***
— Смотри, — показывает Айзен. Он весь светится от переполняющего азарта, словно выиграл огромный приз или же далеко продвинулся в своих жестоких, но занимательных исследованиях. — Это — естественный арранкар. На полу, за железными прутьями камеры, сидит ребёнок - года три или четыре, не больше. Он совершенно голый, под ключицами аккуратная небольшая дыра; на голове, прижимая светлые волосы, - осколок маски в виде звериного уха. На вошедших ребёнок не реагирует, таращится куда-то в стену. — Он эволюционировал из адьюкаса, в процессе потеряв разум, — пояснил Айзен. — Я сумел пустофицировать шинигами, этот же ребёнок поможет в поисках решения по шинигамике пустых. — Очень занятно, очень, — протянул Гин. В помещении с пустым малышом ему было неуютно. — А что требуется от меня? — Общайся с ним, Гин. Мне интересно, сможет ли он опять стать разумным. С этими словами Соске вышел, оставив несколько растерянного Ичимару наедине с жутковатым ребёнком. — Ну что же, — вздохнул Гин, — буду звать тебя Хару. Сейчас весна, а когда ты в самом деле родился, и капитан Айзен не скажет. Обрётший имя пустой ожидаемо не ответил; он бессмысленно смотрел на Гина, сверкая яркой жёлтой радужкой — дикие, звериные глаза. — И как я должен возвращать тебе разум? — обречённо пробормотал Гин. — Убить было бы милосерднее. Пустой равнодушно запустил в Гина серо. — Ваша игрушка совершенно меня не любит, — сообщил он Соске вечером, демонстративно потирая пострадавший бок. Пришлось обращаться в четвёртый отряд: задело его не сильно, но ожог будет долго заживать. Айзен лишь усмехнулся из-за очков: — Жаловаться у тебя получается не очень убедительно. — Вероятно, но, видите ли, я очень стараюсь, — Ичимару наигранно вздохнул. — Могли бы сделать вид, что прониклись. — Если так хочешь, — Соске подошёл к окну и задумчиво посмотрел, прикидывая какие-то ему одному ведомые маршруты. — Кроме воспитания пустого есть для тебя ещё одно задание. Завтра собрание капитанов, и, так уж вышло, мне необходимо быть в другом месте. Кьёка Суйгецу может меня заменить, но принимать решения она не способна, а это может потребоваться, — он обернулся, смерив Гина пристальным взглядом, — поэтому ты будешь мной. — Но разве я могу… — Раз уж сцены передо мной ставишь - и перед капитанами получится, — беззлобно перебил Соске. Вот так Гин и оказался на следующий день в совершенно необычном для себя виде. В зеркале отражалось лицо капитана Айзена, безобидное и чуть ошарашенное, на плечах — хаори капитана Айзена, а в голове — Гин не был уверен, что там не мозг капитана Айзена. Иллюзия ожидаемо вышла абсолютной. — Похоже, этой внешности хочется доверять вне зависимости от её содержания, — заметил Ичимару, изучая собственный излучающий дружелюбие теперь образ. На выходе из штаба он запнулся: Ичимару был ниже капитана, и управлять его телом, пусть даже иллюзорным, оказалось не так уж и просто. Было бы неплохо, чтобы никто не видел, как Айзен путается в собственных ногах. — Капитан, вы в порядке? — испуганно пролепетали спереди. Всё-таки увидели. Гин с некоторым напряжением вспомнил рядовую: она была в числе тех, кто присылал Соске любовные записки. В голове моментально родился план; мягко улыбнувшись, Ичимару прошептал девушке на ухо несколько слов. Та зарделась, едва заметно кивнула и убежала. Довольный Гин уже более оживлённо последовал к цели. Присутствовать на собрании капитанов ему доводилось впервые. Гин знал, что когда-нибудь сумеет занять подобный пост, и данные мероприятия станут рутиной, пока же он с интересом озирался. Уже прибыл главнокомандующий Ямамото, а также его ученики — двое древнейших капитанов, ставших в Готее легендой. Не менее известна была Унохана - гениальный медик, носившая титул