Революция Аканэ

В шесть лет Цунэмори Аканэ узнает о системе Сивилл и психопаспорте. Мама со странным воодушевлением рассказывает о том далёком и несовершенном мире, когда никто не мог предотвратить или предупредить преступления, и люди убивали друг друга, порой безо всякой на то причины. Пока не доверились Сивилл, способной считывать психическое состояние человека и контролировать его, откуда и возникло понятие психопаспорта. Отец сидит рядом и, улыбаясь, кивает на все слова жены, пока юная Аканэ жадно ловит пространную речь и болтает ногами, думая о том, как может программа, по сути, робот, решать за людей, какой коэффициент эмоциональной неустойчивости является пределом для существования в социуме. О чём она и спрашивает, и папа почти мгновенно зажимает рот малышке. Мама же с еле заметной дрожью в улыбке говорит, что Аканэ поймёт, когда вырастет. В тринадцать лет класс Цунэмори ведут в тюрьму-лечебницу, с целью показать нерушимость и рациональность правил Сивилл. Юки с привычным оптимизмом тащит Аканэ за собой, пока та внимательно слушает дрона с интерфейсом гида. Она всматривается в осунувшиеся лица с омутами вместо глаз, пылающие психопатическим безумием, и замечает женщину, отличающуюся от всех предыдущих преступников равнодушием. Девочка подходит к её камере и испугано отскакивает, когда та вдруг взирает на неё и улыбается. Предвкушающе-хищно и от этого не менее завораживающе. Аканэ догоняет свою группу, осознавая логичность действий системы, и напоследок оглядывается. Женщина смотрит ей вслед, и в её лице больше нет сумасшествия. Лишь загнанный зверь. В девятнадцать Цунэмори сталкивается с работой Инспекторов и Карателей. Она едет на общественном транспорте и мысленно проговаривает экзаменационные вопросы, когда за окном замечает толпу зевак, сдерживаемую вежливо-милыми роботами, и человека, ведомого под руки двумя мужчинами. Картинка длится секунду, уносится прочь, но пламенная вспышка волос одного из Исполнителей и зубы преступника, обнажённые в кровавом оскале, словно печатью высекаются в памяти девушки. Аканэ встряхивает головой, кусает губы и в очередной раз убеждается в рационализме системы. В двадцать два Цунэмори ощущает себя живым мертвецом. Она умирает от краха привычного мира, который Макишима Шого разрушает с лёгкостью карточного домика. Все каркасы и опоры, прочно державшие устои Сивилл, разлетаются на куски от багровых рек, фонтанирующих кровью Юки. Она убивает себя сама, чтобы включиться в игру Когами и выжить. Душит детскую наивность и кротость, чтобы дать простор острому уму и тактическому анализу. И новая она тянется за Когами, как за... Другом? Наставником? Возлюбленным? Аканэ открывает двери Главы Бюро и торопливо давит робкие ростки невыраженных чувств. В двадцать пять лет призрак Шиньи сухо подмечает некоторое сходство Цунэмори и Макишимы. Аканэ вдыхает клубки едкого дыма и мысленно сканирует новое дело на наличие точек соприкосновения между жертвами, когда Когами, до этого молчаливо стоящий за спиной, вдруг говорит о том, что независимость от психоэмоционального оттенка паспорта может влиять на моральные принципы и субъективное мнение личности. И что, в какой-то мере, Шого боролся за правое дело, только не теми методами. Аканэ понимает, что в той или иной степени оба утверждения верны. Как и то, что уход Когами сломал внутри неё прочную границу, разделяющую чёрное и белое, вместе с розовыми очками. И всё равно чувствует холод, перетекающий из разума в сердце: первая фраза Шиньи звучит невыносимо знакомым женским голосом. В тридцать один Цунэмори отчетливо ощущает цепи, разрывающие её на части, и обрыв под ногами, крошащийся на мелкие осколки. Она отчуждённо наблюдает, как жадно пожирает огонь трупы. Как жировая прослойка становится топливом, и пламя