Кнопка

      В серую кирпичную стену была вмонтирована кнопка. Просто кнопка, ничего такого, яркая, красная, из жесткого пластика, какие бывали в поездах или троллейбусах. Она была вмонтирована вместе с серым жестяным поддоном намертво, так, что не было никакой возможности вытащить ее и посмотреть, есть ли провода и к чему они присоединяются. Признаться, кнопка и кирпичная кадка были такими обычными предметами, что не вызывали никаких ощущений. По крайней мере таких, какие должны вызывать предметы, вдруг оказавшиеся не на своем месте. Пожалуй, Игорь бы даже не заметил ее, пройдя мимо, как и тысячи других спешащих пешеходов, тем более, что вечерело, на поверхности начал появляться весьма своеобразный контингент, накрапывал мерзкий питерский дождик, да и в целом настроение было ужаснейшим. Но дальнейшим планам по пролеживанию дивана помешало одно, хм, определенное обстоятельство — сквозь асфальтово-тротуарную палитру, украшенную корявыми полустершимися граффити, объявлениями и редкими пыльными окошками пробивалось нечто воистину поражающее воображение своей монументальностью. Красной краской, невольно напоминающей разводы крови, была нет, не нарисована — как-будто выцарапана надпись метров в пять высоту, которая жизнерадостно, с нотками психоза гласила: «Кнопка выключения реальности». Скромная стрелка указывала как раз на упомянутую кнопку. И вот в эту самую арт-инсталляцию, как сказал бы критик, стоял и совсем не критически тупил Игорь. Можно было бы списать внезапное преображение унылой кирпичной стены на какую-нибудь выставку, если бы дело не происходило унылой мерзкой осенью, еще более унылой, чем зима, весна и лето, и не в районе, услышав название которого, образованные люди приподнимали бровь и спрашивали: «А где это?» Ну, и самое главное — Игорь готов был поклясться жизнью, зубом, душой, даже собственной матерью, что когда он шел мимо полчаса назад за курткой ни надписи, ни кнопки не было и в помине. Вряд ли существовала технология, позволяющая рисовать на высоте многоэтажного дома без использования спецтехники, но ее как раз в округе не наблюдалось. — Ну и какого черта тут происходит? — мысленно спросил он себя. — Да кто его знает? — С некоторым недоумением ответил внутренний голос.       Некоторое время Игорь провел в прострации, вспоминая, не было ли ранее сеансов посещения зелеными человечками, контакта с астральными мирами и раскрытия чакр, и в итоге был вынужден признаться себе, что абсолютно психически здоров, а значит это мир вокруг тихо и мирно едет под откос. Именно в эту минуту он остро почувствовал, что живет, учится, работает и вынашивает свои ничтожные планы не в Петербурге, что простирается между Невским, Фонтанкой и каналом Грибоедова, а в том Петербурге, который является персонажем «Преступления и наказания», как вдалбливала в юные головы учительница по литературе. В том самом городе, где ежегодно десятки сходят с ума, спиваются, умирают от передоза холодным туманом и затхлым воздухом. Но это была уже лирика, которая ощущалась больше спинным мозгом, чем сознанием, которое было слишком занято гипнотизирующим красным кругом на сером фоне. Детское любопытство, побуждавшее когда-то тянуть руки к спичечному огню вопреки наущениям матери, сейчас просыпалось, отодвигая здравый смысл и жизненный опыт на второй план. Взгляд, как заколдованный, раз за разом скользил по красным буквам, которые как-будто немного подрагивали в сумерках, ежась от дующего ветра. Сам Игорь холода не чувствовал, хотя промок до нитки и продрог, но куртку всё так же сжимал в руке, не смея сделать лишнего движения. На улице было подозрительно тихо — не было пьяных компаний, дворовых собак или автомобилей — тишина наползала подобно тому же туману, который передвигался вместе с сизыми сумерками. Здравый смысл наконец проиграл, с щелчком выскочившей из бутылки шампанского пробки отправляясь в нокаут. Кнопка спружинила с характерным скрипом, щелкнула, покряхтела и тренькнула пружиной. Собственно, больше ничего и не произошло. Не было ни искр, ни лучей света, ни колдунов в странных одеяниях или юных дев, ведущих за руку в тайные чертоги. Здравый смысл, недавно только безвременно почивший, восстал и теперь смотрел со всей укоризной, какую можно вложить в фразу «а я говори-ил!» — М-да, — глубокомысленно изрек Игорь. — А ты чего ожидал? — Не менее глубокомысленно заметил внутренний голос. — Действительно, — согласился он сам с собой уже вслух, развернулся, отряхнулся, взглянул на уже прекратившее лить, но так и не расчистившееся пасмурное небо, и пошел прочь из тупика в сторону, совершенно противоположную дому, оставляя за спиной странную дрожащую на холоде надпись и непонятную кнопку, как-будто снятую со старого вагона и приклеенный к городской панораме смеху ради. Вечер густел, вился клубами, собирался в кучки и качался волнами в темных переулках, скалясь и как-будто по-кошачьи шипя на кружки света вокруг редких фонарей, а мимо них кто-то шел шатающейся походкой, посмеиваясь себе под нос, с отстраненным видом, но прямо и совершенно сосредоточенно, как-будто по давно известному маршруту. И человек все шел, шел, шел, пока ночь медленно сгоняла людей с улиц, убаюкивая последних поздних прохожих, а затем вновь уходила, оставляя предрассветным сумеркам пустые улицы, остывшие и заледенелые, резко потерявшие все краски, кроме бесконечных оттенков серого. А несколько дней спустя, в дальних пригородах Питера из Невы вытащат тело, сохранившееся на удивление хорошо, и в холодных, застывших на веки чертах с некоторым сомнением опознают некого Игоря Н., числящегося пропавшим без вести. Никаких признаков насильственной смерти на его бледной, вздувшейся коже не обнаружат, как и, впрочем, предсмертной записки, так что следователь, покачав головой, подпишет приговор — самоубийство, и смахнет дело в архив, прикрепив аккуратненькие листочки с заключением судмедэкспертизы, проведенной одним грустным молодым лаборантом. И никто им, конечно, не расскажет, что было у этого самого Игоря Н. на уме, тем более, что он и сам этого не знал, и уж точно никто им не расскажет, как упомянутый Н. два часа безумными глазами смотрел на пустую кирпичную стену, что-то тихо шепча себе под нос.