Папа (не)против

— Подвинься, — шипит Ванда, отпихивая Питера прочь от замочной скважины. — Хэй, — протестующе машет руками тот, балансируя на одной ноге, после на секунду исчезает, но возвращается сразу же, с чупа-чупсом во рту. — Что ты надеешься там увидеть? Как папа расчленяет твоего парня? Ванда на секунду отрывается от своего занятия и неуловимо краснеет. И да, по мнению Питера, это могло бы выглядеть весьма и весьма мило, если бы картинку не портил этот привычно серьезный взгляд, тяжелый даже. Под которым он почему-то частенько ощущал себя крайне неуютно, ощущал себя чуть ли не нашкодившим пацаном, а это как минимум несправедливо, ведь это он здесь старший брат, верно? Верно же? — Курт, он… — девушка замолкает на миг, смущенно заправляет прядь волос за ухо. — Он не то, чтобы мой парень. Мы еще даже не целовались. — Поверь, для его же собственного блага, я надеюсь, так оно и есть. — Эй, — Ванда несильно бьет брата по руке. Ну, по крайней мере, порывается, однако этот самый брат успевает не только со смехом увернуться, но и взлохматить ей волосы, что длинными, темными прядями укрывали плечи. — О чем это ты? — Об отце. Курт, он… его вид не совсем… — Ртуть на секунду задумывается, хмурится, догрызает чупа-чупс, — внушает доверие. Да, он что-то типа ходячей хвостатой монашки, и это делает ему определенную репутацию, но… — О, заткнись, — закатывает глаза девушка, отворачиваясь. — Что ты вообще можешь знать об этом? О Курте? — Что я могу знать о Курте? — возмущенно — хотя, скорее, ревностно — вскрикивает Питер, театрально хватаясь за сердце, почти давится воздухом. — Курт — мой друг, забыла? Он мой лучший друг. И эти выходные должны были быть нашими. Понимаешь? Только я и он. Команда мечты. Два одиноких красавчика, свободных, как ветер, два орла в небесном просторе. Но ты его отобрала. — Темные глаза насквозь пронзают громко фыркающую сестру. Питер едва не искрится серебристым мерцанием от переизбытка эмоций. — Ты постоянно проводишь с ним все время. Прибрала к рукам моего лучшего друга, не стыдно тебе? — Просто заткнись, идиот, — качает головой Ванда с кривой улыбкой на губах. И смотрит так внимательно, так покровительственно, что парень на миг ежится, вспоминая идентичный взгляд их матери. От Магды Ванда определенно взяла куда больше, нежели от отца. — Не называй меня идиотом. — Тогда не веди себя как идиот. — Ты ведь знаешь, что я старше, верно? — На двенадцать минут, — вздыхает Ванда. У неугомонного братца в кармане припасен один и тот же аргумент на протяжении двадцати с лишним лет. — Лишь на двенадцать минут, помнишь? Мы близнецы. — Но я намного красивей. — Ха. — Дважды "ха" на твое "ха". — О, ты ранил меня в самое сердце. Питер надувается, молчит секунды полторы и прибавляет: — К слову, дорогая моя сестрица, ты и представить не можешь, сколько раз я могу… к примеру, обежать Землю за эти двенадцать минут. Ты слишком предвзято относишься ко времени, не стоит. — Время для нас течет по-разному, Питер. Ванда невольно качает головой, пряча усмешку. Почему-то иногда ей казалось, что перед ней был ребенок — капризный и никак не желающий взрослеть. Хотя, в то же время она и осознавала, что отчасти это лишь видимость. Ведь никто не мог знать Ртуть настолько хорошо, насколько его знала Ванда, верно? Она знала его всего, видела насквозь, улавливала малейшие изменения в настроении даже на расстоянии, всегда могла почувствовать, если что-то шло не так. Она младше, да, — ох, двенадцать чертовых минут! — но, кажется, ей, напротив, случилось повзрослеть гораздо раньше брата. Брата, который, едва только научившись бегать, тотчас