I need you

— Привет, Хаз. — Луи, куда ты пропал?! Целые сутки до тебя невозможно было дозвониться! С тобой все хорошо? Я проснулся, а тебя не было рядом. Я подумал, ты в душе или ушел за завтраком. Потом — что ты уже в студии, но... — Я в Австралии. — В Австралии? Какого, мать твою, хрена, ты делаешь в Австралии?!       Гарри.       Луи, вопреки всем стереотипам о весельчаке-нахале, был вовсе не таким легким и светлым человеком, каким казался. Он был сильным, заботливым и... скрытным. Я мог влюбиться в его улыбку, его высокий смех, неунывающую на шалости фантазию. Но полюбил я его за то, что он всегда, просто каждый чертов раз с феноменальной проницательностью оказывался рядом, стоило в моем взгляде поселиться тревоге. Предлагая одеяло, чай, пиццу, объятия и всего себя целиком.       Но когда грустил Луи, он заставлял всех вокруг надрываться от хохота, только чтобы они этого не заметили. Я любил его за мужество и стойкость, за достоинство, с которым он переносил невзгоды и не позволял унывать другим. Но также я боялся, что однажды его бравада его сломает. Потому что также он был хрупким и нуждающимся в поддержке, даже если сам этого не признавал. Он сомневался в себе, сомневался в достойности себя для мира и необходимости для других людей. Я хотел слушать его истории, его забавные байки, его грустные воспоминания и плохие мысли, его радости и сомнения. Я был готов предложить ему любую помощь, безлимитные объятия, завтраки, все песни мира и свое сердце. Но он усиленно отказывался быть услышанным.       Однажды, когда мы валялись ночью на крыше с пледами и вином, обратив взор к небу, я сказал, что если соединить звезды не так, как рисуют созвездия, можно прочесть признания одного человека другому и все, что он чувствует. Я хотел сказать, что он нужен мне. А он рассмеялся, назвав меня романтичной душой и поцеловал. Тогда я потерял голову.       Теперь я сидел на краю кровати в одиночестве, потому что когда на Луи накатывает страх и сомнения, он не признается, что нуждается в ком-то — он бежит.       Луи.       Мой милый Гарри. Мальчик с невозможно зелеными глазами и огромным сердцем, готовым впустить туда любого человека, кто проявит к нему хоть каплю доброты.       Он покорил меня с первой улыбки или, может, завтрака, который принес в мою комнату после дико пьяной ночной вечеринки. Все, что бы он ни делал, было наполнено искрящейся, бурлящей, чистой эмоцией. Если он смеялся, то до колик в животе; если плакал — до икоты. Он никогда не улыбался, если ему не хотелось и не стеснялся попросить его обнять. Такая откровенность обезоруживала. Я так сильно любил это в нем, так по-честному завидовал его смелости быть настоящим каждую секунду его жизни. И так сильно боялся, что кто-нибудь его обидит.       Я делал все, что в моих силах, чтобы ему было уютно по вечерам и солнечно по утрам. Беззаботно и игриво, тепло и нежно. В тот момент, когда Гарри поселился в моем сердце по адресу «Забота» где-то по соседству с сестрами и мамой, вот тогда я понял, что люблю его.       Я знал, что он замечает мою фальшь временами, и что он хочет, чтобы я открылся ему. Но тогда бы он лежал рядом, обнимая меня, пытаясь утешить и поддержать. Он бы отдался полностью. Но тогда и в его взгляде поселилась бы печаль.Так что я просто старался играть в счастливчика получше. Делать вид, что меня не задевают выволочки от менеджмента и все сокращающиеся сольные строчки. Что я не корю себя за то, что не попал на день рождения сестры из-за концерта. Что я не придаю значения тем комментариям в соцсетях, где фанаты говорят, что лучше бы меня не был в группе. Что я уснул, не позвонив маме, и она звучала очень расстроенной на утро, а я чувствовал себя ужасным сыном. Что вечером накануне я прочел статью о Гарри(никто и не спорил, что он первый красавчик и лучший вокалист в группе), где он так ослепительно улыбался и где шла речь о том, какой он завидный жених. Что я просто выскользнул из его объятий потом, когда он уснул, и несколько часов рассматривал себя в зеркале, пытаясь найти хоть одну черту, хоть одну маленькую деталь, чтобы посчитать себя достойным быть рядом с ним. Я знаю, что он бы назвал меня дураком за такие мысли. По-доброму.       Именно поэтому я и не собирался ему ничего рассказывать. Я просто взял билеты на ближайший рейс. И он оказался в Австралию.       Ларри. — Какого, мать твою, хрена, ты делаешь в Австралии?! — Здесь так много звезд, Гарри.       И голос Луи дрожит, в шепоте едва не срываясь на слезы. Он сжимает трубку в руках, пораженный моментом, почти задыхаясь. Тогда, на крыше, он не придал словам Гарри особого значения. Но сейчас он стоял, задрав голову, ослепленный, пораженный тем, что видел и чувствовал. Словно бы огромное звездное покрывало укутывало его с пяток до макушки. Мягко, нежно, заботливо. Гарри на том конце провода замолчал. Он ведь не злился, просто был обеспокоен. Но сейчас он не смел нарушить тишину, понимая, почти ощущая, что с Луи что-то происходит. Что-то важное для него и для них обоих. Луи чувствует, как Гарри, его Гарри, улыбается в трубку и тихо-тихо дышит.       И, может, стоило умчаться на другой край земли, прочитать то самое признание, начертанное из мириадов ярчайших звезд над головой, чтобы понять — оно всегда у тебя было. В глазах любимого человека. — Я так соскучился. Ты нужен мне, Гарри.