Умелый на все руки

Тонкие изящные пальцы медленно перебирают серебряно-золотые струны инструмента, создавая приятную ненавязчивую мелодию и наполняя воздух грустными нотами. Почему-то только такие мелодии сейчас рождаются у него во время игры на гитаре. Он прикрывает глаза, наслаждаясь атмосферой, и слегка выравнивает спину, которая начала затекать. Это чертово кресло совсем неудобное. Ему пора бы уже выдать свой альбом, ибо песен написано столько, что не сосчитать, но парень считает это слишком личным, чтобы показывать другим. В чем-то он, кажется, прав. Он привык работать с утра до вечера, а потом, придя домой и, выпив чашку холодного чая, садиться в это кресло. Все происходит уже по привычке: гитара в руках, пальцы на стальных нитях и звуки до самого потолка. Чанель любил музыку с детства. Это было что-то вроде его собственного мира, в котором было комфортно, уютно и приятно. В семь лет отец записал его в музыкальную школу, где руки Чана впервые коснулись черно-белых клавиш. Он проучился там, играя на фортепиано, пять лет. Многие предвещали ему блестящее и успешное будущее в качестве пианиста, но в двенадцать мальчик уверенно заявил, что гитара – то, чем он хочет заниматься. Родители долго упрашивали сына оставить эту глупую идею, ведь он уже прекрасно владеет игрой на клавишных, и объясняли, что он должен пойти по стопам отца так же, как его отец пошел по стопам своего. Это у них было что-то вроде семейной традиции. Дедушка Чанеля действительно был известным пианистом в городе и играл в местных филармониях в оркестре. Но для Чана это было слегка чуждо: он мечтал о небольшой черной классической (хотя бы) гитаре, за игрой которой проводил бы все свое свободное время. Прошло где-то недели четыре, и родители все же смиловались над сыном: купили красивую гитару, не акустическую, обычную такую, но маленький Пак был не то, что на седьмом, а на семьсот седьмом небе от счастья. К удивлению матери и отца, Чанни не захотел ходить на уроки игры на гитаре. Он желал научиться самому, поэтому первый месяц проживания в доме был невыносим: гитара плакала, иногда даже рыдала от того, как неуклюже маленькие пальчики пытались зажать струны, дабы поставить аккорд. Если левая рука еще как-то справлялась с зажатием струн, то правая не могла никак поймать ритм, и музыка была больше похожая на крик чаек. Но со временем Чанель был уже «на ты» с перебором и аккордами Am, Dm и Е. Мальчик прибегал со школы и первое, за что брался – это настраивал свою любимую гитару, чтобы сыграть мини-мелодии, наученные кузеном, что часто приходил к нему в гости. Лей играл на гитаре очень умело, и поэтому, когда узнал, что младший двоюродный братик решил тоже подружиться с «семиструнной», с удовольствием показывал базовые мелодии и учил, как играть боем или ставить баррэ после школы. Чанель вырос на этой черной гитаре, и, когда ему было грустно, он часто изливал душу его «верной соратнице», перебирая пальцами такие родные струни. Позже, когда ему было уже больше пятнадцати, он начал сочинять мелодии, под которые потом писал стихи. Парень вообще был очень творческим, и за что бы он ни брался – все подчинялось его желанию и умелым рукам. Когда он поступил в университет, гитара осталась его хобби. Он учился на экономическом. Так уж сложилось, что музыкант учился на экономиста. Но гитара по-прежнему занимала огромное место в жизни Пака. Хоть он и самоучка был, но все же записался на уроки гитары в университете на втором курсе, дабы улучшить свои навыки. Когда Чан пришел на первое занятие – сразу же завел себе друзей. Одни были только новичками, другие уже умели что-то играть, и Чанель чувствовал себя там самым опытным. Рядом с ним всегда сидел мальчик чуть моложе, может, на год или два, с маленькой гитарой, сделанной из светлого дерева. Он был достаточно высоким, но Пак все же был выше. Волосы у соседа были черными, как и у Чана, а глаза немного