Сожаление

Порой он сожалел. Сожаление могло внезапно кольнуть в сердце. Больно, что хотелось заплакать, как малое дитя. Хотелось реветь, биться в истерике от невозможности изменить случившееся. Хотелось взвыть в небо до срыва горла, взвыть по-волчьи. Но иногда, когда сон не шел часами, и невозможно было удобно улечься на жесткой кровати с матрасом не толще мизинца, сожаление подступало медленно, ассоциативной цепочкой от любых мыслей. А ведь можно было бы избежать подобного исхода. Если бы… Я пойду с тобой. Я не могу без тебя. – Лжец, – тихо прошептал он в темноту. – Если б не мог, пошел бы со мной, когда я звал. Это отрезвляет. Здравый смысл. Сожаление заменяется злостью и обидой. Вновь хочется выть. Он мог не стрелять, а просто уйти. Мог же! И тогда сейчас бы не хотелось выть и рвать волосы на голове в приступах сожаления и отчаяния. Нет. Тогда бы он тоже сожалел, только по-другому. А еще искал бы способы встретиться вновь. А новые встречи ни к чему хорошему бы не привели. Он пытался забыть. И вычеркнуть из памяти и сердца тот день возле Армейских складов. И все предыдущие. Те, которые раньше бы он назвал самыми счастливыми. Да и сейчас бы назвал, вот только вспоминать о них больно. Он ненавидит сочетание черного и красного. И себя за то, что прошел уже месяц, а он все забыть не может. И слишком часто вспоминает. Забыть такое трудно. Не каждый смог бы отрезать от себя половинку. Но иногда это необходимо. Он уверен, что сделал правильно. И все равно жалеет, словно маленький наивный мальчик. Убейте его. Его испугало, с каким холодом он произнес это. С каким равнодушием, за которым скрывалась грусть. Но что поделать. Четкий приказ. Все как положено. Долг и Свобода с незапамятных времен убивают друг друга. Долг и Свобода враги. Долг убивает Свободу, Свобода – Долг. Поэтому его приказ был верным. Вот только легче от этого не становилось. Все так же хотелось выть. Все так же болело под ребрами. А ведь если бы не чертовы принципы и упрямство закоренелого долговца… – Ты идиот, Лекс! На соседней кровати зашевелились. Он перевернулся на живот и зарылся лицом в жесткую подушку. Никакие наркотики и алкоголь не спасают. Он задыхался. От собственных мыслей, которые он с упрямством мазохиста прокручивает в своей голове едва не каждый день. И от нехватки кислорода. Порой жаль, что нет гребаной кнопки «вырубить чувства нахрен» где-то в мозгу. Она явно не помешала бы. Порой хочется вернуться назад и все изменить. Переписать эту недоисторию про Ромео и Джульетту. Или просто не начинать её. Но, увы. Он перевернулся на спину и вдохнул на полную грудь пыльный воздух. В горле стоял ком. – Хватит с меня, – прошептал он. – Я устал. Хочу забыть тебя, хренов долгарь. Он ненавидит плакать. Он ненавидит влагу в глазах. Ком в горле. – Лекс, пожалуйста, забудься. В комнате было прохладно, поэтому влажные щеки зразу же замерзли. Но он их не спешил вытирать. Он ждал, пока в глазах закончится жидкость, а ком в горле растворится. Ему пришлось спать на влажной подушке. Сбившийся с пути, некого упрекать, некому сказать, Ничего не поделать с тем, как все изменилось. Я думал, что пройду это испытание болью. Будь такой шанс, я бы радостно станцевал На могиле того, кто не испытывает угрызений совести. Все изменилось. Больше Ветер не сожалел.