Семейное дело

      Музыка, звучащая в маленькой таверне, была оглушительной. Совершенно по-гномьи отбивали ритм барабаны, да и мотив, выводимый арфистом, который в упоении потрясал косичками, заплетенными в гномской манере, звучал как-то знакомо и заставлял вспомнить об Эреборе, давно потерянном доме. Кроме того, блеск металлических украшений-рун на инструментах тоже наводил на мысль, что к их изготовлению приложили руку гномы. И, хотя над дверью висело предупреждение, что в гости здесь ждут каждого, будь ты человек, гном, хоббит или эльф, Фили был уверен — такие такты в полной мере может оценить только гном. И то не всякий. Он перевел взгляд на Кили, сидящего за столиком и с жаром что-то рассказывающего рыжеволосой эльфийке, и криво усмехнулся. Сидеть здесь и в одиночестве дуть эль из деревянной кружки было немного обидно, но Фили вполне понимал брата, который с первой сознательной встречи с рыжей девушкой, только и знавшей, что зыркать на Кили своими зелеными глазищами, не мог отвести от нее взгляд.       Хорошо хоть, тут музыка нормальная. Если бы тут, как в пяти последних кабаках, явно ориентированных на эльфов, тоже играла какая-то заунывная муть, впору было бы завыть волколаком или, на худой конец, срочно отправиться искать для них новое дело. Интересно, что бы здесь подумали, начни он с надеждой спрашивать, не балуют ли поблизости умертвия? Наверняка ничего лестного. Хорошенькое дело. С тех пор как дядя пропал, оставив в своей комнате в «Гарцующем пони» короткое сообщение, что он вышел на след Смауга, ставшего много лет назад причиной гибели их с Кили матери: она сгорела в драконьем пламени, беспокойства ему прибавилось. Нет, разумеется, в дороге они находятся всю жизнь, в этом ничего нового, но прежде они охотились всегда втроем, прикрывая друг другу спины. На дядю, с его многолетним опытом, всегда можно было положиться. Теперь же позаботиться о младшем брате мог только сам Фили, он один. И, как он с отчаянием все четче понимал, не слишком-то хорошо с этим справлялся.       Впрочем, с теми делами, что были попроще, они разобрались с честью: дядя Торин бы гордился. Когда человеческий мальчишка забрел в курганы-могильники и потерялся там, они отыскали его, лежащего на спине в белом саване, и вернули родителям. Не поддаться на призыв потустороннего голоса из-под земли, не закостенеть от призрачного мороза помог фиал, полученный от друга дяди, волшебника Гэндальфа — он сказал, что в ней содержится эссенция солнечного света. Фили понятия не имел, как возможно захватить солнечный свет в склянку, но волшебнику было лучше знать, наверное. Когда обитатели Землеройска, главного города Хоббитании, попросили их помощи, сказав, что уж очень сильно их донимают некие хлюпогубы, Фили сначала им не поверил. Хоть в дневнике дяди и встречалось это название, рядом была приписка, что никаких доказательств их существования нет, вероятнее всего, исток этих хоббичьих легенд — слухи об орках, которые действительно были замечены в тех краях. С таким скептическим отношением они отправились на охоту — и ошиблись.       Около лесной трясины действительно водилась какая-то пакость. Когда они натолкнулись на разодранные трупы двух путников — мягкие ткани объедены, вместо глаз темно-красные провалы, горло с мясом выдрано и в дыре торчит грязно-белый обломок позвоночника, — охота смеяться над фольклором хоббитов пропала у обоих. Потом они наткнулись на нору, место обитания трех существ, нападавших на прохожих, и расправились с ними без жалости — твари оказались на редкость мерзкими. Больше всего они напоминали живых мертвецов: синюшная кожа, запавшие глаза, грязно-желтые зубы, и воняли так, будто заживо разлагаются. Да так оно и было, кажется. Меч входил в тела с обманчивой легкостью, словно резал болотную ряску, а стрелы проходили насквозь и их наконечники застревали глубоко, кровь из зияющих ран лилась темная, густая, а в прорубленных грудных клетках монстров виднелись наполовину сгнившие сердца. Кили даже признался, что жуткое хлюпанье, с которым твари нападали, завидев перед собой потенциальную жертву, приснилось потом ему в кошмаре.       Оно — и еще то, как противно чавкала в сапогах кровь чудовищ, когда они возвращались с охоты, и как тяжело потом было смыть с одежды застывшую корку… Заодно и новую запись в дядином дневнике сделали. Вот дядя удивится, когда они его отыщут!       А когда они отправились разведывать, что там за огоньки водятся в районе Мертвых болот, Фили позорно облажался. Иначе тут и не скажешь. Он, именно он не заметил патруль орков и привел брата прямо им под нос.       