узкими. Но осанка его была идеальной: сосед всегда сидел ровно, и это выглядело очень красиво за счет широких плеч. Парнишку звали Сехуном, и он был очень дружелюбным. Чан сразу же одобрил этого первокурсника и через месяц законно называл его лучшим другом. Как-то Чан шел по коридору университета на очередной урок гитары, но совсем по другому крылу здания. На его плече в чехле «путешествовал» его черный инструмент. Он шел медленно, не спеша и обдумывал что-то в голове. Проходя мимо одной из двери, его заинтересовал немного низкий, но чистый, словно хрусталь, голос. На этой же двери висела табличка «Занятия по вокалу», и Чанель решил незаметно приоткрыть деревянную лакированную преграду. Заглянув в тонкую щель, парень зажмурил один глаз, а другим скользнул по помещению: комната была довольно светлая, и около большого пианино он заметил хрупкого парнишку, невысокого и даже очень симпатичного. Преподаватель, очевидно, сидела за музыкальным инструментом и играла красивую мелодию, пока парень сбоку пел под нее. На шее того самого молодого человека можно даже было увидеть вены и то, как напрягаются шейные мышцы. Вокалист был погружен в песню и, прикрыв глаза, слегка морщил нос и сводил брови, когда ему приходилось брать очень высокую ноту. Чанеля откровенно загипнотизировал голос незнакомца, и он даже слегка уперся плечом в дверь, но, увы, не рассчитал силу и забавным образом ввалился в помещение. Музыка и такой прекрасный волшебный голос оборвались в ту же секунду, и, падая лицом вниз вместе со своей гитарой, Чанель успел заметить, как две пары глаз напротив следили за траекторией его полета. Та пара глаз, что принадлежала вокалисту, оказалась такой же красивой, как и его голос, да и, собственно, все остальное. В тот момент Паку стало стыдно из-за того, что он сам себя раскрыл. Даже его любимый инструмент, который он так оберегал и сдувал пылинки с грифа, грохнувшись на пол, не расстроил его так, как та неловкая ситуация, в которой ему пришлось только что очутиться. Чанель нервно захихикал и поспешил подняться с пола. Затем он вернул упавшую гитару в чехле себе на плечо и начал размахивать руками, извиняться жестами, подкрепляя все это громким «Извините, пожалуйста». Вокалист, на удивление Пака, улыбнулся такому неуклюжему великану, каким именно в его глазах выдался гитарист, и присел на стульчик около пианино. Преподаватель же начала спрашивать, не хочет ли он случайно заняться вокалом или же он просто желает набраться опыта, но Чан отрицательно начал махать головой, показывая, что он тут действительно оказался чисто случайно. Гитарист поспешил ретироваться, но его руку кто-то схватил и развернул парня от двери на сто восемьдесят градусов: - Да ты не стесняйся, раз уж зашел – имей мужество признаться, что хочешь научиться петь. – С широкой улыбкой проговорил тот самый парнишка, что несколько минут назад пел бархатным голосом. - Да нет, я действительно… - Чан попытался оправдаться, но вокалист его перебил: - Я же говорю, не стесняйся, все мы сначала боимся, заикаемся, это все опыт. Я, кстати, Бэкхен. – Парень протянул руку для рукопожатия и мило улыбнулся, на что Пак неуверенно начал бегать глазами от пола до красивых глаз. - Чанель, - все же ответил гитарист, - Очень приятно. – Маленькая ладошка нырнула в большущую ладонь Пака и уместилась там так, словно это было ее законное место. - Проходи тогда, что стоять около двери. - Говорит Бэк, принося для нового знакомого кресло, а сам садится на свой любимый стульчик. - Так-с, давай-ка мы с госпожой Ким послушаем, как ты поешь. Преподаватель улыбнулась и похлопала гитариста по ровной спине: - Давай, Чанни, определим, какой у тебя голос! Да кто же знал, что все так ложиться, и Чанель начнет посещать уроки вокала. Ему пришлось перенести гитару со вторника на четверг, ибо теперь он официально занимался пением в паре с Бэкхеном. Голос Пака, на его удивление, похвалили