Не девчонка

Уйди! Отстань! Инфузория! Придурок! Гей! Я же мужик! Мужик я! Мужик! Ну как он этого не понимает? Как ни посмотри, у меня нет сисек, у меня плоская задница, короткие волосы, и я же страшный! Сколько раз он нос воротил, чуть ли не ладонью закрывал морду перекошенную веснушчатую, лишь бы не смотреть — и что поменялось сейчас? Никогда не пойму! Ю Ри, ты просто… просто… я не знаю, в общем, кто, но ты просто невозможен. Каждый раз ума не приложу, как себя вести рядом, мне неловко и в то же время хочется тараторить что угодно без умолку, лишь бы заметил хоть немного, хоть на чуть-чуть все стало как раньше. Ты помнишь, как целовал меня там, в пустом классе после школы, когда я оставил вас с Сонбэ одних? Ты помнишь, как дрожал, как держал крепко, будто не отпустишь больше никогда. Ты помнишь, каким горячим был твой язык? Как ты был близко и как бешено сердца бились, словно единое что-то. А сейчас, как и вовсе чужие — не видишь, не слышишь, словно не было меня и не существовал вовсе. На заседании, в классе, перед уроками — ты даже не смотришь в мою сторону. Нет, даже не повернешь голову, когда зачитываешь очередной новый принятый на днях устав. Ты постоянно смотришь теперь на кого-то еще. Я действительно теперь пустое место? Это все председатель Кан, да? Это он тебя таким сделал — отстраненным, грустным, хмурым. Ты словно померк. Стоит лишь подумать, что вы правда вместе — ведь все вокруг шепчутся — так в груди все наружу рвется, разрывает легкие, дышать трудно, и гулко так по вискам бьет, наотмашь, думать ни о чем не могу. Вот лишь бы проверить, что действительно это за чувство? Я бы все отдал, лишь бы ты снова погладил меня по голове. Как ты всегда делал, когда была новая маленькая победа над тестами или просто когда фестиваль проходил гладко. Как ты всегда подбадривал — пусть и по-своему. Да, я, и правда, тебе не ровня. Ты только посмотри на меня. Нос культяпкой, глаза в разные стороны, все лицо в веснушках, угрюмое. Я даже улыбаться не умею нормально. Стою вот перед зеркалом, как дурак, рожи себе корчу и аж убежать хочется от глядящей из-за стены конопатой морды. От обиды высовываю язык и показываю сам себе. В ответ получаю его же. Угх, ну и противный! И чем я мог понравиться тебе? Да и вообще хоть кому-то? Не успеваю сообразить даже, как дверь со скрипом открывается и входит Ю Ри. Замечает меня и дергается. Хмурится и идет в самую первую кабинку, кажется, даже не глядя. А я так и стою с языком, смотрю вслед, и снова это чувство сердце насквозь протыкает. Господи, как же рядом с ним неловко. Опять мы вдвоем и где? В толчке, блин, ужас какой! Что вот я ему скажу? Почему ты на меня такими вот грустными глазищами зелеными смотришь? Душу прямо выворачиваешь наизнанку. Вот она, смотри, мечется из стороны в сторону, то ли от тебя, то ли к тебе. Туда-сюда круги наворачивает и ждет, не дает шагу ступить, придурку, из толчка. Ю Ри выходит почти сразу, неслышно двигается к умывальнику, моет руки, словно опять тут нет никого. Надо срочно сказать что-то, ну хоть про погоду спросить, а? Хоть на это он ответит? Ну, пожалуйста, боженька, пусть ответит! — Эмммм, там дождь, слышал, будет, да? — опираюсь рукой на раковину, поворачиваюсь к нему и жду, как постоянно приходится. Молчит в ответ, и трясет руками над раковиной, уже уходить собирается. Зараза, партизан! — А я вот зонт, кажись, дома забыл! Ха-ха, как вот домой-то пойти теперь, не знаю! Нет, я там не напрашиваюсь, просто не