Раб.

       — Я тебя ненавижу.       Эта фраза стала главной в жизни Пита. Его судьба и люди вокруг были связаны с ним и с этой фразой. Одни презирали и унижали его, других презирал он сам, но никогда не отпускал.       Под ногами валялись бумажки, исписанные ругательствами, признаниями и просто шпаргалками для контрольных по грамматике. Вроде бы всё как обычно, за исключением времени. Почти два часа ночи, а он сидел на грязном стуле в этом хранилище для макулатуры. Он не знал, что ему нужно делать. Он хотел одного — увидеть его вновь.       Эти презрительные глаза, сальные волосы, трясущиеся после препаратов руки и маленький шрам, поперёк брови. Этот ублюдок, чьё имя приносили ему сотни бессонных ночей, не только из-за мокрой подушки, но и мозолей на стёртых руках. Именно поэтому он один раз сходил на урок для мажоров и забрал фотоаппарат, точнее украл. После этого, его стена была обклеена фотографиями одного человека: он спит, он ест, он бьёт кого-то, он моется. Ах, сколько стонов сдерживала его ладонь, когда холодной зимой, он просыпался от мысли, что чья-то ладонь опустилась к нему между ног. Он хотел этого, жаждил, лелеял надежду. Когда Хопкинс, наконец, надрал ему зад, опозорил перед всеми, ничего не случилось, и даже после поражения, эта мразь стала сильнее, а его похоть росла в удвоенном темпе.       Дверь приоткрылась. Он услышал стук ботинок по пыльному кафелю. Свет от фонарика виднелся в соседнем окне. Это не староста. Пити знал, чья тень нависла над ним, из-за кого его сердце стучало быстрее, а дыхание сбивалось. Он знал.        — Ну, здравствуй, лох. Как жизнь? — Надменный голос ворвался в его пустое сердце, сухая ладонь касалась немного потной кожи. Гэри Смит. Даже его фамилия казалась ненастоящей. Сейчас он стоит перед ним, скрывая довольную улыбку, а через секунду, его и след простыл.        — Гэри, хватит, ты ведь знаешь зачем я сюда пришёл, — он слышал тихий смешок.        — Знаю, Пити, знаю. Я и не собираюсь тебя томить, принцесса Булворта…       Руки Смита сильнее, чем его и намного грубее. Одного рывка хватило, чтобы тот оказался на столе и сидел так смирно и покорно, как не сидела ни одна собака в их прогнившем городке. Ему даже на день рождения подарили ошейник. Жаль, что это был не его подарок.        — Г… Гэри, я…боюсь!       Снова звучит смех. Он знал, что ублюдком и крысой быть не просто, но рабом, одержимым своим хозяином — ещё труднее. Ковальский смотрит прямо в глаза, словно шлюха, получившая долгожданную зарплату. Гэри провел мокрыми пальцами по его лицу, усыпанном синяками и царапинами. Он любил давить их, растирать, делать ещё больше. Это заводило. Принцесса уже была готова — он лизал его пальцы, целовал подушечки и ногти, вдыхал запах паленого одеколона.        — Ты — ошибка природы, — Гэри ждёт, пока Пит наконец перестанет ныть, смотря на желанное тело, а затем с силой давит на ногу, заставляя стонать от боли. — Только моя ошибка природы.       Смит двигает напуганного школьника ближе, завлекая в поцелуй: жаркий, слюнявый, страстный. Таких ярких ощущений не получишь ни от одной бабы. Пити и был бабой, только с одной лишней деталью в паху, да и только. Он любил целовать его как можно дольше, пока кислорода не останется самый мизер. Язык касался чужого, переходя на нёбо. Смит не позволял раскочегариваться, изредка сжимая слабую кисть и зажимая полосатый нос, тогда они успокаивались. Они оба любили смотреть друг другу в глаза после поцелуя. Ковальский никогда не отводил взгляд, давая понять всю решительность и неуверенность действий. Это бесило.        — Моя грязная шлюпка хочет добавки? Хорошая шлюха, но ты не заслужила.       Гэри бьёт его по щеке, не сильно, иначе в этом нет смысла. Потом идёт череда едких оскорблений, шуток про родителей и одно маленькое унижение. Гэри любил делать «крапивку» или сдавливать нежную часть тела. Сегодня он выбрал «собачий кайф». Не то, чтобы он его любил, но смотреть, как твой раб жадно хватает воздух, а потом падает без сознания в твою жилетку — одно удовольствие. Особенно ему нравилось гладить оставшиеся синяки после собственных пальцев, пока Пити ещё не вернулся с того света.       Когда Пити пришёл в себя, Гэри уже завязал ему глаза и рот, чтобы тот никуда не ушёл.        — Сделай для меня кое-что и получишь награду. Подготовь себя. Тебе полезно, педик.       Ковальский подчинился. Он быстро снял жилетку и кофту, оголяя хиленький торс. Смуглая кожа покрылась капельками пота. Слепота доставляла некоторые проблемы, но кому как ни ему устраивать гомостриптиз на глазах у больного социопата.        — Живее!       Смит сидел напротив, раскачиваясь на стуле. Он любил смотреть, как его шлюха готовится к шоу. Беспомощное существо, которое просто хочет быть оттраханным. Глубоко в душе ему было жалко Пита, но он никогда не говорил это, лишь изредка, когда бил в пах, ломал хрящи, душил его, он шептал на ухо:        — Ты жалок. Ты должен валятся на обочине, — про себя добавляя: «со мной».       А пока, Ковальский снял штаны, оставляя на обозрение белые трусы с мокрым и твердым бугорком посередине. Смит встал, обходя деревянный стол. Сзади его шлюха уже насаживалась на два пальца, смазанных собственной спермой. Садист быстро достал небольшую камеру, снимая зрелище во всех возможных ракурсах. Один из видов средств для заработка. Если его Пити работает не очень, то это видео легко попадает в сеть за достойную плату, ну, а если развратные пальчики сделают чудо, то его личные файлы пополняются.       Он любит использовать реквизит ботанов в их играх. Холодные и большие пушки или резиновые острые фигурки. Ему приглянулась бутылка из-под вина, которая оказалась очень тонкой, но прозрачной (похоже, валялась ещё с Хеллоуина).       Пит уже во всю натирал мокрую ткань, стараясь то ли довести себя, то ли своего хозяина. Смиту надоело. Он вытащил украденные наручники из кармана, надевая их на Пити, а затем и делая из бутылки крепёж. Теперь его шлюха лежала раздвинув хиленькие ножки, слепая, немая, скованная.        — Не бойся, Пити, я тебя просто трахну.       Гэри взял грязный осколок со стола, оставленный от прошлой бутылки и провел им по внутренней стороне бедра принцессы. Тот замычал, приподнимаясь на старых газетах. Наркоман повторил действие и с другой ногой, наблюдая за красной струйкой крови, стекавшей по худым ногам. Соблазн слизнуть их был так велик. Этот железный, с привкусом тела, запах его раба, но ещё не время. В руках появилась горстка соли. Вроде из забегаловки, а, может, из мотеля. Он не помнил. Облизнувшись, он посыпал свежую рану, наблюдая за конвульсиями Пити. Такой развратный мазохист, такой грязный и потный школяр в обоссаных трусах, которого хотелось нагнуть и изнасиловать прямо в общежитии, но тогда было рано. Невинный взгляд не сменился на покорно — жадный, страх не сменила похоть, а крик не стал стоном.       