Три смычка

Тоскливо и уныло стало в нашем доме с тех пор, как мы проводили нашего Стасика в армию. Мы с Майклом растерянно бродили по квартире, между собой почти не разговаривали, не зная, куда приткнуться среди этих ставших холодными и пустыми стен. Некого было больше нам ждать, не о ком заботиться… Ежедневно я перебирал в памяти подробности того дня, в который мы провожали его на вокзале. Стас тогда держался молодцом, улыбался и шутил. Странно было видеть нашего красавчика в камуфляжной форме с пилоткой на лысой голове, со смешно торчащими из-под нее ушами… Поддержать его пришла достаточно большая компания: парни и девушки, в основном неформального вида, многие татуированные, с пирсингом в губах, ушах и бровях, с ярко окрашенными шевелюрами. Родители парня тоже здесь присутствовали. Это была чета средних лет, они стояли в стороне с мрачным и удрученным видом. Мать всеми силами пыталась выдавить из себя слезу, но никак не получалось, а отец, поджимая губы, брезгливо поглядывал на всех присутствующих. Наше с Майклом появление произвело на родителей неизгладимое впечатление, мужчина аж задохнулся от негодования. Но что он мог сказать? Стас давно уже являлся совершеннолетним и имел полное право жить, как ему хотелось. — А вот и те милые парни, которые меня приютили! — он просиял нам навстречу, с гордостью представляя своим друзьям. — Знакомьтесь! Это Леончик и Майки! И они тут же облепили нас со всех сторон, восторженно разглядывая, трепетно трогая, поглаживая и отпуская замечания. — Привет! Мы очень рады! Какие же вы классные! Стасик столько о вас рассказывал! А вы давно вместе живете? А пустите меня к себе, а то родаки реально задолбали! — Еще чего! — услышав это, гневно воспротивился Стасик. — Это мои личные мужики, так что — руки прочь, к ним не лезьте! Потом наш паренек фотографировался с нами, со своими друзьями, но при этом отказался делать совместные кадры с собственными родителями. Само прощание было очень трогательным. Он обнимался со всеми нами, горячо чмокнул меня в щеку, потом повис на шее у Майкла и что-то шепнул ему на ухо, отчего у мужика заалели щеки. А вот с родителями Стас попрощался довольно холодно. Он весьма скупо поцеловал маму и отверг протянутую руку своего отца. — Надеюсь, что армия сделает из тебя нормального человека, — во всеуслышание изрек мужчина. — Даже не надейся, — тихо отрезал в ответ Стас. И, когда он уже вместе с остальными сидел в вагоне, мы смотрели на него через стекло, такого красивого, улыбающегося, с виду неунывающего… И сердце мое разрывалось от тоски и тревоги. Я не представлял, как выдержу эту разлуку и как теперь буду жить без него. Майкл, оказывая мне поддержку, а, может быть, и просто в поисках нее, все это время сжимал мою руку своей широкой ладонью. Разумеется, с высоты нашего опыта мы научили паренька, как откосить от армии. Существовал один способ, хоть и не очень простой, но весьма надежный. Вся фишка состояла в том, что в каждой военной части имелся психолог и призывник, не желающий служить, с первого дня прибытия должен был начать его посещать, жалуясь на нарастающую депрессию и ссылаясь на тяжелые жизненные обстоятельства, например, любимая бабушка тяжело заболела, девушка бросила и тому подобное. История должна была быть досконально продуманной и правдоподобной, чтобы психолог ни при каких обстоятельствах не поймал на вранье. Через некоторое время в жалобах должны были появиться суицидные мотивы. Именно на этом этапе призывник в обязательном порядке переводился в ближайший психо-неврологический диспансер на обследование, после чего его списывали в запас.* Я подробно объяснил юноше, как и что следовало делать и говорить, он в свою очередь внимательно выслушал и заверил меня, что непременно воспользуется нашими с Майклом советами. А после отбытия его на том адском поезде мы с моим супругом пребывали, словно на раскаленных углях! Переживая за него, мы не могли ни о чем другом ни говорить, ни думать, пока однажды вечером он не позвонил нам. — Знаете, я все же решил отслужить, — прошелестел Стас мне в ухо. — Даже сам не ожидал, что приживусь здесь. И парни тут подобрались такие интересные, все креативные и вполне толерантные. Я уже друзей себе завел. Уж протяну как-нибудь этот единственный год, зато свой долг исполню. Так что не переживайте за меня! Если получится, то лучше приезжайте на присягу! Ведь мои родители точно не появятся… — Отлично, — дрожащим от волнения голосом заверил его я. — Кто-нибудь из нас обязательно приедет! Держись там, дорогой! Любим и ждем тебя! После этого звонка мы с медведем воспряли духом, словно помолодели лет на десять! Даже принялись делать косметический ремонт в нашей обшарпанной хате: переклеивать обои, перестилать полы, менять окна и двери. Майкл бросил пить пиво и начал бегать по утрам в парке. Он значительно похудел и стал чувствовать себя гораздо лучше. Я бросил курить и подналег на гантели и штангу, в результате чего несколько набрал вес, что пошло в зачет моей фигуре. Кроме того, так вышло, что мы оба сменили работу. Просто однажды мне пришло в голову: а зачем, собственно, я учу японцев русскому языку? Может быть, попробовать учить самих русских языку японскому? Конечно, я не знал японский в совершенстве, но все же вполне достаточно, чтобы в непритязательном кругу сойти за гуру. Вот однажды я и разместил в интернете с десяток подобных объявлений. На фоне неуклонно растущего в России интереса к этой загадочной стране, ее культуре, специфической самобытности, а особенно — благодаря популярности жанра аниме, успех моего предприятия оказался просто ошеломляющим. Заказы на уроки и переводы текстов посыпались со всех сторон, и я едва успевал справляться, а доходы нашей семьи поднялись в разы! Майкл тоже ушел из магазина и пристроился работать охранником на автомобильную стоянку. В обязанности его входило с важным видом, почесывая брюшко, бдить у мониторов и несколько раз за двенадцатичасовую смену обходить территорию стоянки по всему периметру. Учитывая, насколько мой мужик любил автомобильную технику, на новой работе он сильно не уставал, поэтому значительно воспрял духом, пребывал теперь часто в отличном игривом настроении, что весьма положительно сказывалось на нашей интимной жизни. И жены наши, к слову, получая достаточные алименты, наконец перестали отравлять нам жизнь. А мы ждали. Ждали наше юное ненаглядное сокровище каждый день, не теряя надежды, что однажды Стас возникнет на пороге и подарит нам свою улыбку. Я мечтал увидеть его хотя бы еще один раз в своей жизни. Впрочем, у меня имелись веские основания на это рассчитывать, так как юноша оставил нам на хранение все свои девичьи вещички, которыми, судя по его словам, очень дорожил. И так хотелось надеяться, что когда-нибудь он за ними вернется… По вечерам в полудремоте, припав к Майклу на плечо, я думал о Стасе. Что пацан наш делал сейчас? Не побили ли его? А вдруг телефон отобрали? Сыт ли он? Здоров ли? Все эти мысли сводили меня с ума. И порой, глядя в глаза моего любимого мужчины, я читал в них ту же самую обеспокоенность. И меня утешала лишь одна мысль. Раз мы думали о нем, то хотелось верить, что и наш Стас тоже не забывал про нас, и мы, все трое, одинаково стремились друг к другу.