Нежданно

      Красное платье Марлы покрывало почти всю мою правую ногу, оставляя видимыми только черные лакированные туфли и немного ткани, – примерно два дюйма, от ремня и до того места, где заканчивается карман брюк. — Мне душно, выйдешь со мной? — шепнула она прямо мне в ухо. Щекотно. Волна мурашек прошлась по шее. — Конечно, — я сразу же поднялся, будто и ждал только эту фразу, чтобы уйти отсюда. Так и было. Без Винтстоуна спектакль совсем не тот: Барри, поставленный на замену, переигрывает, а Сью, влюбленная в Винтстоуна, все никак не может нормально изобразить любовь. Позор. Уже репетирую, что скажу им при встрече.       Марла повернулась спиной к сцене, приподняла левой рукой подол платья и направилась к концу ряда. — Простите, извините, простите, — повторяла она шепотом. Пробираясь в след за ней, я отчетливо слышал запах ее приторно-сладких, клубничных духов. Еще несколько минут без свежего воздуха и, думаю, меня стошнит.       Наступил на ноги нескольким мужчинам, – думаю, случайно, – и не извинился. Марла видела. Марла отчитает. Наступив на ногу последнему сидящему в ряду, я расправил складки на брюках и взял Марлу под руку.       Работник, отвечающий за «впуск и выпуск людей в зал», явно нервничал. Правая его нога предательски тряслась, также как и руки, держащие связку ключей. Последние весело позвякивали, когда работник стал открывать замок. Он выглянул через дверь, сказал что-то невнятное своим скрипучим голосом кому-то, находящемуся за дверью, и повернулся к нам. — П-п-пожалуйста, в-ведите себя т-т-т-тихо, — проскрипел парень, толкая перед нами дверь. Я хотел было начать разбираться, мол, «мы недостаточно тихие?», но Марла потянула меня за собой в фойе.        Трудилось сразу несколько уборщиков, мужчины в костюмах бегали туда-сюда, а прямо у выхода из театра двое полицейских разговаривали с Рамилем, директором театра. — Смотри, — я показал на пятно, которое вот-вот смоет один из уборщиков, — это случаем не кровь? — Не знаю, — Марла тяжело вздохнула и чуть ли не побежала к выходу, — я ничего не знаю…! — Но..., — слова с трудом складывались в предложения. Разве нам не должны были сообщить? Почему мы ничего не слышали? Что вообще произошло? Почему...       Сердце так сильно забоксировало, будто вот-вот проломит грудную клетку. К глазам подступили слезы.