Erroris

Аллену было страшно. Дом, если это место вообще можно было так назвать, казался спящим: ничто не ломалось и не взрывалось (вероятно, потому, что близнецы отсутствовали уже несколько дней); никто не болтал без умолку (кажется, у Роад случился приступ меланхолии или что-то в этом духе); не слышно было даже приглушенных голосов или осторожных шагов. В одиночестве мысли казались ещё острее. Ощущения были почти физическими. Тишина – это не блаженство, это Ад, медленно, но верно поглощающий. Уолкер старался не думать о том, чем заняты члены семьи Ноя… его семьи. Четырнадцатый ной. Ему всё ещё сложно было с этим свыкнуться. Конец света. Бесконечное множество смертей, страдающих и не находящих приюта душ в мире, где больше не будет солнца. Мрачная картина, созданная сознанием Графа и им же воплощаемая. Или же нет. С тех пор, как Неа исчез, безумие Адама изменило характер. Он мало говорил об Апокалипсисе. И всё больше о покое. Впрочем, разве для него это не одно и то же? Принадлежать семье Ноя не значит разделять взгляды Первого Апостола. Он понял это почти сразу. Его воля не была связана. Возможно, потому что дар Четырнадцатого заключался в способности творить сны. Интересно, у Господа Бога бывают сновидения? И снится ли ему, в таком случае, этот почти разрушенный мир? Сон – не иллюзия. Только искажённое отражение реальности. Но и реальность – всего лишь ещё одно искажение. Чувства, эмоции… их свободу невозможно отнять, даже если подавить волю. Чего никто не собирался делать. Нои не были злом. По крайней мере, чистым злом. Концентрация тьмы в их сердцах не превышала того уровня, какой свойственен обычному, человеческому, сердцу. Смешно. Мир состоял из теней. Здесь не за что было сражаться. Аллен всегда (или почти всегда) отдавал себе отчёт в том, что в этой войне сражаются не для того, чтобы кого-то или что-то защитить, но исключительно ради власти – единоличной и не подвергающейся сомнению. Это чем-то напоминало покер, где, в сущности, неважно как грязно ты ведёшь игру, важно выйти из неё победителем, а средства… средства подойдут любые. Мана считал иначе. Или хотел считать. Его сомнения жили где-то в глубине сознания, заставляя идти по дороге, которой не существует. Ровно до того момента, как он проснулся. Действительно проснулся… чтобы всю жизнь воспринимать как сон. Неа не уничтожил его личности. Но передал свой дар и свои знания. Свою память. Это оказалось иначе, чем с другими. Иначе, чем вообще можно было представить. Тем не менее, Аллен не был предателем. И это был не вопрос выбора. Ему просто некого было предавать. Осторожные шаги, приглушаемые ковровым покрытием, отвлекли. Он узнал Тики за секунду до того, как тот вошёл в комнату… или как можно назвать бесшумное проникновение через стену? – Скучаешь? – насмешливый взгляд сверху вниз. Аллен терпеть не мог этот тон. – Малыш, не игнорируй меня… Плавное движение, бокал с рубиновой жидкостью покачнулся, но устоял на ступне мальчика, придерживаемый Микком. – Прекрати обращаться со мной так, словно я одна из твоих женщин, – буркнул Уолкер, резко меняя положение. Тиму, которого он использовал в качестве подушки, этот маневр не особенно понравился, но на недовольство голема никто не обратил внимания. К великому сожалению юного Ноя, бокал не разбился. Потрясающая реакция. Ему казалось, что он встал достаточно быстро. Или нет? – Эй, что случилось? Тики не был пьян. Только озадачен. – Ничего! – главное, вовремя отвернуться. – Стоило оставить тебя на несколько часов, и ты уже готов меня возненавидеть… – Аллен упускает тот момент, когда к нему подходят вплотную, обнимая со спины. – О чём ты думал? – Ни о чём, – он расслабляется помимо своей воли. – Врёшь. – Вру. Удовольствие Ноя… Да, пожалуй, так и есть. Уолкер считал, и не без оснований, что точкой отсчёта до его падения был тот день, когда он осознал природу своих чувств к нему. После всего, что сделал с ним (а после – и для него) Микк, ненависть постепенно сменилась болезненной привязанностью. Он не назвал бы это любовью. Психическим расстройством, может быть. Но разве галлюцинации теперь не его профиль? Аллен разворачивается в кольце рук, встречаясь с пристальным взглядом янтарных глаз. Тики не нужна правда. Он и без того знает больше, чем могло бы быть сказано. И не в его силах разрешить противоречия, терзающие Уолкера. Но Микк вполне способен от них отвлечь. Губы у него горячие. Движения – требовательные. Глубокий поцелуй сводит с ума так, словно всё это впервые. И не было этих движений языком и укусов прежде. Не было смятой рубашки, оторванных пуговиц. Как будто они не трахались на этом самом диване, прогнувшимся под весом их тел. Шёпот, срывающийся на стоны. Мгновения, пойманные на кончики пальцев. Сводящий с ума запах. Будучи Удовольствием, Тики знает, как доставить наслаждение. Как заставить забыть обо всём, кроме себя. И Аллен благодарен ему за это. По крайней мере, потому, что сходить с ума вдвоём не так страшно. В мире, где не осталось ничего, кроме бесплотных теней, ещё есть возможность оставаться собой, продолжая верить в то, что лучшие сны однажды станут реальностью.