Пити устал дергаться, колени начали закрывать хороший обзор на страдания. Смит порезал его ещё раз, сжимая костлявую голень. Он коснулся губами ран, выпивая всю кровь, всасывания без остатка. Пити молил о большем, поднимая и опуская бедра. Осколок ещё раз помог, разрезая вонючее бельё, после чего отправился на помойку. Гэри не хотел ничего делать, одновременно желая подчинить и не отдавать власть другому. Тогда он быстро перевернул его шлюху, оголяя покрасневший зад. Взяв стул, Смит наконец оказался над голым Ковальски, водя по чувствительной заднице средним пальцем.        — Скажи, раб, ты хочешь, чтобы я тебя имел? — в ответ только молчание, за что он получил шлепок по заднице.        — Ещё раз: ты бы хотел, чтобы я сделал из тебя, наполненный стухшим кремом эклер? — на этот раз голос был чётче, но всё ещё слишком тихим. Шлепок стал сильнее, оставляя алую пятерню на одной из ягодиц.        — Громче!       И вот, хлипкий голос сказал ему громкое «Да». Гэри опустил голову к шее, кусая загоревшую кожу, где виднелись красно — фиолетовые подтёки. Пару засосов точно будет видно. Он спустился ниже, касаясь носом позвонков и копчика. И вот, дойдя до нужной точки, он приставил стоящий член к сжимающемуся сфинктеру. Немного погодя, он собрал со стола белесую жидкость, вводя ту внутрь своего раба указательным пальцем.       За окном светало, и старшие начали свой последний обход. Пити не знал, что его лучшие пытки скоро закончатся, а Гэри знал, насаживая это публичное днище всё сильнее и сильнее. Благо кляп кое-как сдерживал громкие стоны Ковальского.        — Знаешь, почему я люблю, когда ты лежишь на спине, почти беспомощный, а я ублажаю твои грязные фантазии?       Недолго молчание сменилось тихим шёпотом почти у самого уха.        — Потому что, я тебя ненавижу…       Сделав ещё пару рывков, Гэри кончил, быстро дыша и глядя в приоткрытое окно. Ручка двери начала шататься, похоже проверяющие наконец вспомнили о существования этого ветхого склада. Послышались недовольное бормотание.        — Ну, вот и проверяющие, мой обсосок. Сейчас они зайдут и увидят тебя вот в таком виде, а я буду уже далеко. Грэм отпустил безвольное тело. Садист обошёл уставшего ученика, вытаскивая мокрый, немного кровавый кляп.        — Г…э…ри.       Парень сжалился над его личным лохом, нежно целуя иссохшие губы, убирая бутылку и наручники.        — Пока, неудачник.       Через пару секунд, окно было полностью открыто. Когда Ковальский освободился, Смит был уже далеко. На руках остались следы от наручников, а про ноги лучше вообще промолчать. Он еле успел скинуть все имевшиеся улики и спрятаться в одном из небольших гардеробов. Он тихо выжидал, пока чужие фонарики перестанут мелькать перед глазами, размышляя о случившемся.       Это далеко не любовь. Просто животный инстинкт, заставляющий подчинять и быть подчиненным. Желание, которое могут понять только два одиноких зверя — изгой и козёл отпущения. Они абсолютно разные, но их общее одиночество смогло соединить их, хоть и довольно странной нитью. И теперь, сидя в полном фантиков и клубов пыли шкафу, мучаясь от гноящихся порезов, его мечтой стала очередная встреча с мучителем, тираном и хозяином его судьбы, чтобы ещё раз ощутить то мнимое тепло, которое помогает ему не повеситься в ближайшем сортире. Лучше бы это и правда была ненависть.

***

За час до встречи.       Пит лежал на кровати, рассматривая кривые трещины на потолке и грязных стенах. По коридору шастала банда качков, стуча в каждую комнату. Ковальский всегда закрывал двери и окна, это было его маленькое правило. У входа он услышал шелест бумаги, на полу лежала записка. » Библиотека. Сегодня в 2:00. Не опаздывай. «Гэри».       Сверху донеслись звуки шагов, а затем закрылось окно.