и сказали, что надо было ему раньше приходить сюда. Бэкки даже в конце первого занятия шепнул ему на ушко, что голос у него низкий и слишком «до мурашек». Такой комплимент Чан оценил, конечно, и в тайне ото всех иногда заглядывался на своего нового друга. Во внешности Бена Бэкхена действительно было что-то притягательное: то ли искренняя и по-настоящему согревающая улыбка, то ли те длинные тонкие пальцы, которыми он часто поправлял волосы, то ли его удивительный голос. Пак не знал, что выделить больше из всего списка достоинств, но то, что ему нравилось все это вместе – не отнять. Со временем Чанель обрел некий опыт и умел уже довольно-таки долго держать пока что не слишком высокую ноту, за что его часто одобрительно обнимала за плечи преподаватель, ибо ученик из гитариста получился прекрасным. Иногда Чан все же фальшивил, но делал это, исключительно следуя своему плану. Так он мог добиться внимания от Бэка, который тут же пытался исправить его и иногда, когда Пак строил грустную мордашку, даже мог утешительно на несколько секунд задержать свою ладонь на широком плече. Так начались веселые будни Пак Чанеля. Теперь он был достаточно занятым студентом: в одни дни гитара, в другие пение, и, невзирая на достаточную занятость, он находил время писать стихи и накладывать на них мелодии, что часто поселялись в его юной голове. Когда Сехун узнал, что его друг начал заниматься вокалом – захотел послушать, как же Чан поет, ведь раньше он никогда не слышал, чтобы его друг чем-то таким занимался, да и при нем Чанель никогда не то, что пел, даже не подпевал. О Сехун очень долго умолял друга поприсутствовать на одном из занятий, и Пак долго отнекивался, но эта маленькая пиявка намертво вцепилась в него, каждый день, капая на мозги. Так что Чан не выдержал и позволил ему посидеть на одной из репетиций. Да-да, именно репетиции были сейчас у полу гитариста-полу вокалиста. Это был еще только ноябрь, но кружок по пению уже припрягли петь несколько песен на новогоднем концерте. И вот, когда Сехун подходил с другом к той самой деревянной лакированной двери с уже родной для Чана табличкой, и гоготал, как дурашка, от счастья, что ему удалось уговорить хена – заметил этот странный взгляд Чана, когда дверь открыл незнакомый для него юноша. Он показался ему дружелюбным. От него веяло приятным запахом парфюма с нотками цитрусов, а миленькая кофта бледно-розового оттенка отлично сочеталась с его пепельными волосами. Чанель, придя в себя, немного стеснительно, но все же познакомил обоих. Бэк, как всегда, начал что-то лепетать своим мелодичным голоском о том, что он рад гостям в их скромном помещении, и что на данный момент они поют без преподавателя, самостоятельно готовя выступление. Сехун и Бэкхен, как показалось гитаристу, отлично «спелись» и уже через коротенький промежуток времени мило болтали об какой-то ерунде, словно подружки. Пак, сев за такое привычное уже пианино, краем уха улавливал кусочки диалога, в которых часто слышал свое имя. Он натянул свои, и так большие и торчащие в разные стороны, словно радары, уши и пытался поймать суть. Из слов, прошепелявленных его лучшим другом, он понял, что Сехун что-то пытается сказать какими-то неуклюжими намеками, то и делая, что поглядывая на «башню», сидящую напротив. Бэк внимательно воспринимал информацию, понимая ее, к сожалению, не на все сто процентов. Он кивал головой, бросая еле заметную улыбку в сторону Чанеля, и Пака это действительно беспокоило. - Может, приступим уже к репетиции? – Неуверенно начал Чан, пытаясь прервать сладкую беседу новоиспеченных друзей. - Да, конечно, - оживился Бэкхен, - начинай распеваться. Чанеля, откровенно говоря, вся эта ситуация не очень забавляла. Ему казалось, что Сехун может сболтнуть что-то лишнее, поэтому он начал разогревать связки, очень громко напевая разминку. - Я и не знал, что эта шпала умеет так петь! – Восхищенно шепчет