первой Кенпачи. А рядом с недавно вступившим в должность Коммамурой стоял Тоусен. Его-то, никогда не видевшего Кьёка Суйгецу, иллюзия не обманывала. Гину остро захотелось вытворить что-нибудь неподобающее, чтобы расшевелить слепца; ему едва удалось удержаться. Сегодня решалось, что делать с недавно пойманным дезертиром. Ичимару высказался за казнь, чем заслужил несколько внимательных взглядов. Разбираться с последствиями пришлось совсем быстро: не успел Гин пройти несколько метров по улице, как его нагнал капитан Кьёраку. — Необычно с твоей стороны подобное решение, — высказался он после необходимого вежливого разговора о посторонних темах. — Как же ты его принял, Соске-кун? — О, очень просто, — охотно ответил Гин. — Альтернативой была блокировка духовной силы и изгнание, что для шинигами невыносимо. Также предлагалось пожизненное заключение в Мукене. В таком случае, казнь — лучший выход. — В твоих словах имеется логика, — подумав, решил Шунсуй. — Однако ранее ты придерживался иных взглядов. — Как вы можете быть уверены, что знаете обо мне всё? — загадочно вопросил Гин и удалился. Пусть у Шунсуя возникнут подозрения по поводу Соске. Даже мимолётного сомнения хватит этому бесконечно старому и умному капитану, чтобы относиться к Айзену с опаской. Стоило Шунсую скрыться, как себя обнаружил Канаме. — Ты вёл себя непозволительно, — мрачно процедил он. — Айзену-сама не понравится. — Пустяки, — заулыбался Ичимару. — Капитан оценит мою невинную шутку. И Гин и Тоусен ошиблись, Айзен на маленькое представление не отреагировал. Утром, по возвращении, Соске интересовало другое. — Что ты устроил? — холодно спросил капитан у Гина. Лейтенанту даже показалось, что он видит за добродушной личиной что-то страшное и опасное, что-то, являющееся настоящим Соске. Впечатление быстро пропало: капитан устало облокотился на стол, прикрыв рукой глаза, и вмиг стал снова всеми любимым Айзеном. — Ты в иллюзии моей внешности дал понять моей поклоннице, что я не прочь видеть её ночью. — Вы должны быть рады, — Гин вальяжно развалился на стуле за собственным рабочим местом. — Я лишь помог вам наладить личную жизнь. Соске усмехнулся: — Наладил, и успешно. В конечном итоге всё вышло совсем неплохо, но всё же в следующий раз воздержись от самодеятельности. — Конечно, капитан Айзен, — пообещал Гин, и Соске ему, естественно, не поверил.***
Весну сменило лето, душное и жаркое; всё меньше хотелось задерживаться в отряде, тянуло наружу. Этот период запомнился Гину как наиболее тихий, без ярких происшествий. Что вышло у капитана с рядовой и вышло ли вообще, Ичимару не узнавал. Он подобрался близко к обретению банкая, и пусть Шинсо ещё упрямился, отказываясь материализоваться, Гин понимал, что скоро достигнет полного высвобождения. Занятия с Хару также приносили успехи, маленький пустой понемногу учился говорить. Гин понимал, что подобное затишье долго не продлится, но не мог представить, насколько резко оно оборвётся. Новый день не предвещал неприятностей. Капитан ещё вечером отбыл в свою лабораторию, поэтому рано его Ичимару не ждал. Лейтенант разложил отрядную документацию, мимолётно подумал, что было бы неплохо уйти пораньше — словом, занимался самой обыкновенной рутиной. Соске, явившийся с самого утра, стал для него неожиданностью. — Что-то случилось? — вежливо поинтересовался Гин, уже понимая по излишне спокойному, не затронутому извечным дружелюбием лицу, что да, случилось. И ударит оно именно по Ичимару. — Идём за мной, Гин, — не разочаровал Соске. Ичимару двинулся следом, смутно ощущая грядущую беду. В лаборатории - одной из многих - Гин с удивлением увидел ту самую девушку-рядовую, валяющуюся прямо на полу. Она испуганно смотрела и, кажется, не в состоянии была