Во тьме. Экстра

      Человек привыкает ко всему. Даже к постоянной гнетущей тьме. И Фай тоже привык. На самом деле его гораздо больше пугало то, что он, возможно, больше никогда ничего не увидит. Например того, кто держит его за руку с тех пор, как он стал таким... беспомощным.       Фай хотел его увидеть. Он прекрасно знал, что Курогане высок и силен, что его руки жилистые и твёрдые, что его дыхание тихое, а голос громкий, что шаги беззвучны, а запах едва уловим. Но как же этого было мало! Фай не знал, какое у Курогане выражение лица, да и само лицо каждый раз представлялось по разному.       Фай жадно прислушивался, втягивал воздух трепещущими ноздрями, пытался уловить ощущения шестым чувством, приписываемым слепым. Это дало свои результаты. Приближение Курогане и его настроение Фай научился предчувствовать до того, как его слуха касался шорох одежды, а ноздрей - тонкий запах недорогого шампуня. Впрочем, надо отдать Курогане должное, он всегда старался предупредить о своем появлении, стуча костяшками пальцев в дверь перед тем, как войти. Но всё равно Фай ощущал его заранее.       У Курогане большие, тёплые и шероховатые ладони. Когда он берет за плечо, Фаю кажется, что он попал в капкан. Хватка железная, но бережная, а у Фая подгибаются колени от ощущения чужой силы. И грубоватое прикосновение это так надёжно, что хочется плакать. Поэтому Фай улыбается и шутит, дразнит вспыльчивого верзилу.       Если стоять рядом с Курогане, то можно ощутить кожей насколько он тёплый. Даже через слои одежды. Фаю нравится это тепло. Ровное, спокойное, но незаметное зрячим. Фай впитывает его всей кожей, безнадёжно пытаясь прогнать внутренний холод. Холод, который не сумел вытеснить даже Ашура со своей трепетной, безграничной родительской любовью.       Шаги Курогане шире, чем у Фая, но он старательно идёт в ногу, приспосабливаясь под ход слепого. Поначалу. Вскоре Фай замечает, что ходит быстрее, чем раньше. Во всяком случае, пока его рука опирается на твёрдый локоть санитара.       Когда Курогане укладывает Фая спать, можно незаметно ткнуться носом ему за ухо. Там Курогане пахнет собой, а не шампунем. Тонкий, едва заметный запах мускуса и чистой кожи. От него по позвоночнику пробегает мелкая дрожь. А потом сильные и тёплые руки натягивают одеяло, и Фай улыбается так широко, как только может. Хорошо, что глаза завязаны, и в них не отражается той мучительно-острой тоски, что каждый раз вцепляется когтистыми лапами прямо в сердце.       Лёжа под одеялом Фай перебирает воспоминания, как старуха любовные письма молодости. Бережно, нежно, едва дыша. Тепло большого и твердого тела, громкий голос, наполненный эмоциями, уверенные прикосновения, тонкий запах. Японцы почти не пахнут и крайне чистоплотны. Раньше Фаю это нравилось. Не теперь. Он хочет сильнее вжаться лицом в шею Курогане, а лучше за ухо, чтобы вдохнуть полной грудью, ощутить его естественный запах на кончике языка, утолить эту чёртову жажду сенсорных ощущений.       Фай грустно усмехается. Его так не тянет ни к Кимихиро, ни к Доумеки, ни к другим людям. Возможно потому, что он знает, как они выглядят, знает, как меняются выражения их лиц, с лёгкостью читает настроение по микроскопичным изменениям мимики. А Курогане другой. Он так близко, как не был ещё никто, кроме нескольких женщин, но Фай не знает, как он выглядит. Какой у него лоб, какого цвета глаза, насколько длины волосы и выкрашены ли они, есть ли у него родинки, какая у него улыбка или как он хмурит брови. Фай не знает ничего, но именно Курогане помогает ему утром подняться с постели, одеться и дойти до ванной. Именно Курогане проводит весь день рядом, держа под руку. Именно Курогане укладывает вечером в постель.       Однажды Фай наберется смелости и попросит разрешения коснуться кончиками пальцев лица, чтобы наконец "увидеть" лицо того, к чьим шагам так жадно прислушивается, чьё тепло впитывает кожей, чьё дыхание знает на вкус, чей запах волнует кровь по вечерам. Однажды. Однажды он "увидит".