впечатался в стену, заработав перелом носовой перегородки. Ходячее недоразумение. И почему-то Ванда слишком сильно переживала за него, на инстинктивном уровне, всегда боялась, что тот может натворить дел. Не могла не бояться. Питер казался беззаботным и полным энтузиазма, но одновременно он мог быть и пороховой бочкой, готовой взорваться в любую секунду. Из крайности в крайность. И Ванда старалась приглядывать за ним по возможности. Питер, конечно, делал ровно то же самое в отношении своей сестры, также волновался и порывался защищать. Это было естественно, они приняли на себя эти роли, едва появившись на свет. Парень меж тем прокашливается, сбрасывая с девушки липкую пелену размышлений, посылает ей осуждающий взгляд, который бессовестно игнорируется, однако в глубине миндалевидных карих глаз — совершенно идентичных глазам брата — мелькает нечто мягкое, бесконечно теплое. — Думаешь, папа уже избавляется от тела? — бубнит Питер весело, прислушиваясь к звукам за дверью. — Питер! — Ванда крутится рядом, вздыхает по пять раз в минуту, ходит кругами, то и дело приваливаясь спиной к ближайшей стене. — Что? Ты сама виновата, — Ртуть беспечно пожимает плечиками и дарит сестре шальную ухмылку. — Он же без тормозов. В смысле, отец. Зачем вообще это все? Какой смысл? Он и приезжает-то раз в месяц. Вот и жил бы себе дальше в светлом неведении, с головой ушел бы в терроризм, организовал бы тематический кружок. Вообще странно, да? Вы столько встречались за его спиной, а он и не в курсе. Вся школа об этом болтала. А проф? Хотя да, он вечно пропускает свежие сплетни, а потом обижается, что ему ничего не рассказывают. Помнишь его открытку для Джубили и Майка в честь начала отношений? Они к тому времени уже два месяца как не здоровались. Парень откровенно забавляется, ну потому что серьезно? Кто вообще добровольно захочет иметь контакт с чуваком, способным в любой момент окопаться в твоих мозгах? Хотя, сие, конечно, ни разу не грозило юному спидстеру, однако… пофиг, тут без вариантов — жуть. Ванда хмурится от излишне громкого голоса, чувствуя легкое покалывание в затылке. Как бы сильно она не любила Питера, но когда тот принимался говорить, хотелось лишь одного — поскорее его заткнуть. — Говори тише, — девушка без интереса рассматривает ногти на правой руке. — Папа об этом не знает, хорошо? Он думает, это наше первое свидание. Ну, я просто слишком опасаюсь за Курта. И он… ты знаешь, Пит, он такой правильный. Такой… ответственный. — Она смущенно улыбается, весьма сильно походя на влюбленную дурочку. — Сказал, что скрываться глупо. Он не такой, как другие парни. И он мне действительно нравится. — О, пожалуйста, — Питер корчит гримасу. — Пофиг, просто расскажи отцу до того, как Курт встанет на одно колено. — Он опять припадает ухом к двери. — И вообще, сейчас у нас есть заботы поважнее. Тебе не кажется, что там как-то уж слишком тихо? Я ни на что не намекаю, но… — Перестань, это глупо, — Ванда едва уловимо вздрагивает. — Папа не причинит ему вреда. Не причинит ведь? — Как знать, — туманно произносит Питер. — Очень может быть, что за этой дверью сейчас происходит убийство. — Вот же дерьмо, отойди, — Ванда резво шагает вперед, тесня в сторону возмущенно пыхтящего брата, замирает на мгновение перед запертой дверью кабинета, раздумывает, медлит, но в итоге решительно выпрямляется, расправляет плечи. Ртуть незаметно закатывает глаза, что-то ворчит, но девушка лишь отмахивается и смыкает пальцы на отполированной до блеска дверной ручке. Однако торжественно вломиться внутрь и героически вызволить своего парня ей так и не удается — дверь с противным