совершить хоть какие-нибудь активные действия. — Убей её, Гин, — спокойно приказал Соске. Гин вздрогнул, рука машинально потянулась к Шинсо — атаковать самого Айзена, но остановилась на полпути. Девушку трясло. — Ты свёл её со мной, и в итоге она узнала слишком много, — презрительно продолжил Соске. — В конечном счёте, эта жертва на твоей совести. — Неужели я должен обязательно... — Гин не смог продолжить. Убить третьего офицера, опытного воина, оказавшегося на пути к цели, было просто. Единственной же виной этой девушки являлась её любовь к Айзену. — Я не думал, что вы до сих пор вместе спите. — Умей принимать ответственность, Гин, — мягко произнёс Соске за его спиной. — Если ты не убьёшь, я пущу её на пустофикацию. Девушка тихо всхлипывала; как же запугал её Айзен, если она и не помышляла о сопротивлении. Пустофикация — страшная участь. Такая слабая шинигами её не переживёт, но эта смерть, к тому же, будет невероятно мучительной. Невольно вспомнились недавние размышления о казни дезертира: в такие моменты и приходит понимание, что судить намного проще, чем исполнять. А ещё — что он совершенно не помнит имени этой вот молодой девочки, скорчившейся, плачущей. Он тихо присел рядом на корточки; она его близкое присутствие заметила не сразу. Он не торопил. — Лей… лейтенант Ичимару, — почти что прошептала она хрипло, отрывисто. — Вы здесь… как хорошо. Пожалуйста… — Я помогу, — неожиданно для себя мягко пообещал Гин. — Как тебя зовут? — Разве вы не помните? — она с трудом подавила очередной приступ истерики. — Я Хана. — Хана… красиво, — Гин аккуратно убрал прядь волос с её лица. Он выглядел, при своей молодости, достаточно надёжным, чтобы цепляться за него, как за последний шанс. Он внушал болезненную, шаткую, но единственную в данный момент надежду. — Я запомню. В следующий момент Шинсо с треском пробил грудину, сердце, пригвоздил тонкое тело к полу. Если на мёртвом лице и застыло какое-то выражение, то это вера в скорое спасение и благодарность. Они смотрелись неуместно и очень, до подкашивающихся ног, страшно. Гин молча выдернул клинок — тёмные капли крови срывались с лезвия, присоединяясь к растёкшейся на полу луже. Что-то недовольно проворчал Шинсо во внутреннем мире, но Ичимару не слушал верный и опасный меч. Он и не мог: всё происходящее вокруг проходило мимо сознания, нисколько его не задевая. — …шишь меня? Гин! С запозданием Ичимару понял, что капитан некоторое время пытается его дозваться. Рывком вернувшегося в реальный мир шинигами моментально погребло под тяжестью случившегося. Гин побледнел, меч выпал из ослабевших пальцев; не замечая этого, лейтенант выбежал из помещения, срываясь в сюнпо. Он остановился только оказавшись на другом конце Сейретея, в каком-то позабытом всеми переулке — Гин мог поклясться, что раньше ему не удавалось перемещаться с такой скоростью. Шинигами прислонился к стене, тяжело дыша. Желудок скручивали спазмы, приходилось прилагать усилия, чтобы не быть вывернутым наизнанку. Ему уже доводилось убивать, однако не так. Не беспомощную жертву, верящую в его защиту. Что же, он избавил её от более страшной участи, но как же было паршиво. Несмотря на слова Айзена, Ичимару не мог взять на себя всю вину. Но и полностью отказаться от неё не получалось: рука ещё помнила холодящую тяжесть клинка. В этот момент что-то ломалось в душе по-прежнему ещё мальчишки, что-то необратимо менялось, становилось иным. Так рушилась уверенность в собственных силах, в своей способности держать происходящее под контролем. И ещё вставала необходимость возвращаться. Гин не питал иллюзий: если не покажется на глаза капитану, увидеть следующий рассвет у него вряд ли получится. Соске наверняка очень недоволен. Вернуться - значит навлечь