Без названия.

Руки на плечах такие теплые, такие большие и совсем не дрожат — не то, что она. Ведь Стив — гора, каменный столб, обелиск, обязательно нерушимый, стойкий. Он дышит ей за ухо и, как всегда, обещает, что все будет хорошо, что все непременно сложится. Сложится и Наташа. Пополам. Сложится как карточный домик, рассыплется по постели. Но это не страшно — Стив собирал не раз, соберет и в этот. Наташа жмется к нему и прерывисто выдыхает во впадинку между ключицами ставший невыносимо вязким и гремучим воздух. Ей совсем не нужна серебряная звезда на этой груди, чтобы почувствовать себя в безопасности. Но чертовски нужен Стив. Роджерс обвивает руками кажущееся таким хрупким тело. Каждый его вдох приходится на два Наташиных выдоха — он считает. Она думает, что он не может уже больше терпеть ее периодического тихого поскуливания. Но Стив каждый раз, как в первый, сажает ее себе на колени и с готовностью слушает все, что она робко выдохнет в его крепкую шею. Утром Нат встретит его на кухне и будет вести себя нарочито тихо. Тихо. Стив размешивает растворимый кофе — ложка ударяет по толстой стенке кружки со звоном монастырского колокола. Она же гордо пьет кофе перед окном, не смотря на Стивена лишний раз. Для нее вчерашней ночи просто не было — все, что в ней копилось едкой ржавчиной, превратилось в слезы и давно уже впиталось в застиранную футболку Стива. А Стив помнит. Помнит все с самого первого дня. Помнит каждый ее сорвавшийся голос, каждую дрогнувшую улыбку, каждое «Останься, пожалуйста, Стив». Держит все это на обратной стороне своего щита, держит в уголках прищуренных глаз и в морщинках, собирающихся, когда он сводит брови. Бережно хранит в себе и вспоминает, вспоминает, вспоминает, потому что знает, что Вдова плачет только с ним.