стуком отворяется сама, являя миру мрачного Эрика Леншерра, а так же — не менее мрачного Ночного Змея, что безмолвной и крошечной тенью шаркал следом. — Курт, ты как? — Ванда озабоченно тянется к Вагнеру, но заслышав братское покашливание, поспешно прячет руки за спину, точно обжигаясь. Эрик пристально наблюдает за ней. — Чувак, ты жив! — до смешного искренне радуется Ртуть, буквально расцветает. В один миг он оказывается подле друга, приобнимая того за плечи, затем бросает быстрый взгляд по сторонам, наклоняется ближе и тихо шепчет: — Ну? Как репетировали? Не облажался? — Наверное, — вздыхает Курт, едва держась на дрожащих ногах. — Он зачитывал вслух мое личное дело и все время допытывался, нет ли у меня в роду кого-нибудь, ээ, красненького. Это было, эм… seltsam. — Погоди, что? Ты ведь обещал мне, — Ванда удивленно вскидывает брови и с явным укором посматривает на Эрика. Тот встречает взгляд дочери совершенно спокойно, почти снисходительно, он выглядит таким на удивление расслабленным, каким-то отстраненным. Будто откровенно увлечен происходящим. И, кажется, напряжение, повисшее между этими двумя, можно легко нарезать ножом. — Папа, на минутку, ладно? Отойдем. Питер и Курт молча хлопают глазами, наблюдая, как они медленно скрываются за тяжелыми дверями — буквально дрожащая от негодования Ванда, бесстрашная, с ровной осанкой, упрямо сложившая на груди руки, и лениво вышагивающий за ней отец. Спустя секунду, как только ушей касается звук щелкнувшего замка, Питер, помолчав недолго — исключительно приличия ради — принимается сыпать вопросами: — Что он делал? Пытал? Пихал под ногти металлические иголки? Душил хвостом? Ты отбивался? Показал себя? Не мямлил? Сто пудов, мямлил, я ж тебя знаю. Черт, ты не был готов к такому, чувак, морально не был. Попробуй расслабиться, все позади. Ты здесь, со мной. Узнаешь меня? Это я, твой самый лучший и любимый друг Пит. Мы крутые братаны еще с Каира. Ты даже браслетик дружбы мне задарил на прошлый день рождения. Прям как девчонка, но мило, да. Хэй, скажи что-нибудь? У тебя шок? У него шок! — Питер, нет, ты мог бы говорить… nicht so laut? Не так быстро, — Курт приподнимает руки в одновременно защитном и успокаивающем жесте. — Окей, — милостиво соглашается Ртуть, но сохранять молчание слишком долгое время не в его силах, он не выдерживает: — Ну так что? Все путем? Он благословил вас? Выглядишь неплохо. Ну, знаешь, для парня, который встречался с моей сестрой за спиной у ее старика. Старика, отмотавшего срок в Пентагоне, да еще тяготеющего к терроризму. Эрик Леншерр-тире-Магнето. — Невидимые кавычки повисают в воздухе. — Хэй, расскажу тебе кое-что, ладно? Чтобы реально понимать масштабы. — Он насупливается, придаваясь воспоминаниям. — Как-то Ванда пошла гулять с одним мудаком. Нет серьезно, тот еще мудак, он носил эти свои чертовы подтяжки и сережку в ухе. Ну и вроде все было нормально одно время, а потом выяснилось, что этот тип помимо Ванды увивался еще за двумя девчонками. И… пфф. В общем, Ванда тогда проплакала в подушку весь день. — На лице Питера мелькает неожиданно серьезное выражение, почти пугающее. — А я ненавижу, когда моя сестра плачет. Она же моя сестра, хэй. Короче, я набил ему морду. А папа… ну, папа тоже был не в восторге. — Насколько… насколько не в восторге? — запинаясь, на ломанном английском спрашивает Курт. — Эм. Ну, знаешь, не то, чтобы очень… но кстати сережка даже осталась целой. Ухо, правда, частично, — совершенно непринужденно хихикает Питер. — Было круто. Но мерзко. Проф долго тогда орал. Он замолкает на мгновение, удивленно наблюдая, как кожа Вагнера преобразуется из