на себя гнев, попытаться скрыться — навсегда распрощаться с целью. Ичимару сдавленно выругался, с силой ударил стену. На разбитых костяшках показалась кровь, но боль не отрезвила — наоборот, ещё больше погрузила в смятение. Нужно было решаться. До позднего вечера Гин бродил по городу, огибая группы шинигами и как можно незаметнее проходя мимо одиночек, пока наконец не понял: он вернётся сейчас или уже никогда не получится. Медленно, растягивая время, Ичимару приблизился к кабинету. Почему-то он не сомневался: капитан там. Так оно и вышло. Соске сидел за столом, что-то заполнял при свете свечи. Почуяв Гина, он поднял голову, улыбнулся благосклонно: — Я тебя ждал, Гин. Лейтенант не ответил. Уверенности не добавлял и лежащий на кресле Шинсо, который он выронил ранее и о котором успел забыть. — Я тобой разочарован. Ты колебался, прежде чем исполнить мой приказ, и ты позволил себе сбежать, — с лёгкой грустью мягко произнёс Соске. — Так ли ты верен, как пытаешься показать? — Я поддался минутной слабости, — сокрушённо признался Гин, — но у вас нет причины во мне сомневаться. — Разве? Не ты ли подбросил капитанам пищу для размышления, намеренно исказив моё поведение? Лейтенанта бросило в дрожь. Всё же обратил внимание на ту выходку, не забыл. Подобного следовало ожидать, но оно оказалось абсолютно некстати. — Мне начинает казаться, что ты играешь против меня, — Айзен покачал головой, смотря с казавшимся искренним сожалением. Точно с таким же выражением лица он прикончит Ичимару, если тот ничего не придумает. Гин боялся не смерти - гибель одного шинигами ничего не изменит. Ему лишь было жаль, что тогда рядом с Айзеном не окажется никого способного вцепиться ему в глотку. — Как я могу доказать, что исключительно вам верен? — тихо, с трудом произнёс Гин. — Ты тяжело перенёс убийство, — сочувствующе произнёс Соске, — и решил надо мной подшутить на собрании. Конечно же это так. — Да, — Гин чуть выпрямился. — Очень рад слышать. Раздевайся. — Что? — Ичимару не сразу поверил, что понял правильно. Но Соске молчал, испытующе смотря на него. Он всем своим видом показывал, что не собирается принуждать. Гин может уйти, и тогда его история закончится. Или же может остаться. Трясущимися руками лейтенант развязал оби. Долго распутывал шеврон, словно такая небольшая отсрочка могла что-то изменить, после - аккуратно положил на кресло рядом с Шинсо; оружие так близко, но не достать. Стянул косоде, верхнее и нижнее, открывая бледные плечи, худощавый тренированный торс, бросил их на пол к самостоятельно соскользнувшим хакама. Оставаться в одних фундоши было редкостно неуютно, и Гин замялся, не решаясь снять и их. Айзен перемещается быстро и бесшумно — только что он сидел перед Гином, а в следующий момент вкрадчиво подходит сзади. — Это естественно — стесняться, — тихо произнёс он на ухо лейтенанту. — Не волнуйся, Гин. Я тебе помогу. Гин дёрнулся: услышанная фраза очень напомнила его собственное обещание помощи обречённой девушке, - а следом замер, почувствовав, как Соске прижимает его спиной к себе, развязывает последнюю деталь одежды - фундоши тоже оказываются на полу, оставляя лейтенанта полностью обнажённым. Ичимару, высокий для своего возраста, всё равно был меньше капитана, но только сейчас он в полной мере осознал, насколько. Невыносимо мерзко было чувствовать себя таким незначительным. — Видишь? Не так уж страшно, — продолжает Соске, его успокаивающий тон насквозь лицемерен. Гин не решается пошевелиться, он прикрывает глаза, но спрятаться таким образом закономерно не выходит. Пальцы капитана холодные, его прикосновения обжигают кожу, и едва удаётся сдерживаться, чтобы не закричать. — Ты красив, Гин, знаешь ли это? Маленький лживый, опасный зверёныш, и