с радостным рёвом перемалывает кости, иссушает кровь и кожу. Пока два человека не становятся пеплом, пылью на страницах досье и информационным мусором на просторах серверов. Шион не скрывает слёз, впиваясь длинными бордовыми ногтями в свои руки. Мика рядом старательно хмурит брови, но улыбка нет-нет, да и проскальзывает на полных губах. Аканэ умирает в третий раз и размышляет о том, могла ли трусливая собачонка Сивилл подставить Карателей из старой гвардии. Затем поправляет узкие очки, резинку для волос на запястье и обещает им любой ценой наказать виновного. В тридцать шесть лет Цунэмори видит подтверждение слухов о том, что система Сивилл сменила облик, чем шокирует всё Бюро Общественной Безопасности. Аканэ сообщает о повышении или понижении общего показателя преступности в районах города, поддерживает беседу о вероятностях появления асимптоматики, аккуратно обходит подводные камни и водовороты в незначительно брошенных словах. И почти обнаруживает в глазах напротив мелькание сине-зелёных клякс алгоритмов, кодов, цифровых вычислений и обновлений программ. Эти глаза анализирует, подмечают, соотносят и взвешивают любой мимический жест, движение и эмоциональную окраску речи инспектора. Эти глаза довольны увиденным. Система Сивилл в безвольном, мёртвом теле Когами Шиньи тонко улыбается и ещё долго не отпускает Цунэмори, желая узнать каждую деталь проходящих расследований. Спокойствие и лёд в голосе Аканэ прямо пропорциональны крику и червоточинам в её душе. В тридцать семь Цунэмори замечает инородный блеск в серых бликах Сивилл. Глава Бюро почти каждый день вызывает инспектора в кабинет и что-то ищет. Аканэ буквально чувствует, как взгляд Шиньи скользит по её ногам, бёдрам, груди, лицу, точно ощупывает, облизывает фигуру, чуть-чуть не достигая до органов и мышечной ткани. Она с трудом сдерживает дрожь омерзения, напополам с внезапным вожделением старых чувств, и приказывает сознанию заледенеть окончательно. Пока однажды психопаспорт не достигает отметки в пятнадцать единиц, и Аканэ не осознает слова призрачного Когами. Как и действия Сивилл. Система абсорбирует мозг Карателя, что даже в состоянии трупа сопротивляется воздействию программы, и вычленяет, отшлифовывает каждый кусочек памяти Шиньи, каждую логическую цепочку, вывод и следствие. Когда данные перерабатываются полностью, Сивилл посылает отряд для ликвидации предателя инспектора. Но квартира Аканэ оказывается пуста. В сорок Цунэмори умеет обращаться с холодным оружием, стрелять на поражение и управлять толпой. Она ловко скрывается от псов и охотников Сивилл, заметает, путает следы и по-прежнему учится жить рядом с преступниками. Руки тянутся к Доминатору, находя только замораживающую сталь пистолета. Ей почти не хватает разговоров с системой, мягкой поступи кружащихся напротив друг друга игл слов, лезвий фраз, но всё компенсируется постоянным напряжением и слежением за людьми вокруг. Аканэ вращается в среде отбросов, непонятых обществом и психически нестабильных. Они нагло скалят клыки, угрожающе обнажают когти, горделиво рычат, но покорно идут за новым антагонистом Сивилл. Новым Макишимой Шого. В сорок четыре Цунэмори спит с открытыми глазами и перестаёт улыбаться. Она снова и снова пересматривает репортаж с задержанием и казнью опасных преступников Цунэмори Ибики и Цунэмори Элис. Отстранёно радуется тому, что бабушка умерла давным-давно своей смертью и не видит этого кошмара. И ощущает, как внутри почти полностью уничтожается личность, а поводок на её шее разрывает хлипкие остатки любви на ошмётки. В конце концов, боль становится настолько пылающей, что превращается в привычный холод. Аканэ остаётся только обращать слабость в силу и жить дальше. Когда её пытается убить один из внедрённых агентов системы, она всаживает ему