темно-синего оттенка в светло-пресветло-синий. — Нет, нет, не паникуй, — Питер мысленно дает себе по лицу и спешит успокоить друга. — Папа тебя разглядит, непременно. А еще ты нравишься Ванде. Я имею в виду, очень нравишься. Это главное. Думаю, она повелась на твой акцент. — Правда? — сквозь неуверенность, царящую во взгляде янтарно-желтых глаз пробивается искорка надежды. Он несмело улыбается и чуть отворачивается, пряча вспыхнувшие фиолетовым щеки. Ртуть не отказывает себе в удовольствии ткнуть пальцем в каждую из них. — Я… — Курт запинается, медлит, сомневаясь, но все же признается, отчаянно смущаясь: — Знаешь, Питер, Ванда, она… замечательная. Schön, ja. — Вау. Кажется, ты реально на нее запал, — непонятно чему восхищается Питер, прислоняется к стене и ухмыляется. — И ваш отец, — Ночной Змей опасливо оглядывается на дверь запертого кабинета, кусает губу и переминается с ноги на ногу. — Он на самом деле переживает. Это очень, эм, здорово, когда есть, кому переживать. Мистер Леншерр — хороший человек. И очень хороший отец. Питер не отвечает на это ничем, кроме как долгим — подозрительно долгим для него — молчанием. Затем хмыкает, сует руки в карманы штанов и слегка сползает по стене вниз. Вагнер тоже не спешит говорить вновь, только безмолвно смотрит, как-то… понимающе? Или, скорее, тепло. И ободряюще. Неважно, все сразу, на самом деле все-все, слишком много было в его глазах, настолько, что Питер не мог противиться, не мог не поделиться с близким человеком, просто не в состоянии игнорировать: — Да, он неплохо справляется. Это круто, если честно. Ну, что он… рядом. Ночной Змей лишь улыбается ему, склоняет голову набок, но снова не решается отвечать, не хочет портить момент, а Питеру, похоже, вовсе и не нужно ничего такого, ведь, похоже, в этом молчании куда больше смысла, нежели в каких-то громких словах. Да, все-таки, Курт — хороший друг. Чертовски хороший. И Ртуть почти готов обидеться на Ванду до конца жизни за то, что она в каком-то смысле отбирает его. Это немного странное чувство. Но Курту действительно нравится Ванда, а Ванде действительной нравится Курт. Поэтому все, что Питер может и должен сделать — это попробовать быть достойным другом и братом. — Удачи тебе, чувак, — произносит он, выныривая из собственного бассейна размышлений и сомнений. — И постарайся не обижать папину маленькую принцессу. Курт хмурится, хвост его то и дело постукивает острым кончиком по полу. Парень не особо хорош в английском, еще осваивает, однако суть уловить в состоянии. А суть в том, что для любого отца его дочка — самое сокровенное и рьяно оберегаемое. Да, Эрик узнал о Ванде и Питере лишь несколько месяцев назад, однако, узнав, стал появляться в институте куда чаще обычного, желая иметь хотя бы минимальный контакт со своими детьми. И если для излишне замкнутой Ванды было нелегко принять отца очень долгое время, то Питер висел у него на шее уже спустя пять минут после «ошеломительной новости». Конечно, пока что все крайне запутанно и сложно, но эта семья определенно двигается в верном направлении. Так считал Курт. Знакомый скрип отошедшей в сторону двери внезапно рушит воцарившуюся в воздухе хрупкую тишину, заставляет парней резво, как по команде, поднять головы на звук шагов. Ванда с победоносным видом ступает впереди, а Эрик вновь знакомой, до страшного молчаливой тенью просачивается следом. Взгляд его быстро, выверено обшаривает коридор, буквально сразу же упираясь в Крута, который моментально опускает плечи. Хвост, бессовестно выдавая внутреннее нервное стояние хозяина, раскачивается из стороны в сторону, со свистом рассекая