вместе с этим — красив. Айзен разворачивает Гина к себе. Очков на капитане сейчас нет, и нет жестокости на лице — он обыкновенно добродушен и слегка встрёпан, улыбается с лёгкой растерянностью. Что-то поворачивается в мозгу лейтенанта, какая-то мысль пробивает дорогу к сознанию, но оформиться не успевает: Соске перехватывает его руки, заламывает назад, крепко связывает Гиновским же оби — ткань больно впивается в запястья, наверняка оставляя синяки. От неожиданности Ичимару вскрикивает. — Тише, — укоризненно говорит Айзен, он совсем, слишком близко. — Тебе не хочется, чтобы сюда сбежался весь отряд. Он мог бы поставить барьер, но не станет этого делать. И Гин слушается, замолкает. Соске тем временем пропускает между пальцев серебристые волосы, смотрит в приоткрывшиеся светлые глаза. — И всё равно боишься. С ласковым голосом не вяжутся действия: лейтенанта бросили животом на стол, выбивая дыхание. Одновременно сжали плечо, чуть ли не ломая кости, с силой придавливая к жёсткой поверхности. Гин сдавленно шипит. Он не может и двинуться, а если бы мог, то всё равно не нашёл бы сил преодолеть сковавшее тело оцепенение. Соске мягко ведёт вдоль позвоночника, гладит связанные руки, внутреннюю сторону бёдер — лейтенант шире разводит ноги, подчиняясь уверенным движениям. Нет ни намёка на возбуждение, лишь отчаянное желание, чтобы всё поскорее закончилось. Между ягодиц холодно и скользко: Айзен достал масло. Он что-то шепчет, просит расслабиться, и Гин подчиняется, насколько может. В него проникает палец, тело моментально прошибает болью: лейтенант не уверен, что зубы не искрошились в попытке удержать стон. Капитан всё уговаривает терпеть, убирает со лба прилипшие светлые пряди чёлки и растягивает мальчишку. О комфорте вынужденного любовника он не думает. Гин кусает губы и ненавидит Айзена сильнее, чем когда-либо раньше. Соске тоже не желал, чтобы их кто-то нашёл, потому и сам почти не издавал звуков — слышно лишь его сбивчивое дыхание. Лейтенант бился под ним в инстинктивном стремлении освободиться, убраться подальше от разрывающей тело боли, но лишь стёсывал кожу о шероховатую столешницу, придавленный к ней большим, нежели его собственный, весом. На неосознанное сопротивление Айзен не обращал внимания, лишь в какой-то момент сильно прикусил загривок, призывая успокоиться; снова больно, а кожу обжигает чужое дыхание. Вскоре Гин выбился из сил, в каком-то нестерпимом порыве отстранился от реальности, скрывшись внутри себя, даже не сразу осознав, что настал конец. Лишь в какой-то миг пришло понимание, что он уже сидит в мягком капитанском кресле, а Соске развязывает ему руки. — Зачем нужно было так дёргаться? — сожалеющее спрашивает он, и Гин замечает оставшиеся от пут кровавые полосы. Айзен качает головой, обрабатывает мазью повреждённую кожу, долго растирает запястья, восстанавливая кровообращение. Его движения неожиданно бережны. После легко кончиком пальцев вытирает что-то у Гина со щеки — тот не мог бы сказать, когда у него выступили слёзы. От боли и унижения, и унижения в большей степени: боль молодой лейтенант мог бы терпеть, не будь ему так отвратительно сейчас. — Капитан, вы… — пытается что-то сказать Ичимару, Соске качает головой, останавливая. — Пусть тебе будет урок, — Айзен говорит строго, одновременно вытирая лейтенанта и помогая тому одеться. — Я не хочу быть с тобой жёстким. Постарайся заслужить хорошее отношение. Гин кивает, не вдумываясь в смысл слов. Он не запомнил, как добрался до комнаты и там моментально провалился в забытье. Даже не заснул — потерял сознание, отказавшееся принимать произошедшее. Утром же стало ещё хуже, потому что Гин вновь обрёл способность соображать. Хотелось выть от безнадёжной ярости, но лейтенант