Внутренний дядя Фёдор

Фёдор Достоевский давно уже не мальчик и из дома не выходит с зажатым между зубами бутербродом, потому что куда-то не успевает. Он вообще не бывает дома. Дела, составленные покосившимися башнями бумаг на его столе, прочно держат его в конторе «Крысы в доме смерти», а из прекрасного далёка не перестаёт названивать Агата, требуя от него то одного решения, то другого, то и вовсе личного присутствия. Личное присутствие — причина спешить, чтобы не пошатнуть и без того шаткий союз, надстроенный над общим делом, которое Достоевскому в голове аукается дикими снами о лошадях, о четырёх прекрасных лошадях. Давно уже не мальчик спешно спускается по лестнице, успевая засунуть в рот бутерброд, потому что и обед, и ужин будут ждать его там же, где и Кристи, а, как известно, в Петербурге ждать её не придётся. — Неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь, — Фёдор готов поспорить, что секунду назад никого на подоконнике лестничного пролёта его офиса не было, но теперь там сидел невысокий темноволосый мужчина, вслед за которым в форточку заглядывал чёрный кот, на голову которого опустилась тяжёлая и такая же мохнатая, как и само животное, рука, обернувшаяся простой человеческой, стоило только свету и тени прекратить свою чудную игру из-за солнца, покинувшего чертоги туч. — А как правильно? — он спешит, он и правда чертовски спешит, но просто так люди не появляются ни с того ни с сего на подоконники лестничных площадок и просто так никто с ним не говорит. Достоевский может увидеть в них больше, чем может им простить, и тогда… Впрочем, то, что он видит в незнакомце, скорее его привлекает, но как хорошего дельца, а не Бога. — Ты его колбасой вверх ешь, — брюнет щурится и легонько отталкивает кота, что собрался пробраться в офис, животное недовольно фырчит, дворовая порода не привыкла мириться с людским нахальством, чёрный меховой комок мстительно бьёт лапой подставленный рукав пиджака и уходит обратно по карнизу, прощально махнув гладким хвостом: — А надо её бездомным котам отдавать. Так вкуснее будет. Фёдор сильно сомневается, что так будет вкуснее, но точно знает, что не полезнее, да и одной булкой сыт не будешь, другое дело, что это акт любви к божьим тварям и это кардинально меняет дело и смысл совета гостя: — И правда. Кто ты такой? — Зовут меня Михаил Булгаков, — мужчина спрыгивает с подоконника, затем закрывает форточку и стряхивает невидимую пыль и шерсть с пиджака, бормоча что-то о пушистом негодяе, а после разворачивается к брюнету и улыбается так, что сам дьявол бы позавидовал (а как иначе?) тому, сколько чертей отплясывают вместе с этой улыбкой в глазах Михаила: — И теперь я живу здесь, во всяком случае, это очень выгодный вариант для всех нас. — Допустим, — хмурится лидер «крыс»: — Но зачем крысам кот? Пусть ему нравится то, что он видит, а видит он, что море известных ему грехов по колено этому человеку, и волны его скатываются обратно по плохо проглаженным штанам и пенятся, возвращаясь под сапоги Достоевского, но с бухты барахты в организацию никого не берут. Даже если у каждого Бога должен быть свой оппозиционер и не было никого бы, на кого Бог смог посмотреть так, как Фёдор сейчас смотрит на Булгакова. — Мышей ловить, — Михаилу остаётся только добавить «конечно же», чтобы это спонтанное (и почему ни одному из них не кажется, что оно спонтанное, если только один из них знает правду?) собеседование закончилось тем, что кот окажется едва ли не в идеальной кормушке: — Ну посудите сами, куда мышам до крыс? Фёдор не отвечает, только ухмыляется, зная ответ наперёд, так как бывал на кафедре биологии и не раз. Булгаков подходит ближе, Достоевский чувствует, как исчерпывается важность разговора и стрелки снова отмирают, отсчитывая время, из-за которого он вынужден спешить ещё сильнее, чем до этого. — Вот тебе бутерброд, бездомный кот, — фырчит он, протягивая новому подчинённому не надкусанное лакомство с абсолютно целой колбасой, и ему кажется, что действительно стало вкуснее, да только вкуснее стала встреча с Агатой, потому что он всё ещё будет голодный. — О, — Михаил поедает бутерброд, в то время как Достоевский уже устремляется по лестнице вниз. — Дядя Фёдор, стой, — нагоняет его крик и, с немым вопросом «что ещё?» брюнет останавливается и поднимает глаза вверх, туда, где посмеивается вполне себе сытый Булгаков: — А знаешь, что отличает мышей от крыс? Фёдор думает, что делец собирается заморочить ему голову под самый конец диалога, но кивает головой в знак того, что желает получить ответ, такие секреты от «кота» услышать — милое душе дело, а после делает шаг вниз к следующему пролёту. — Квартирный вопрос, — шелестит ему ответ вниз, пока вторая пара шагов устремляется вверх.