воздух. Ртуть подавляет желание протянуть руку и как следует подергать за него. — Курт, мы опаздываем в кино, верно? — счастливо щебечет Ванда. Она излучает почти осязаемую легкость, улыбается тепло-тепло и кажется такой красивой прямо сейчас. Курт не может отвести от нее взгляда, чувствуя, как к щекам приливает смущение. — Э, да. Да, конечно, — он тут же оказывается рядом с девушкой и робко тянется своей рукой к покоящейся на бедре изящной девичьей ладошке. Однако, энтузиазма у него заметно поубавляется, едва он перехватывает предостерегающий, откровенно неприязненный взгляд Леншерра. Ночной Змей спешит поскорее убрать руку прочь, неловко делая вид, что вовсе ни о чем таком он и не думал, а лишь хотел пригладить топорщащиеся на макушке вихры. — Мы можем телепортироваться, если… — Нет, поедем на машине Скотта? Вечер такой замечательный. Давай прокатимся? — Хорошо. Да, хорошо, — бормочет Курт. После, мысленно сосчитав до десяти, набирает в грудь воздуха и оборачивается к хранящему угрюмое молчание Эрику. Он желает объясниться, но то и дело срывается на немецкий от волнения: — Мистер Леншерр, сэр, я versprechen, то есть, обещаю, sie war bei mir sicher*, да-да, и я… приведу Ванду к девяти часам обратно. Эрик все еще молчит, лишь медленно сужает глаза. — Ох, к восьми? — отчаянно смущаясь, исправляется Вагнер. Эрик не отвечает и на это, в глубине серых глаз мелькает что-то весьма нехорошее. Жуткое. Курт чувствует, как начинает потеть. — К семи, nicht wahr? — Семь вечера, верно, — ровно бросает Леншерр, не изменившись в лице. Бросает коротко, Курт даже не уверен, что ему не послышалось. — Она должна быть здесь в семь вечера. И насчет хвоста, — тонкие губы вытягиваются в невидимую линию. Синий хвост робко замирает в воздухе. — Ты контролируешь это? Постарайся держать его при себе. Все остальное тоже. — Папа, — закатывает глаза Ванда, незаметно сжимая трехпалую руку Ночного Змея в надежде подбодрить, успокоить. — Прекрати. Мы всего лишь сходим в кино, ничего больше. Тебе не стоит волноваться. Эрик нехотя отрывается от Вагнера и смотрит на нее. И Курт готов поклясться, что взгляд его моментально меняется, преображается. Теплеет. Кажется, Эрик даже на Питера редко смотрел вот так. Ох, и Курт определенно не в лучшем положении сейчас. Он чувствует себя каким-то негодяем, отнимающим единственную радость в жизни Магнето, его сокровище, ему почти стыдно. Однако маленькие и такие нежные на ощупь пальчики Ванды Максимофф все еще касаются его запястья, и он явно не намерен отступать. Никогда. — В семь, — кивает Курт, с мимолетной уверенностью в глазах. Эрик в ответ лишь слегка приподнимает бровь в, казалось бы, искреннем удивлении. Или, скорее, это только ирония. Он точно забавляется ситуацией. Кажется, в эту самую секунду Курт Вагнер определенно не вызывал в душе мастера магнетизма ничего, помимо легких зачатков равнодушия вперемешку с отсутствием должного интереса. А Ванда вдруг лукаво усмехается, оглядывая отца, смотрит так мягко и в то же время пытливо, с каким-то вызовом. Но, впрочем, Эрик не реагирует, никак, он все такой же молчаливый и все такой же жуткий. И все так же мерит Курта колючим взглядом. Как будто предупреждающим. И тогда происходит что-то странное, крайне занятное. Ванда неожиданно тихонько хихикает, заправляет прядь волос за ухо и в два шага преодолевает расстояние до Леншерра. А после решительно приподнимается на носочках, оставляя на колючей щеке отца легкий поцелуй. — Не волнуйся, правда, — шепчет она, на мгновение укладывая голову на крепкое мужское плечо. — Все будет хорошо. Сядем через одно сиденье друг от друга. Эрик