повезло-то как, а? Бывают совпадения. А ты взял зонт? Ну, а то мало ли… — ответь ты уже хоть что-нибудь! Я же существую, ну зачем же ты так? Не реагирует, закрывает глаза всего на секунду, и словно стареет лет на десять. Синяки под глазами замечаю, случайно, украдкой, уголки губ опущенные. Весь без сил, вот-вот тут упадет на кафель. Прямо шлепнется со всей силы. Устал, да? Ты просто, наверное, устал? Тебя совсем никто не жалеет, Ю Ри? Так сердце в комок сжалось сильно об ребра, со всей силы ударившись, что и он бы мог услышать. Разворачивается, идет к двери, тянет ручку, и я не придумываю ничего лучше, чтобы еще немного рядом его подержать, кроме как схватить за край футболки одной рукой, и, пока оборачивается, тут же приложить к лицу другую. Дергается, как ужаленный, бьется плечом об дверь и смотрит как ошалелый, во все глаза. — Я думал, ты заболел. Такой вид у тебя, помятый. Температура, думаю, дай проверю, а то сам к врачу не пойдешь же, ха-ха… — лепечу, что первое в голову лезет, не смея ему в глаза смотреть — куда угодно, хоть на трещину на кафеле над правым плечом, но только не на лицо. Стою, несмело придерживая за мятый зеленый край формы и не зная, куда себя деть, утыкаюсь взглядом в красные кеды совсем девчачьего размера, опустив от лица руку. — Даже если и заболел, тебе-то какое до этого дело? — резко вскидываюсь и встречаю его опущенную голову. Закрывает глаза челкой, и я замечаю, как дрожит верхняя губа. — Когда ты уже в покое меня оставишь, или забыл, что я сделать могу?! — перехватывает руку и дергает на себя. Тело ведет вперед, и я падаю на чужую грудь, от испуга резко вдыхая, забивая ноздри его дезодорантом и совсем немного потом. Таким знакомым и одновременно чужим запахом мужского тела. Ноги тут же подкашиваются, в желудке сводит, в висках стучит. И я знаю, что он это тоже чувствует. — Ты свою доброту себе куда подальше засунь и не лезь ко мне больше, — совсем тихо, нагнувшись, шепчет прям в ухо, еще чуть-чуть и коснется носом. Шепчет и с каждым словом внутренности скручиваются все больше в тугой узел. Ноги ватными становятся, чужими и к некрасивым веснушчатым щекам липнет румянец. И, черт возьми, как мне нравится, когда он так близко! Пищу что-то нечленораздельное в ответ и мне хочется, как же хочется, чтобы он снова так сделал. — Ты бы ушел и не сказал ничего, — кое-как пропихиваю в горле ком, и чуть поворачиваюсь к нему, наконец, встречая тяжелый взгляд зеленых глаз. Смотрит в упор, с укором, зубы сжав так, что желваки ходят, и явно подавляет в себе желание что-то сказать или даже…сделать? Уже открывает рот и медленно тянется к губам, как за дверью слышаться чьи-то торопливые, громкие шаги, направляющиеся прямо к нам. Резко отодвигается и, все так же держа за руку, тащит за собой в кабинку, в которой был с минуту назад. Стоит только ему задвинуть щеколду, как об дешевую фанеру бьется тяжелая ручка входной двери. Всего за секунду помещение наполняется шумом чужих голосов разных возрастов, а мы все так и стоим, прижавшись друг к другу: я — держа за край футболки, а он — упершись руками по обе стороны, стараясь быть еще ближе. Быстро смотрит вниз, и тогда я понимаю, что он хочет сделать. Понимаю и тут же выставляю руку, мешаю чужому бедру вклиниться между моих ног, но делаю только хуже — Ю Ри умудряется схватить мои руки, вздернув их вверх, и прижать к грязной выкрашенной синей краской стене. Украдкой смотрит из-под своей огненной челки и медленно проходит коленом