нож в глотку и на его примере показывает всем остальным, во что превращает их Сивилл. За её спиной больше нет призрака Когами. Зачем ему говорить с собственным отражением? В сорок восемь у Цунэмори копна седых волос, пара пулевых ранений, пять - ножевых и преступники-революционеры. В армию сопротивления присоединяются асимптомные. Они буквально смотрят ей в рот и абсолютно уверены, что Аканэ такая же. Та отворачивается от омытых в крови рук, старается абстрагироваться от их ядовитого дыхания и мысли о том, что асимптоматика порождает безумие. И о том, кто же она в этом случае - правило или исключение. Потому Аканэ лишь криво хмыкает, когда узнает цифровое значение своего психопаспорта. Единица как нельзя лучше отражает всё её существование и одновременную возможность падения на самое дно. В пятьдесят два Цунэмори самолично взрывает мозги Сивилл и ничего не чувствует, когда Шинья на посту Главы визжит от боли десятков личностей, повязанных навсегда. Среди многочисленных жертв штурма Бюро Общественной Безопасности Аканэ видит десятки знакомых и чужих лиц. Она шагает по внутренностям Карателей, чьи показатели взлетали до высот во время атаки, и Сивилл принимала решение об их немедленном уничтожении. Она шагает по головам Инспекторов, до последнего оборонявших систему. На её глазах рушится под собственным весом башня, скрывавшая в себе самую главную тайну достигнутого мира, и люди вокруг кричат от радости, срываются в плач и стремятся коснуться Аканэ, надежды новой реальности. Людям революция приносит облегчение, свободу, боль и жизнь. Аканэ революция не приносит ничего, кроме груза смерти и вопроса "что дальше". В пятьдесят пять у Цунэмори от воображаемой короны дробится черепная коробка, а кашель превращает платки в алые флаги. Шион, последняя из тех, кто помнил Аканэ другой, знал версию "до" и принял "после", стремительно выжигает сигарету до фильтра и судорожно заполняет лёгкие спасительным дымом. Бормочет что-то о старых болезнях, туберкулёзе, раковых, болезнетворных клетках и вирусах, подавляемых Сивилл. Без её воздействия все они зацветают с новой, ужасающей силой. Аканэ слушает вполуха и мрачно усмехается тому, что, возможно, она просто выпила слишком много чужой крови и теперь сплёвывает излишки. За стенами Бюро царит анархия, болезнь и ненависть. Сивилл контролировала каждую сферу деятельности, каждый вдох своей отары. И, лишившись пастуха, та беснуется, сходит с ума и мысленно разрывает на куски нового, что жёстко и бескомпромиссно старается подавить малейшие вспышки бунта ради светлого будущего. Но лучше не становится, ведь Аканэ смотрит в зеркало и теряет себя. Внутри неё рвут друг другу глотки Касэй, Шого и Шинья. В пятьдесят девять Цунэмори устало слушает отчёты глав подразделений о постепенном выравнивании ситуации в стране и размышляет о том, насколько сейчас она копирует позу Сивилл, когда один из подчинённых наконец-то решается и всаживает ей три пули в грудь из пистолета. Она, падая на пол, выкашливает, сглатывает кровь, не понимая, как можно не убить с такого расстояния сразу и насмерть. Чует, как незадачливого убийцу, кричащего о свободе личности, о подавлении прав человека, скручивают её ярые последователи, и смеётся, чем приводит подоспевшую Караномори в гнев и ужас одновременно. Аканэ улыбается тому, как судьба или карма, когда-то, как теория, разгромленная в пух и прах Сайга Джоджи, умело повернула историю на свой лад. И тому, что, возможно, новая Аканэ сумела вовремя остановить восхождение новой Сивилл. Потому что внутри Цунэмори та побеждала. Аканэ улыбается плачущей Шион той самой улыбкой наивного инспектора, думает о ждущем дома коте-бродяге и первой команде отдела уголовных расследований без сожалений. В застывших карих глазах революция наконец-то окончена.