Кубики.

Стайлз складывает себя из слов, как в детстве, когда выкладывал слова из кубиков с буквами. «Преданность» Это слово всегда пахнет лилиями и холодное, как мрамор надгробия, на ощупь. Иногда оно — теплое, и пахнет потом и яблоками, и Стайлз с мрачным смешком думает, что Скотту не понравилось бы такое описание. «Беспомощность» Самое тяжелое слово. Оно холодное, как вода на дне колодца, и соленое, как чужая кровь на губах. Беспомощность пахнет болезнью и лекарствами, а еще приторным запахом страха. Она — бледный контур любимого лица и опущенные руки, она — закованный в цепи близкий друг и заходящийся от страха пульс, любимая девушка, которая никогда не будет твоей, и терпкий запах отцовского виски из чисто вымытого бокала. «Одиночество» Оно пахнет пеплом и дымом костра, давно пустующей комнатой и полузабытым сладким запахом духов. Это молчащий телефон и постоянные автоответчики, пропущенные встречи и так и не случившиеся свидания, подгоревший кофе за завтраком и еда из закусочных на ужин. Это пустой дом и чужая жизнь, которой живешь, постоянные таблетки и включенный телевизор, чтобы было не так тошно засыпать под тяжелым, как небо, пластом пустоты. «Страх» Страх - густой и вязкий, как мазут, темно-красный с золотом, как глаза зверя, серебристый, как оболочка пули. Страх — это пустая комната, в которой кто-то есть, брызги чужой крови на лице, и монстр, живущий под личиной лучшего друга. Это трель рации и звуки выстрелов, и твердое полированное дерево гроба. Это невозможность вздохнуть, потому что ты на самом дне, и тонны воды давят на тебя каждую секунду твоего существования. «Зрелость» Зрелость ожидаемо походит вкусом на кофе и виски, на сигареты и вкус собственных тщательно скрываемых слез. Это тяжесть решений и постоянная боль, все больше прощаний и тягучей грусти. Это вздрагивающая от слез спина отца под ладонями и запах собственной крови. Это сознательный выбор наименьшего из всех зол, точка невозвращения, после которой ничего не будет прежним. «Доверие» Это влажная ткань, липнущая к рукам и чужое захлебывающееся дыхание. Это добровольно подставленные под цепь руки, не заданные вопросы и касание ладони к волосам. Это неожиданное «дай» и чуть нерешительное «бери», закрытые глаза и подставленные под зубы руки. Это губы, которые касаются кожи, и поцелуи вместо укусов, хриплый голос и не скрываемые слезы, это прошлое, о котором можно говорить только ночью, лежа вдвоем под одним одеялом. «Дружба» Дружба на вкус как вода из бутылочек после матча и пиво в ближайшем баре. Это касание чужого плеча и громкий смех, общие секреты и «я всегда рядом», сказанное от всей души. Дружба прячется на задних обложках тетрадей, в записках и рисунках, в сообщениях и оставленных на дне сумки бинтах. Дружба очень похожа на преданность, но всегда чуть глубже, чем она. «Любовь» Она пахнет сладкими девчачьими духами и машинным маслом, и в последнее время первый запах все больше похож на приятное, но воспоминание. Она все чаще пахнет табаком и стаей, а еще лесом и совсем чуть-чуть — зверем. Она всегда тихая и обжигающе-горячая. Она прячется под стеганным покрывалом и в переплетении пальцев, и ощущается как чужое дыхание в волосах по утрам. Она бывает резкой и вообще часто ведет себя как мудак, но Стайлз ее понимает. Любовь это растянутые, расслабленные мышцы и горячий язык внутри, это стыдно и мозгосносно. Это теплые губы на шее и синяки от пальцев на руках. Это мягкое касание губ к макушке и теплое кольцо рук. «Семья» Это запах отцовского одеколона и тихое бормотание телевизора в гостиной. Это гордость и первый гол в лакроссе, это сказки на ночь и редкие пикники. Это подаренный на день рождения джип и детские рисунки на стене. Это фотография в кошельке и буквы имени на мраморной плите. Это абсолютная любовь и полуночные просмотры кино по телевизору. А еще это глупые шутки и оскаленные зубы, это огромные пакеты с едой из придорожных закусочных и одна кровать на всех. Это чужой почерк в тетради по математике и чтение вслух на французском. Это шутливое «мамочка» и плюшевый волк в школьном шкафчике. Это «Я за тобой приеду» и «Не забудь мне яблочный пирог, склеротик». Это ладонью по волосам и чужие всхлипы в плечо. Это не-одиночество. Стайлз складывает себя из слов, как в детстве, когда выкладывал слова из кубиков с буквами. И иногда ему кажется, что из него получился неплохой рассказ.