Фобос

От него веяло холодом. Страхом. И одурманивающей ноткой роз и миндаля. Каждый его выдох оловом разливался по венам, а слово - железом и свинцом оседало на разуме, обливая его, отливая заново и замещая трезвость безрассудством. Ради него готовы умирать. Ради него умирали. Голос, звонкий, но до дрожи отвращения сладкий, затмевал бдительность самых осторожных, язык же вкладывал в него слова и звуки, бывшие подобно музыке и ласковому шепоту смерти, не зовущему, но настойчиво приглашавшему каждого на первый - последний - ужин, обещавший быть царским пиром. Сиявшее синим пламенем каменное сердце всяким ударом качало сталь, а нервы заменяли чугун и титан. Его шаг - бесшумен и невесом, но сопровождался истошным криком мужчин, женщин, детей и стариков, криком, казалось бы, родом из самого центра ада. Надрывающим барабанные перепонки воплем, водопадами боли и залитым алой кровью зеркальным мрамором залов. Палачом он снимал головы с плеч, инквизитором сжигал неугодных на кострах, ужас которых не пережжет ни одно пламя, библейским змеем соблазнял Ев и уводил в бездны Адамов, Арахной плел паутину страха и подчинения и Танатом отбирал дыхание, заставляя шипастые лозы мертвых чернильно-алых роз пробить сердце и ребра, обвить легкие и впиться остриями в кожу, цепляя и разрывая ее на мелкие клочки. Он целует жадно, крепко, жестко и - взглядом. Сжимает на горле тонкий вдох и царапает его уголками почти нежной улыбки. И каждый такой поцелуй хуже, жарче и желанней самого древнего из проклятий, которые когда-либо произносили его белые губы. Он заставляет душу трепыхаться лишь своим присутствием и уводит ее в бурю безумия, наслаждения и тянущейся вечно агонии одним легким, невесомым касанием. Приказывает телу потерять контроль над собой, покориться своим желаниям, сдаться и забыться. Впивается зубами до самого мяса куда-то в шею, разливая в груди вино и тяжелый дым. Когда-то в начале времен было слово, сотворившее этот мир, и словом этим было его имя, впитавшееся в кожу, пронзившее мышцы и сухожилия, осевшее на дне легких и беснующееся в самой глубине глаз. Склонившее головы на гильотинах, в поклоне и постели. Изрисовавшее лентами эрозий и язв сердца, сознания, спины и плечи. Вынувшее тринадцатый и двадцатый арканы, звенящее похоронными колоколами и органом, обрушивающее засухи и смерчи на мир в его самые последние дни. От тебя всегда веяло холодом. Страхом. Одурманивающей ноткой роз и миндаля. И - незримой нитью цветущей вишни. Но знали о последнем лишь мы двое.