И за то, что Кили в колено вонзилась черная стрела, а он даже не сразу забил тревогу, вина лежит на нем. Решил, что достаточно просто ее вынуть, обработать и перевязать рану, и очень скоро она затянется… Дурак! Хотя Кили тоже оказался хорош. Когда ему стало плохо, первое время он пытался это скрывать, делал вид, что с ним все в порядке. Когда же притворяться, что все нормально, он больше не мог и свалился, Фили размотал повязку и пришел в ужас. Рана загноилась и была покрыта серовато-черной коркой, из-под которой сочилась зловонная жидкость бурого цвета, а самое страшное — во все стороны от колена, как зловещие лучи Ока Саурона, расходились багровые полосы. Они добрались уже до ступни с одной стороны и до паха — с другой, а Фили понятия не имел, что с этим делать, как остановить заражение. Хуже всего было то, что стрелу он давно выбросил, теперь даже не выяснить, чем ее смазали, каким ядом… В ближайшей деревне, куда он притащил брата на закорках, ему помочь не смогли. Просто посоветовали обратиться к эльфийке, что живет в лесу затворницей. «Она в травах вроде бы разбирается… Может помочь. Если у нее будет настроение».       Фили, убежденный в том, что заставит травницу помочь брату, какое бы ни было у нее в этот момент настроение, отправился в путь, отметив на своей карте местонахождение лесного домика. До него было не меньше лиги, и он изрядно запыхался: каким бы стройным Кили ни был, пушинкой его назвать было все-таки нельзя. По дороге брат еще и бормотал что-то о девушках, блуждающих в свете луны, и перекатывался на спине Фили, так что когда он добрался до пристанища эльфийки, сил спорить не осталось. К счастью, этого делать не пришлось.       Только увидев взмокшего от лихорадки Кили, девушка, представившаяся Тауриэлью, скомандовала Фили принести из садика позади дома какое-то особое растение и, водрузив брата на стол, принялась за врачевание.       И оно действительно помогло. Кили очень скоро пришел в себя, а через какое-то время, когда рана начала заживать, встал на ноги. Фили был вне себя от радости… и вместе с тем слегка разочарован, пусть и старался не показывать при брате своего разочарования. Выздоравливающий, слабый Кили смотрел теперь на эльфийку так, словно она заменила для него свет луны и сияние солнца. Его лицо озарялось, когда она входила в комнату — это было явно видно. А позднее, когда брат совсем поправился и они вернулись к поискам Смауга и приключений, все стало одновременно и лучше, и хуже. Жизнь стала разнообразней, это точно. Идти по следам дяди, помогать мастерам-гномам справляться с семейными призраками, а людям-крестьянам — с лесной нечистью было тоже увлекательно.       Но в такие вечера, как сегодня, было тоскливо. И ведь все он понимал — брату надо дать возможность побыть вместе с любимой, у них и так редко получается встретиться: то они путешествуют в этот момент в другой части Средиземья, то у нее много своих дел — зелья сами не сварятся, а травы не соберутся, но изгнать из сердца печаль не получалось. Эх, существовало бы такое средство, чтобы избавиться от ненужного чувства в один миг! Фили бы его сразу принял, даже раздумывать не стал бы… Может, Гэндальф посоветует что-то? Раз уж он может даже солнечные лучи в баночку упрятать, вдруг он и на такое способен? При условии, конечно, что он не расскажет брату его секрет — Фили скорее умер бы, чем признался ему в подобном. А так, когда Кили заканчивал ворковать со своей эльфийкой в зале и они шли в комнаты на втором этаже, мысли в голове Фили появлялись странные, а перед глазами возникали образы, прогнать которые было очень трудно. Вот Кили наклоняется к нему и целует, дыхание его пахнет элем, а язык — чуть шершавый и очень подвижный. Вот они закрываются наверху и сбрасывают с себя походные плащи и прочую одежду — в штанах становится слишком жарко и тесно, чтобы оставаться одетыми. Вот…       Фили с усилием отогнал следующую мысль и проводил глазами брата, приобнимающего Тауриэль за талию. Думать об этом было неправильно и совсем не по-братски. Он уже собирался направиться к стойке, чтобы заказать еще эля, а то и гномьей браги, почему бы и нет, Кили все равно еще долго будет занят, так что пить можно сколько угодно, как вдруг увидел в дверях Гэндальфа с его неизменным посохом в руке. Подойдя к волшебнику, он услышал от него, что тот выследил дядю с помощью своей магии, знает, где Торин был всего день назад, и поэтому им нужно спешить — это очень опасное место, и не удержался от совершенно дурацкой улыбки. Дядя в опасности — это было ужасно, но… У него появился повод совершенно легально прервать уединение Кили и Тауриэль.       Жизнь налаживалась. А дяде они непременно помогут — но только вместе с братом.