по паху. Проводит, и сразу дыхание перехватывает. Раз, и больше дышать нечем — вакуум. Все звуки меркнут, остались только я, Ю Ри и его чертово колено, снова и снова натирающее мой встающий член. Брыкаюсь, ведь это, мать твою, неправильно, как если бы я был девчонкой! Но я же не девчонка! Я блин — сраный Ю Ри, глаза открой — пацан, и отрубите мне все пальцы на правой ноге, если ему это не нравится. Снова копошусь, и с каждым новым движением снизу дергаю руками в надежде выбраться. Только на лицо его не смотреть бы, как мантру повторяю, чтобы случайно, ненароком не наткнуться на пристальные зеленые дула пистолетов, выкачивающих всю душу. Дергаю опять и опять, бесполезно сопротивляясь, путаясь в собственных эмоциях. Словно надвое раскололся — одна часть меня так и льнет к нему, как верный пес трется, почти готова лизать с ног до головы, а другая — бежит со всех ног, куда глаза глядят подальше, вопит, что это неправильно, что это грязно! — Я же не девчонка! — гневно пыхчу ему в лицо, что вертится в голове не переставая, как пленка на реплее. Он тут же останавливается, ошарашенно замирает, мечется глазами по лицу и часто моргает. — Ну, пусти же, Ю Ри! Я же парень, я не хочу, чтоб со мной так обращались! Разуй уже глаза, у меня нет сисек, нету! — проглатываю звуки, запинаюсь, говорю быстро-быстро и оглядываюсь по сторонам, словно все уже знают, что мы тут делаем. Словно все слышат, что меня зажимают как девчонку, блять! — Так вот почему ты так со мной, да? Как с девчонкой, значит? — на мое удивление, отпускает руки, но тут же лезет под форму. Цепляет за край, будто я даже не стараюсь его сдерживать — перехватываю в точности как он до этого мои, но без толку. Тянет все выше, и когда майка задирается до горла, царапает ногтем сосок и меня бьет током от макушки, приятно разливая тепло до самых пят. Тянется ниже, цепляет зубами другой и размашисто лижет. Теребит зубами, кусает, снова лижет, царапает, тянет и с каждое движение отдается в паху. Школьные штаны становятся все мокрее, уже и шов больно впивается в нежную головку. Проходит рукой вниз, по пояснице, опускается еще ниже, хватает за зад и утыкает в свой пах, и я готов орать в голос, если бы не был заткнут тут же рукой. Слишком четко чувствую его стоящий выпирающий член. Держит пальцами за щеки и гневно смотрит. Сам красный, дышит тяжело и по вискам скатывается пот. Только когда взглядом цепляюсь за соленую каплю, понимаю, что за стенами снова тихо и что мы тут торчим, без малого, уже минут десять. Только когда он отпускает меня, я понимаю, что его телефон разрывается трелью, пробиваясь сквозь забитые уши. Поправляет воротник, не спеша достает телефон, смотрит на экран и тут же эхом отражается звук открывающейся щеколды. Даже не смотрит на меня, лишь украдкой сквозь зеркало и пропадает за дверью. Без сил спускаюсь вниз, на грязный, серый кафель и не могу понять, я больше разочарован или рад? Я так хотел, чтобы он меня отпустил, а когда получил свободу — совсем не чувствую облегчения. Лишь горькое разочарование оседает на небе, глуша собой желание побыть вот так с ним в тесноте еще немного. Горечь топит, заливает горло и вот-вот польется через край, только вместо черный жижи, какой мне она всегда казалась, под веками кипятком обжигает, и тут же на щеках соленая влага, собрав всю боль, скатывается вниз, разбиваясь об пол. Я видел, кто ему звонил. Я видел ненавистное сейчас мне имя бывшего председателя. Как больно, как же мне больно.