Говори, мое счастье

– Рыжая, а что ты думаешь о чертовом колесе? – Бейбарсов лениво потянулся, разминая затекшие мышцы и отворачиваясь от ноутбука. – Что я еще не дочитала Тынянова, – откликнулась Жанна с пола, где она удобно устроилась в обнимку с подушкой, пледом и внушительным томом по теории литературы. – Не коси под Ленку, тебе не идет, – посоветовал Глеб. – У тебя же семинар только на следующей неделе. Зачем ты сейчас уже готовишься? – Потом некогда будет, – Аббатикова закрыла книгу и подняла глаза на бывшего некромага. – Ты с какой-то целью спрашиваешь или просто праздное любопытство? – С целью, – легко признался он. – Пойдем кататься? – У меня завтра шесть пар, когда мы успеем? И у тебя тоже занятия есть... – Жанна, – Бейбарсов наградил ее взглядом, в котором читалось ну очень невысокое мнение об умственных способностях девушки. – Я не про завтра. Я про прямо сейчас. Некромагиня посмотрела на часы, потом на Глеба. – Ты боишься выйти ночью из дома? – фыркнул парень. – Всего лишь десять вечера. – Аттракционы уже не работают, – напомнила Аббатикова. – Тебе есть до этого дело? – Нет, но как мы будем... – Увидишь. Пойдем? Жанна с подозрением взглянула на протянутую руку. В пледе ей было тепло и хорошо, а вот за окном подозрительно выл ветер. Но Глеб – это Глеб. Она прекрасно понимала, что если ему что-то втемяшилось в голову, то бесполезно его отговаривать: какой бы глупой ни была затея, он все равно пойдет до конца, даже если в результате ему придется развести руками и сказать, что игра не стоила свеч. Вздохнув, некромагиня выпуталась из объятий клетчатого друга, натянула любимую кенгурушку и влезла в берцы. Бейбарсов ограничился рубашкой и легкой курткой, в обуви же у них всегда совпадали вкусы. – Не простудишься? – спросила Аббатикова с сомнением. – И заботливую наседку тоже заканчивай изображать, – бывший некромаг мимоходом поцеловал ее в висок. – Пошли уже. – Я же пошлю на кладбище черепушки собирать, потом не вернешься, – пробормотала Жанна едва слышно, но ворчала она скорее по привычке, до сих пор не веря, что Бейбарсов на самом деле с ней встречается. В метро, несмотря на позднее время, было достаточно народа. Жанне удалось сесть в районе кольца, а Глеб так и остался стоять до самой ВДНХ. Его лицо было настолько отрешенным и безразличным ко всему происходящему, что с него впору икону было писать. Он и не думал держаться за поручень, словно бы и не в нервно дергающемся поезде находился, а посреди поля. Руки он демонстративно держал внизу, засунув большие пальцы в карманы джинсов. Некромагиня рассматривала его ладони. Сильные, но довольно узкие, длиннопалые, со сбитыми костяшками и мелкой сеткой шрамов, они буквально завораживали девушку. Ей почему-то вспомнилось, как в прошлую сессию она сильно разнервничалась перед пересдачей по старославянскому (преподаватель требовал очень много, с первого раза сдали всего четверо из тридцати, а у самой Жанны всегда было плохо с языками, кроме русского и французского), ходила неупокоенным мертвяком по комнате, а потом, ближе к полуночи, бессильно разрыдалась, едва взяв в руки учебник. Глеб тогда сгреб ее в охапку, отобрал книгу, отнес на кровать и, крепко обняв, долго шептал всякую успокаивающую чушь. Потом как-то незаметно его руки начали разминать ее плечи, спину, пока наконец прикосновения не стали совсем личными и очень нежными. Об экзамене Жанна больше думать не смогла, слишком настойчивы были руки Бейбарсова. И ведь больше он ничего не делал, не целовал даже, просто пробегал пальцами по чувствительным точкам – и некромагиня теряла голову. Свой «хор» в результате она все-таки получила. Поезд остановился в тоннеле, и Аббатикова услышала конец песни, игравшей в наушниках сидящей рядом девушки: «И твои обнимая колени, я тебя обесчещу любовью». Вздрогнув, она поняла, что краснеет и поспешно перевела взгляд на свои ногти. Мало ли что могли подумать окружающие, как им догадаться, что она смотрит на руки, а вовсе не на... Но песня Жанне понравилась, она даже скользнула ужом в сознание соседки, выясняя автора и обещая себе обязательно скачать и послушать целиком. Наконец динамики объявили их остановку, и Глеб с Жанной покинули нутро электропоезда, идя плечо к плечу, но не касаясь друг друга. Разумеется, ВВЦ в это время был уже закрыт. Бейбарсов, нимало не смущаясь, подошел прямо к центральному входу. – Отведи им глаза, – попросил он, кивнув на будку охраны. – Дальше я сам справлюсь, а тут... Некромагиня, не дав ему договорить, раскинула сеть чар. Пробравшись на территорию, они двинулись в сторону колеса обозрения, выделявшегося на фоне ночного неба огромной горой. Глеб задумчиво осмотрел механизм запуска аттракциона, что-то для себя решил, хмыкнул удовлетворенно. Нажал на какую-то кнопку, дернул рычаг – и чертово колесо зажглось множеством