совершенно не изменяется внешне, ни единой эмоции не мелькает на его лице. Однако Питер вот точно знает — там, глубоко внутри, он безнадежно и навсегда растрогался, пал жертвой чар Алой Ведьмы. Как и многие другие до него. Как и он сам уже очень и очень давно. Ванда умела очаровывать, что уж тут. — Эй, — тянет Питер громко и прокашливается, умело обращая все внимание на себя. — А что за фильм? Надеюсь, ничего страшного. Курт не любит ужасы. И, надеюсь, ничего с цирковой тематикой. — Третьи Звездные Войны. — Что? Что-о? — спидстер порывисто оборачивается к лучшему другу. — Я думал, мы посмотрим их в выходные. Ты — маленький хвостатый предатель! — Я не… — спешит оправдаться Курт, но его, впрочем, как и всегда, предпочитают игнорировать. — Питер, ты ведь смотрел этот фильм уже дважды. — Тихий и робкий голос синего паренька утопает в резком, недовольном тоне Ванды. — Что ты вообще знаешь? Это же классика. — А я не видела еще ни разу, — парирует Ванда, посматривая на братишку этим своим знакомым, неодобрительным взглядом. Определенно она позаимствовала его у матери. — Поэтому Курт идет со мной. — Пфф, — отмахивается от нее Питер, небрежно и скучающе. — Твои аргументы отстой. — Твое лицо отстой. — Хэй. Курт молча и немного неловко слушает комичные пререкания близнецов, понимая, что они не очень-то преуспевают во взаимных оскорблениях. Хотя вряд ли они ругаются всерьез, скорее, по привычке. Ночной Змей вздыхает и внезапно для самого себя ощущает тепло, что разливается где-то в районе груди, постепенно спускающееся в желудок. Ну, все потому что близнецы Максимофф. Все потому что Курт уже давно осознал и принял, что те неизменно вызывали в нем сильные, ранее незнакомые чувства. Это не было похоже ни на что. Странно, но, кажется, он действительно испытывал некую личную слабость к каждому из близнецов. Их нельзя было представить по отдельности, совершенно, это казалось неправильным. Ванда и Питер, вдвоем, лишь так и никак иначе. Хотя, если честно, Ртуть — болтливая, ходячая катастрофа — и спокойная, всегда рассудительная Алая Ведьма вряд ли могли навести на мысль, что их что-либо связывает, в родственном плане. Однако стоит смотреть глубже, верно? И Курт смотрел. Душа, что поделена на двоих, вместе они являют собой нечто крайне мощное, настоящее. Вагнер находил это поистине прекрасным и невольно засматривался на Питера и Ванду всякий подвернувшийся раз, просто наблюдал, зачастую — со стороны. Чувствуя внутри необъяснимый трепет. — Окей, — тем временем ухмыляется спидстер. — Окей, ладненько, раз уж вы решили быть этакой сопливой парочкой, которые постоянно сосутся и держатся за ручки, что ж. Пожалуйста. Но на следующие выходные Курт мой. По рукам? Имей в виду, я сразу забил. Курт едва не закатывает глаза к потолку, но вдруг замечает, что Эрик, к огромному удивлению, тоже посматривает на своих близнецов долгим, неопределенным взглядом. Если быть совершенно сторонним, объективным наблюдателем, то вполне можно было бы предложить, что он… просто любуется ими. Да, точно. С легкой ухмылкой, что красуется на тонких губах, с этим нарастающим интересом в глубине серых глаз. А, может, и с какой-то странной, чужеродной теплотой, умиротворением. Но все это, разумеется, замечает лишь внимательный, очень наблюдательный Курт, больше никто. — Кажется, у тебя есть, что сказать мне, парень? Ночной Змей чуть ли не подпрыгивает, когда ушей касается ровный, чертовски холодный голос Леншерра. Он похож на сталь — прорезает внезапно напавшее оцепенение, разрушает его подчистую. Курт моргает, встречая буквально изучающий, цепкий взгляд, что теперь уже