, может, ничего этого и не было бы!       - Не все так просто, Мерриль… - осторожно заметил Адвен, не отвергая ее правоту.       - И это проклятое зеркало! Не будь его в том самом проклятом месте, Терон и Тамлен сейчас были бы живы! О, фенедис ласа! Терон…       Магесса вскочила на ноги и выбежала из лачуги. Эльфы сориентировались почти одновременно и бросились вслед за ней в соседний дом, где жила долийка. На пороге их застал врасплох оглушительный звук разбивающегося стекла.       - Мерриль! – инстинктивно выкрикнул Сурана, уже понимая, что она сделала. Затем осторожно зашел в комнату и в очередной раз за последний час вздрогнул.       В массивной оправе элувиана теперь была лишь обратная сторона рамы. Перед ней на полу лежали десятки осколков разного размера. Мерриль стояла на коленях перед разбитым зеркалом, впиваясь коленями и ступнями в кусочки мутного стекла и совершенно не замечая этого.       - Прости меня, Терон, - прошептала она. – Прости, Тамлен. Прости, Хранительница. Простите все.       Адвен молча развернулся и вышел вон.