Сехун Бэку на ушко, от чего новый друг еле подавляет в себе смешок, ибо слово «шпала» ну о-очень подходит под описание Чанеля. Когда Пак заканчивает с разминкой, он демонстративно прокашливается, давая знать, что пора бы уже начать репетицию. И Бэк подымается с маленького кожаного диванчика, на котором они разместились с Сехуном пятнадцать минут назад, расправляя складки на своих штанах. Он садится за пианино, собираясь расположить свои тонкие и завораживающие пальчики на клавишах инструмента, но удивленно охает, когда Чанель хватает его за кисть: - Прости, можно, я в этот раз? – спрашивает разрешения длинноногий, и Бэк, приподнимая брови от неожиданности, привстает из-за пианино. - А ты умеешь? – он недоверчиво бросает взгляд кофейных глаз на умоляющее лицо Чана, освобождая местечко, которое успело немножко согреться пятой точкой парня. Чанель растягивает губы в легкой улыбке и садиться за инструмент: - Да, умею, я окончил музыкальную школу именно по игре на пианино. Его большие ладони невесомо касаются черно-белых клавиш немного неуверенно, а затем он пальцами зажимает несколько из них, заполняя помещение красивыми звуками. Сехун ахает от такого открытия: кажется, его друг умелый на все руки. - Хен, что же ты скрывал свои таланты, а? – восторженно лопочет младший. - Да, Чанни, что же ты не сказал мне, что дружишь не только с гитарой? – подхватывает его Бэкхен, и Чанель замирает: впервые напарник назвал его так, не преподаватель, а Бен Бэкхен. И имя зазвучало неожиданно легко, нежно, от чего чувство симпатии мигом впиталось в кожу парня и заставило стаю мурашек путешествовать по ней. - Да…ну, как-то…не было возможности, да и… не знаю… - Чан слегка заикаясь повернулся к парням и убрал руки с клавиш. Бэкхен не стал скрывать умиления и даже похлопал башню по плечу. Затем он слишком близко наклонился к Паку и, расставляя тетрадку с нотами на полочке, прикрепленной к крышке инструмента, выдохнул воздух Чану где-то в макушку, от чего, как казалось сидящему за пианино, его волосы стали дыбом. - Тогда вот, играй. Да начнется репетиция! – хохочет вокалист с пепельной копной волос, становясь рядом и давая разрешение на начало. Чанель собирается с мыслями, пряча дрожь в ладонях за дальнюю дверь в своем сознании, и принимается за игру. Его пальцы красиво блуждают по глади из клавиш, нажимая то на одну, то на другую, и мелодия льется одним потоком где-то в воздухе. Бэк прикрывает глаза, щекоча свои щеки длинными ресницами, которые слегка трепещут, и начинает петь. Очень тонко и аккуратно его голос потопает в пространстве, заставляя Сехуна, что до этого сидел расслаблено, напрячься и выпрямить спину. Он всегда так делает, когда чем-то серьезно увлечен. Вокалист поет свои строчки и замолкает, когда начинается партия Чанеля. Пак не сбивается с ритма, играет и поет одновременно. Его низкий голос столь эластичный – уроки вокала дают о себе знать – и хрипота в его глотке вызывает дрожь в ногах. Он всегда пел очень эмоционально, и поэтому сейчас, когда Бэкхен наблюдает за ним, мимика Пака отображает весь текст песни. Он морщится, прикрыв глаза, и немного резко дергает головой, когда нота становится чуть выше. Песня заканчивается, звук пианино обрывается, голоса замолкают – и Сехун, сидящий до этого завороженно, встает и начинает хлопать, даже получается разок подсвистнуть. - Боже, ваши голоса слишком идеально подходят друг к другу! – выпаливает младший, продолжая аплодировать. Чанель слегка смущается и накрывает клавиши крышкой. - Я немножко разочарован, - говорит тогда Бэкхен, - не получилось дотянуть одну ноту, что-то горло село немного. Он присаживается на тот кожаный диванчик около Сехуна и тянется за бутылкой с водой. - Да брось, хен, я даже не заметил, – подбадривает Бена новоиспеченный дружок, доставая из кармана мятную конфету, - вот, держи, слышал, для горла не помешает. Бэк улыбается и благодарит за такое