всецело был сконцентрирован на его скромной персоне. Этот взгляд легко мог быть взглядом кровожадного маньяка-убийцы. Запросто. Нет, нет, прочь волнение, прочь! Однако не стоило ему так откровенно пялиться, да? Что ж, и определенно к лучшему, что он послушался Питера и исключил в одежде все металлическое. — Эм, сказать? — сбивчиво переспрашивает Курт, стараясь глубоко дышать. Курт определенно не хотел ничего говорить, даже смотреть ни на кого не хотел. Чего он действительно хотел, так это всего-навсего держать Ванду за руку — открыто и уверенно — вдыхать едва уловимый, сладковатый запах ее волос, ну и еще, пожалуй, все-таки посмотреть третьих Звездных Войн и съесть попкорн. И, возможно, даже поцеловать Ванду после. Просто поцеловать, один раз, это ведь ничего? Она ведь не будет против? Хотя, в общем-то, какая разница. Вряд ли бы он решился на что-то такое, вряд ли бы смог пересилить собственный страх и смущение. И вряд ли бы он остался в живых после подобных экспериментов с дочерью того, который отмотал десятилетний срок в Пентагоне, который еще и тяготеет к терроризму и который тот самый Эрик-Леншерр-тире-Магнето. — Расслабься, пап, — внезапно вмешивается Питер, отворачиваясь от пунцовой сестры. В ручонках у него неизвестно откуда взялся новенький тетрис, в который он сразу же уткнулся, умудряясь параллельно болтать: — Чтоб ты знал, Курт классный чувак. Просто офигенный. Я серьезно. Каждое воскресенье он ходит молиться в церковь, каждый четверг кормит уточек возле пруда, а каждую пятницу добровольно соглашается играть с профом в шахматы. Последнее хочу особенно подчеркнуть, учитывая, что проф тот еще зануда. — Это что, братское одобрение? — изумляется Ванда. — К тому же, — тыкает по кнопкам Питер с молниеносной скоростью. В его тоне сквозят какие-то поразительно убедительные интонации, плавные, обволакивающие, на лице фирменная улыбочка с ямочками, спидстер, будто не друга лучшего нахваливает, а умело рекламирует незаменимую в быту овощечистку — крутую и многофункциональную. Ту самую, что крутили по телеку еще утром. — Курт весьма умен, хорош собой, с чувством юмора. Своеобразным, но с чувством. Прикинь, па, он даже не ругается... типа не сквернословит, ха. В смысле, вообще. Вот с этим прям беда, конечно, этим не хвастаются. Но все путем, я сказал ему завести словарь, буду надиктовывать каждый день. — Курт молча прячет лицо в ладонях, Ванда трясется от гнева. — А еще он типа реальная скромняжка. Отдельно хотелось бы остановиться на хвосте, эта штука реально офиг… — Питер. Просто. Заткнись, — сквозь зубы цедит Ванда, от души жалея, что не имеет возможности дотянуться до любимого всем сердцем братца. Поэтому просто посылает ему весьма и весьма красноречивый взгляд. Но, впрочем, впустую — внимание Ртути целиком и полностью поглощает дурацкий тетрис. — Идем, Курт. Сеанс уже через час. Безо всякого стеснения девушка резво хватает паренька под руку, тянет ближе к себе, призывая быть уверенным и не робеть. Вагнер едва уловимо краснеет, потом при беглом взгляде на Магнето капельку тушуется, однако уже в следующую секунду задорный смех Ванды у собственного уха заставляет его с новой силой смутиться. — Хорошо вам провести время, и никаких рядов для парочек! — на прощание машет ручкой Питер, наконец отвлекаясь от игры. Стандартные мелодии тетриса оседают в воздухе, громкие и раздражающие. Он провожает веселым взглядом шагающих в ногу влюбленных голубков; синий хвост все крутится и крутится, совершенно неконтролируемый, сам по себе. — Эй, Ванда! Ванда, держи свои руки при себе, ясно? Не распускай. Он еще так невинен! Ванда на миг