лишь закусил подушку и глухо застонал. Он вспомнил о том вчерашнем озарении, которое не нашло места в голове, пока он стоял, полностью открытый изучающему взгляду: те мысли о притворстве Соске, о ловушке из его дружелюбия оказались ошибкой. Айзену нет нужды носить добродушную маску, он может быть таким, каким сам пожелает, многогранный и бесконечно изменчивый. Когда он осведомляется о здоровье капитана Укитаке, то проявляет искреннее участие, когда уничтожает ставшую ненужной пешку — искреннюю жестокость. Айзена никто никогда не вычислит: нет иллюзии более сильной, чем правда. Он останется образцовым капитаном, пока ему будет нужно, а потом станет поздно что-то предпринимать. И Ичимару будет рядом. Иначе всё произошедшее зря. Усталый разум отказался от лишней борьбы: больше Гину не хотелось сопротивляться. Может, как-нибудь потом, но не сейчас. Он будет покорен, пока не настанет время уничтожить Соске. Гин вяло усмехнулся, ударил подушку: он казался сам себе дрессированным животным. Совершать резких движений не стоило: тело моментально напомнило о себе, вытеснив смятение психики. Тупо саднили запястья, и пальцы едва слушались ещё и потому, что правое плечо превратилось в единый массивный ушиб; ныли мышцы поясницы, резко и пульсирующе болело между ног, неприятно жгло кожу встретившихся со столешницей груди и живота. В зеркало смотреться не хотелось: лейтенант подозревал, что в нём увидит. Прекрасное состояние, чтобы появиться в отряде. Гин мимолётно обрадовался, что вчера не раздевался: пусть форма сейчас и выглядела не лучшим образом, облачиться в неё он бы не смог. Шатаясь и прихрамывая, Гин выполз из жилых бараков. Требовалось дойти до административного корпуса, и не такой уж и длинный путь представлял значительные трудности, главным образом потому, что приходилось держать лицо перед шинигами. Ему стоило усилий нацепить улыбку и шагать по возможности ровно, но рядовые всё равно косились. Гин не мог их винить: и он сам, и одежда являли собой образец помятости. К началу рабочего дня Ичимару предсказуемо опоздал. Когда он вошёл в кабинет, капитан уже расположился на своём месте, составляя необходимые таблицы. Он поднял взгляд на Гина и тяжело вздохнул: — Ты плохо выглядишь. Не нужно было приходить. Гин неопределённо дёрнул плечом, не поверив в сочувствие, и опустился на стул, зашипев от неприятных ощущений: сиденье показалось слишком жёстким. Больше всего Ичимару хотелось забыться в работе, однако смысл иероглифов, заполнявших документы, ускользал. — Возьми. Гин осознал, что Соске протягивает ему занпакто, в очередной раз позабытый вчера. Словно сообщая этим жестом, что, возвращая Ичимару оружие, он не считает его способным воспользоваться им против капитана. Он прав, сейчас лейтенанту не хватит умения даже оставить царапину на теле Соске. Но Шинсо Гин обрадовался, верный клинок придавал уверенности. Ичимару осторожно опустил его в ножны, ожидая комментариев во внутреннем мире, однако их не последовало: занпакто понимал, насколько его хозяину плохо. Соске не ушёл, он внимательно смотрел, как Гин морщится от неловких движений, как утыкается в бумаги, делая вид, что поглощён их содержанием, однако даже не замечая, что верхний лист перевёрнут. Вскоре лейтенанту надоело пристальное внимание. — Капитан, вы с таким интересом смотрите на меня, что мне становится страшно. — Не сейчас, — забавно фыркает Айзен. — Может, обратишься в четвёртый отряд? — Чтобы пришлось там объяснять характер повреждений? Аканна, вы понимаете, насколько эта мысль не вдохновляет. Айзен легко мог бы помочь лечебным кидо и без четвёртого отряда, сам Ичимару изучил эту дисциплину недостаточно, чтобы исцелить себя самостоятельно. Но не стоит. Пусть мальчишка хорошо