огней. – Прошу, рыжая, – бывший некромаг коротко поклонился, приглашая Жанну занять кабинку. Убедившись, что девушка забралась, он щелкнул еще одним выключателем. Колесо медленно начало двигаться, и Бейбарсову пришлось запрыгивать в кабинку уже на ходу. – Мы же могли просто взять ступу, если ты хотел посмотреть на город сверху, – сказала некромагиня, провожая взглядом удаляющуюся землю. Высоты она, разумеется, не боялась. Глеб посмотрел на нее, прищурившись, но ничего не ответил. Когда их кабинка добралась до высшей точки, Чертово колесо неожиданно вздрогнуло, мигнуло заполошно всеми огнями и остановилось. Фонари погасли. – Что это? – Жанна первым порывом начала сканировать пространство в поисках враждебно настроенных магов. – Все в порядке, – снисходительно улыбнулся Бейбарсов. – Ступа – это не то. Лучше так посмотри. Вздохнув, Аббатикова повернулась к окошку кабинки. Под ними раскинулась Москва – огромный мегаполис, каменные джунгли, лабиринт жизней и душ. Неоновая реклама перебивала мягкий свет домашнего уюта, холодные лампы офисных помещений сияли ярче уличных фонарей. Машины неслись куда-то, светофоры зажигались и гасли, полыхнула мигалка, вторая, третья, то синий сполох, то оранжевый. Маленькие люди муравьями бежали по тротуарам, то тут, то там зажигался экран мобильного, а у некоторых – монитор ноутбука. Темные провалы – лесные массивы, заброшенные дома, отслужившие свой век и больше никому не нужные: какой-то сгорел, какой-то слишком обветшал, какой-то окутался строительной сеткой просто из-за несоответствия своего внешнего вида. Таких домов-трупов в каждом городе множество, Жанна это знала и всегда жалела этих великанов, брошенных на произвол судьбы. Это люди, даже оставшись в одиночестве, могут как-то рвануться, выкручивая жилы и ломая кости, а что могут дома? Медленная смерть – самая страшная, уж некромагиня-то понимала: даже пытки ничто по сравнению с вечностью неспешного угасания. – Москва похожа на бьющееся сердце, – понизив голос до бархатного шепота, сказал Глеб. – Огромное, живое сердце, со своими желаниями, терзаниями, устремлениями... Из ступы ты этого не увидишь, тебе застит взгляд некромагия. Дорожные магистрали – артерии, площади – клапаны. Тук-тук, вдох-выдох, сердце сокращается и увеличивается. Оно дышит, оно живет. Жанна прильнула к Бейбарсову. Тот обнял ее, продолжая смотреть вниз. Короткий стон на выдохе, прерываемый поцелуем. Жадные губы, пьющие дыхание до дна, припухшие от укусов. Ладони, слепо шарящие по телу и неизбежно находящие самые сладкие точки. Жанна одной рукой вцепилась в железный поручень кабинки, даже не осознавая, что делает – просто сработал инстинкт, подсказывающий, что падать с высоты почти восьмидесяти метров – удовольствие ниже среднего. Одежда сгрудилась где-то под ногами, отчаянно мешаясь и путаясь в неподходящие моменты. Ветер истерично взвизгивал и раскачивал кабинку колеса обозрения, да и само оно то и дело вздрагивало, но некромагине уже не было до этого никакого дела. Весь мир сжался до одного-единственного человека, целующего ее порывисто, жестко, до болезненно-восхитительного покалывания в кончиках пальцев, до срывающихся с губ хриплых стонов, до невообразимого прогиба в спине, до мечты стать единым целым. Бледная луна хитро подмигивает глазами-провалами, усмехаясь про себя человеческой страсти. Звезды стыдливо прикрываются облаками. Глеб прижимал к себе Жанну за бедра, не заботясь о том, что на тонкой коже останутся синяки. Он ловил каждый ее вздох, не позволяя ему родиться, словно ревнуя к ночному небу. Она была его, только его, в его руках стонала и изгибалась, даря наслаждение, о каком и сама не подозревала. На шее, груди, плечах оставались красные метки; волосы давно спутались, повинуясь требовательным рукам; ее глаза горели огнем, принадлежащим только ему, в них плескалось пламя любви, право обладания которой было лишь у него. Он и сам уже не мог сдержать едва слышного рычания довольного тигра, снова и снова терзая ее губы, ее тело, ныряя в глубину ее зрачков. Они больше не принадлежали земле, они поднялись в небеса, и греховная страсть вылилась в божественное наслаждение. – Рыжая... – голос срывается, но это уже неважно. – Люблю... Люблю! – Жанна кричит, по ее телу пробегает дрожь блаженства. – Люблю, – повторяет Глеб эхом, срываясь в бездну удовольствия. Разумеется, метро закрылось, пока они катались на Чертовом колесе. – Хочешь, попутку поймаем? – предложил Бейбарсов. – Не надо, – помотала головой Аббатикова. – Давай пешком! – Через всю Москву? – А тебя пугают сложности? – рассмеявшись, некромагиня припустила бегом вдоль ярко освещенного проспекта. Парень только фыркнул. Уж кто-кто, а он трудностей вообще не признавал. Без долгих размышлений Глеб кинулся догонять свою девушку. Тынянов был обречен на очередную ночь в гордом филологическом одиночестве.