оглядывается, даруя брату такой откровенно яростный взгляд, что впору бы забиться куда-нибудь под кровать недельки на две-три и не показываться оттуда даже мимолетно. А под тонкими пальцами на миг что-то искрится, рябит, что-то алое, яркое. Но Питер не пугается, совсем, только улыбается шире, смахивает несуществующую слезу с глаз и несчастно-пренесчастно наблюдает за скуксившимся худеньким Вагнером так, словно тот был птенцом, наконец сумевшим вылететь из гнезда. — Эх, я знал, что этот день настанет, — с чувством вздыхает Ртуть. — Я научил его всему, что знал. Удачи, чувак. — Затем он фыркает и с нетерпением оборачивается к безмолвно стоящему по правую сторону отцу. Тот, едва встречаясь взглядом с шальными глазами, снисходительно приподнимает брови. — Ну, чем займемся? Ты надолго? Надолго? Ванда на свидании, Курт на свидании. Остались только мы вдвоем. Красота-а-а. Хэй. Сыграем в Пакмена? Или в пинг-понг? Кто быстрее вокруг школы? Звездные Войны и попкорн? О, нет, стой, что ты думаешь о неких секретных архивах… — Как насчет того варианта, где мы обсуждаем школьную кладовую? — тихо, но определенно очень-очень нехорошо интересуется Эрик. — Ванда рассказала мне кое-что. — Черт, — Питер сразу же поникает, сдувается. — Пап, это не то, что ты думаешь. Не верь ни единому слову. Вообще. Ты же знаешь, я в завязке. Вторую неделю уже, у кого хочешь спроси. Кроме Хэнка. Но ему я все верну сегодня вечером, об этом не парься. А из кладовой я только несколько коробок печенья взял. И сухие завтраки. Я не виноват, что там фиговый замок, когда бы ее вынесли — вопрос времени. К тому же, я… о, ну ла-а-адно. — Парень вздыхает в знак поражения, убирает руки за спину и, покачиваясь с пятки на носок, напускает на себя самый свой невинный вид — тот, что чаще всего репетировался им у зеркала — понимая, что все, попался. — Ладно, хорошо. А что ты скажешь на это? Немного помявшись, покусав губу, Ртуть мелькает в воздухе расплывчатой серой дымкой, на миг показываясь рядом с Леншерром, придвигается ближе, чуть ли не застенчиво приподнимается на носочках и смазано чмокает отца в щеку. После быстро отстраняется, склоняет голову набок и ожидающе хлопает глазами. Эрик вскидывает бровь, с легкой иронией созерцая свое сияющее, пышущее надеждой и энтузиазмом чадо, подумывая, стоит ли продаваться так задешево. — Ты знаешь, что подобное сходит с рук лишь твоей сестре, верно? — лениво роняет он, с отстраненной увлеченностью наблюдая, как мордашку Питера незамедлительно искажает очередная гримаса. Впрочем, спустя секунду радостная улыбка вновь тянет уголки его губ вверх, в глазах блестит что-то яркое-яркое. — Ну ладно, попробовать стоило, — пожимает он плечами. — А это потому, что Ванда девчонка, да? Да ведь? Что за фигня? Я же круче. Милый и очаровательный, просто чудо ведь. — Кто бы спорил, — задумчиво хмыкает Эрик и, не дожидаясь нового потока слов, разворачивается, неторопливо шагая вдоль школьного коридора в направлении второго этажа. А еще, кажется, он старательно пытается сдержать усмешку. — Идем, Питер. — Только не к профу, ну пожалуйста, — чуть ли не плачет Ртуть, однако послушно, хвостиком плетется вслед за отцом — такой маленький, сгорбившийся, совершенно несчастный. И все еще не оставляет попыток отвертеться: — А как насчет обнимашек? Что скажешь? Обнимашки, чувак. Пообнимаемся и разойдемся? Да ладно, я же вижу, что ты хочешь. Давай, иди сюда, падай в мои объятия. Ну? Па-а-ап. Спустя время, где-то далеко-далеко, уже на лестнице можно услышать, как многозначительно хмыкает Эрик, с убийственным спокойствием интересуясь: — Итак. Как долго они уже встречаются?