запомнит случившееся. Айзен был уверен: когда Гин вырастет, он продолжит следовать за ним, пока кто-то из них не решит прервать затянувшуюся игру. Соске не против, Ичимару полезен. Из маленького зверёныша он станет хитрым и опасным существом, абсолютно ручным для Айзена. — Теперь ты давишь на жалость куда убедительнее, — только и усмехнулся капитан. Гин получил передышку длиной в месяц, во время которой сумел восстановить своё моральное состояние. Если, чтобы быть близким к Айзену, придётся с ним спать, он на это готов, пусть подобная перспектива и несколько пугала. Ему даже удалось отвлечься от постоянных раздумий: Хару реагировал всё осмысленнее, а Рангику радовалась участившимся появлениям друга. И всё же адская бабочка с приказом явиться в капитанское жилище оказалась слишком внезапной, как и любое событие, которого ждёшь и которого страшишься. Соске ждал его у окна, одетый в уютную домашнюю юкату, держа в руках чашку так любимого им дымящегося чая. Он полуобернулся при появлении Гина, вошедшего через незапертую дверь, кивком показал, что его заметил. — Забавно, Гин, — произнёс капитан, когда Ичимару приблизился. — Помнишь, мы впервые увиделись, когда ты учился в Академии. Мог ли ты тогда, смотря на меня, предугадать, куда всё зайдёт? — Нет, — уверенно ответил Ичимару. Даже желая стать как можно ближе, подобных отношений он не ожидал, более того — не хотел совершенно. — Ну а я предположил, что ты не останешься в стороне, — говорит Соске чуть загадочно, с его губ не сходит мягкая полуулыбка. — Итог закономерен, он - начало пути, к которому мы должны были прийти. Айзен делает шаг и оказывается совсем рядом, Гин инстинктивно отшатывается: воспоминания ещё слишком свежи. Взяв себя под контроль, Ичимару всматривается в Соске, пытаясь понять его реакцию. Но тот не проявляет недовольства, коротко добродушно смеётся, ловит руку Гина, успев куда-то отставить ненужную уже чашку. Лейтенант резко выдыхает, глаза широко распахнуты в непонимании: Соске легко касается губами кончиков его пальцев, затем — костяшек, целует запястье. Когда он прерывается, Гин понимает, что дрожит — на этот раз не от страха, от какого-то странного предвкушения, свернувшегося искристым клубком где-то внутри. — Не стоит бояться, — угадав мысли, тихо сказал Айзен; голос его сейчас был низким и от того особенно музыкальным. — Не сегодня. Значит, хочет примерить иную роль. Не наказывать - поощрять Ичимару. Но тянуть нить размышления не получалось, мысли сбивало и путало тепло чужих губ на собственной коже. Соске мягко подтолкнул лейтенанта к футону, тот, не удержавшись, упал животом на матрас — Айзен, смешливо фыркнув, повалился рядом. Пряди его волос защекотали спину, и Гин на мгновение задержал дыхание, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. Капитан понятливо отстранился, Ичимару воспользовался мигом свободы, чтобы перевернуться, а после самостоятельно поцеловал Соске. — Проявляешь инициативу? — капитан тяжело дышит, рефлекторно облизывая губы. — Почему нет? — Гин потягивается-выгибается, демонстрируя юношескую гибкость тела, которая, вполне вероятно, не покинет его никогда, — раз уж вы не оставили мне выбора, нет смысла отрицать происходящее. — Совершенно верно, — серьёзно соглашается Соске, нависая сверху. Гину, несмотря на собственные слова, неуютно, но вскоре он забывается.