проявление заботы. - Ну что, на сегодня достаточно? – спрашивает нетерпеливо Сехун, путаясь пальцами в своих волосах и поправляя их. - Думаю, да. Что-то Бэкки сегодня не в форме, - подытоживает гитарист, вставая из-за инструмента, - надо бы тебе отдохнуть, напарник. – Его взгляд действительно озабочено осматривает уставшего Бена с ног до макушки. Похоже, он себя сейчас не очень-то хорошо чувствует. - Да, - соглашается Бэкхен, - устал, домой хочу. Он подымается с диванчика, тянется за кожаной курткой, весящей на спинке кресла, и достает ключи из кармана от помещения. - Двигаемся! – Подзывает он, толкая обоих в спины ладошками, чтобы те шли немного быстрее. Когда ключ щелкает в скважине замка, трое направляются из здания. Сехун идет слишком счастливый, ведь он наконец-то побывал на репетиции хена и даже успел стать его фанатом, еще раз. Пак топает следом, погруженный в свои мысли, а за ним плетется уставший Бэкхен, подкашливая. Похоже, та бутылка с холодной водой, что он выпил несколько минут назад, сделала только хуже. Теперь его горло начинает болеть, и он тяжко выдыхает, готовясь к тому, что его голос на завтра окончательно сядет. Чанель это замечает и немного притормаживает, дабы сравняться с парнем и идти с одной скоростью. Он думает, что надо бы зайти с Бэком в аптеку и накупить лекарств от кашля. - Ну все, ребят, меня ждут. - Говорит Сехун, оборачиваясь к друзьям на выходе из университета. Погодка в ноябре не очень-то и радует: небо затянуто тучами и, кажется, начинает падать небольшой дождь. Поэтому младший ежится и прячет холодные руки в карманы. - Приятно было познакомиться! - Отвечает Бэкхен, снова подкашливая. Он уже начинает хрипнуть. Чанель обменивается с другом рукопожатием на прощанье и провожает высокую худую фигурку взглядом: вот Сехун подходит к какому-то парню, обнимает его, и тот, кто на него ожидал на улице, не скрывает улыбки. Они еще о чем-то болтают и потом, взявшись за руки, скрываются из глаз. Чанель думает, что надо бы расспросить Сехуна, кто же этот незнакомец, что дарил такие теплые объятия его другу, но оставляет этот вопрос у себя в голове на завтра. Чанель впервые идет с Бэкхеном вместе домой. Оказывается им по дороге. Раньше не выпадало такой возможности, ибо Бэкхен занимался с преподавателем немного дольше, по собственному желанию. И Пак всегда удивлялся, как у него хватает сил заниматься столько времени, ведь после пар чувствуется огромная усталость. Бэк трудолюбив - и это еще одна черта, которая запала в душу гитаристу. Они идут медленно, и рука вокалиста, что болтается внизу, околдовывает Чанеля. Он цепляется взглядом за эту ладонь, хрупкую, почти фарфоровую, и борется с желанием взят ее в свою, большую и крепкую, дабы согреть от ноябрьского воздуха. Но все же не решается. Проходя мимо аптеки, Чан просит парня подождать снаружи, и через некоторое время он уже спускается с пакетом препаратов от простуды, кашля и прочего в руке: - Вот, держи, твой голос совсем охрип. – Он протягивает этот пакет, и холодная ладошка принимает его в свою. Бэкхен удивленно смотрит на этого великана с большими, но чертовски привлекательными ушами, что так смешно торчат в разные стороны, и шепотом благодарит за заботу. Ему хотелось поправить выбившуюся прядь волос Чанеля, что так забавно лезла в глаза, но решил, что это будет выглядеть немного странно. И вообще ему кажется все странным, и Пак в том числе. Слишком странно красивый, слишком странно завораживает голосом. Одна большая странность. Потом, когда их дороги расходятся, Бэкхен хриплым голосом говорит: «До завтра, Чанни». Улыбаясь на прощанье, вокалист сворачивает направо, а длинноногий с трудом заставляет себя кивнуть в ответ. И лишь когда силуэт парня теряется меж домов и многоэтажек, Чанель кусает губы и стучит себя кулачком по голове, бубня под нос: «Идиот, глупый трус». А в голове продолжает отбиваться эхом это бэкхеновское «Чанни».