Чужие ладони скользили по коже, постепенно стягивая косоде, непременно проводя по выделяющимся ключицам, животу, спине, и Ичимару не мог сдержать стона от тёплых прикосновений к груди, отдающих искрами в позвоночнике. Соске целовал его шею и шептал что-то о голубом шёлковом кимоно, которое непременно подошло бы Ичимару. Гин верил, жмурился от удовольствия и вскрикивал, вцепившись ногтями в тело мужчины. Здесь их никто не услышит. В затуманенном сознании промелькнула и скрылась мысль о неприятии собственной покорности. Хотелось наслаждаться моментом, и Гин не видел необходимости себе отказывать. Соске его готовил медленно, тягуче, заставляя изнывать от нетерпения и, в упрёк себе самому, жаждать основной части. Когда капитан входит, изначально всё-таки неприятно, но после - неторопливые, дающие возможность привыкнуть движения, постепенно сменяющиеся бешеным ритмом. Гин всхлипывал, сжимал простынь, остатком разума понимая, что ему происходящее определённо нравится. — Не уходи, — приказывает, а может, даже и просит Соске после. Не пришедший в себя ещё Ичимару, только начавший одеваться, позволяет хакама выскользнуть из рук и послушно возвращается в постель. Айзен редко будет позволять ему оставаться рядом, но Гин не забудет этой краткой ночи рядом с капитаном. Даже пусть и в качестве игрушки, но пока он Соске интересует, а значит сохраняет свой шанс однажды нанести тот единственный удар.***
— Вот и всё, что я хотел сказать, Ран-тян. — Не могу поверить, что ты станешь капитаном, — восторгается девушка. — Не слишком ли молод? Ичимару пожимает плечами: — Капитан Айзен считает, что в самый раз. — Ещё раз поздравляю, — Рангику лукаво улыбается, — не хочешь посидеть со мной этим вечером, отметить повышение? Тут припасено неплохое саке. Гин немного помолчал, позволив себе колебаться. А после широко улыбнулся и беззаботно ответил: — Прости, Ран-тян. Дела-дела, сама понимаешь. Окна лейтенантской комнаты его подруги были совсем маленькие, а подоконник узким. Гин бы ни за что на нём не поместился. Так будет лучше для них обоих.***
— Гин, — маленький пустой со всех ног бежит к уже-капитану. Ичимару подхватывает его, смеясь. — Видите, капитан Айзен, он уже полностью разумен. Правда-ли, Хару-тян? — Да, — с готовностью отвечает арранкар. — И я вырос! Малыш и в самом деле выглядел лет на десять-двенадцать. Он сиял радостью и прижимался к Гину, проводившему с ним столько времени, научившему всему. — Я в тебе не сомневался, — Соске загадочно улыбается в лучшем своём стиле. — На его примере я изучил всё, что хотел, и теперь я знаю намного больше о формировании арранкаров. Спасибо, Гин. Теперь же он бесполезен. Гин догадывается о словах прежде, чем они произносятся. Стоит отзвучать последнему звуку краткого «убей», как маленький арранкар перестаёт существовать, рассечённый пополам лезвием Шинсо. Айзен благосклонно смотрит, теперь он доволен. Гин улыбается и не чувствует ничего. Где-то во внутреннем мире занпакто с силой, способной убить бога, осознаёт, что больше не в состоянии докричаться до собственного хозяина. Позже, много позже, после Уэко Мундо и битвы с капитанами, Гин наконец атакует. И закономерно проигрывает. Нет возможности победить у того, кто сдался задолго до решающего момента, даже если всеми силами убеждает себя в обратном. — Прости, Гин, — нет в голосе Соске нисколько раскаяния. — Наблюдать за тобой было интересно. — И за вами… тоже, капитан, — хрипит Ичимару. Он, ненавидящий Айзена сильнее всех шинигами и неспособный сопротивляться болезненной к нему же привязанности, наконец свободен. В предсмертном бреду пригрезилась искорка сожаления в чуждых фиолетовых глазах, знакомое прикосновение к затылку — рука запуталась в светлых прядях волос, - лёгкий поцелуй в лоб. Это «всё кончится», твердимое когда-то мальчишкой, насильственно склоняемым к близости — вновь ошибочное. Всё закончилось только сейчас. «Прости, Рангику. Я не смог тебе помочь. Простите… капитан. Ваше „сейчас“ не настанет, и ничего не закончится». Путь Айзена — тоже саморазрушение. Гин из последних сил вяло улыбнулся. Он уверен, что его участь лучше.