Lana Del Rey – Without You
*
Вспышки фотоаппаратов. Яркие. Ослепляющие. Крики папарацци и фанатов. Громкие. Оглушающие. — Гарри, Ты прекрасен! — Я люблю тебя! — Мистер Стайлс, расскажите о вечеринке! — Эй, это отличный костюм. Как ты? Он старается уделить внимание всем: ответить, кивнуть, помахать рукой, улыбнуться или показать язык для фотографии. На ходу пожимая протянутые руки, Гарри пытается не запутаться в собственных ногах и не упасть. От бесконечных вспышек рябит в глазах, он судорожно хватает своего охранника за руку. Тот продолжает придерживать его и тянуть к черному автомобилю. Лица, лица, лица. Мелькают, словно картинки в сломанном проекторе, стоящем на древнем деревянном столике. Голова раскалывается от бесконечного потока слов, он уже не может разобрать ничего, лишь кивает и улыбается на автомате. — Я в порядке! Как ты, любимая? — улыбается он маленькой девочке. — Люблю тебя тоже, малышка! — Вечеринка отличная, но я немного устал. — Спасибо, приятно услышать! Я просто отлично, а ты? Хорошо провела вечер? Он садится в машину, едва не ударяясь головой, и кричит всем напоследок: — Ребята, идите спать! Он захлопывает дверцу под громкий смех и крики «Спокойной ночи!». Долгожданная тишина, нарушаемая лишь еле слышным рокотом мотора, успокаивает его. Сбросив пиджак, юноша откидывает голову на спинку сидения. Что ж, день подходит к концу. Очередной громкий, быстрый, яркий, головокружительный, с новыми знакомствами и каплей алкоголя. Он устал. Чертовски сильно — до боли в голове, до дрожи в мышцах. — Но разве ты не этого хотел, Гарольд? — почти забытый голос всплывает в его сознании. Этого. Он стискивает зубы, чтобы не закричать. Всегда хотел этого. Теперь у него есть все, что душе угодно: огромный особняк с бассейном и площадкой для гольфа, в котором он появляется слишком редко, чаще ночуя в отелях. Куча денег, фанаты по всему миру, известность, которой многие завидуют, он становится примером для подражания, кумиром, секс-символом, он возглавляет списки самых красивых и самых богатых людей на планете. Им восхищаются. Его обожают. Боготворят. У него нет свободного времени. Все расписано по минутам — выступления, встречи, интервью, фотосессии, вечеринки, показы, на которых он должен появиться. Люди считают, что этот двадцатиоднолетний парень добился всего. Он красив, он богат, он свободен. Весь мир у его ног: девушки, парни, деньги, слава. И ведь он всегда хотел только этого?*
Сидя на подоконнике в своей комнате, держа в руках кружку йоркширского чая, он смотрит на звезды. Он сводит глазами созвездия, мысленно проводя светящиеся флуоресцентные линии. Когда-то это было их любимым занятием — считать звезды, рисуя невидимые линии, связывающие их сердца сквозь призму бесконечно-синего неба. Они думали, что звезды завязали их узел так крепко, что ничто на свете не сможет развязать его. Обстоятельства же просто разорвали нить на миллиарды частей. Смотришь ли ты сейчас туда же, куда и я? Помнишь ли ты меня? Или все же попытался забыть? Помнишь ли ты мои легенды о звездах в три часа ночи, когда ты утыкался носом в мою макушку, обнимая со спины? Помнишь ли ты свои горячие поцелуи, согревающие мою ледяную кожу в особо холодные ночи? Помнишь ли ты свои клятвы, свои обещания? Помнишь? Ты обещал быть со мной до того момента, как Солнце взорвется, убивая всю планету за одну секунду. Ты говорил, что наша любовь будет жить даже тогда. Любишь ли ты меня так же, как я люблю тебя? Стайлс вспоминает россыпи родинок на смуглой спине и то, как он водил пальцами по шелковистой коже, создавая неведомые узоры. Он помнит глаза цвета неба, подернутого перьевыми облаками и сигаретным дымом, заставляющим задыхаться и кашлять. Ты крал мое дыхание каждый раз. Гарри помнит звонкий голос, который будил его каждое утро с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Он помнит теплые руки, которые были повсюду: на лице, на шее, плавно обводили бока, гладили бедра и щекотали ступни. Он помнит губы цвета клубничного сиропа, которые бесконечно исследовали его тело, оставляя следы и метки. Ты всегда был чертовым собственником, желающим, чтобы я принадлежал только тебе.*
На его банковских картах суммы с шестью нулями. Его знает вся планета, часть из которой обожает парня, а другая ненавидит за то, что он везде преуспевает. Гарри побеждает везде, собирая награды на всех музыкальных премиях одну за другой. Мало кому удается это. Он молод, но чертовски успешен. Его называют везунчиком, настоящим талантом. Девушки вешаются на его шею, он один из самых завидных женихов на Земле. Его считают чуть ли не Богом, совершенством, он сводит с ума тысячи людей, которые желают заполучить его сердце. Но он влюблен так сильно, что не может обращать внимание на кого-то. Его сердце сжимается так сильно иногда, что он боится потерять сознание на сцене. Его сердце отдано, оно не в слишком бережных руках, но Гарри ничего не может поделать с этим. Он просто сделал выбор. А еще он не видел свою семью несколько месяцев, перебиваясь лишь звонками два раза в неделю. Он любит их. У него просто не было времени. - Ты же хотел стать знаменитым? Получай, — снова голос, сводящий его с ума.*
Ему всего шестнадцать. Его парню восемнадцать. Они молоды и счастливы. Влюбленные до потери сознания, они начали жить вместе, хотя Гарри все еще должен был ходить в школу. Юноши лежат на клетчатом пледе в безлюдном сквере, пропуская учебу в очередной раз. Голова Гарри покоится на твердой, медленно вздымающейся груди молодого человека с глазами оттенка голубой стали. Тонкие пальцы играются с его кудрями, накручивая пряди и слегка оттягивая их. Они молчат, Гарри изредка чувствует легкие поцелуи на своей макушке, и в эту секунду он чувствует себя самым нужным, самым счастливым человеком на Земле. — Поцелуй меня? — робко шепчет он. — Что? — Поцелуй меня, дурачок, — звонкий смех раздается над его головой, а затем Гарри оказывается лежащим на траве, и мягкие персиково-розовые губы целуют все его лицо. Гарри чувствует родные губы всей кожей. Парень с волосами цвета коньяка целует его лоб, веки, нос, подбородок. Стайлс улыбается, и его целуют в ямочки на щеках. Горячий язык щекочет ключицы, дыхание опаляет шею, отчего Гарри кажется, что внутри него разгорается пожар. — Перестань дразниться, Лу! — М-м-м? — даже не отрывается от бледной кожи его шеи. — Поцелуй меня нормально, ну же! И тогда покрасневшие губы резко сталкиваются, создавая вокруг розово-синие фейерверки, заполняющие сознание Гарри, его легкие и живот. Сердце Гарри бешено стучит, словно птица, бьющаяся в клетке, розы растут внутри него, опоясывая легкие и сердце своими тонкими стеблями, срывающими дыхание напрочь. Он все еще забывает, как дышать при виде этого юноши с острым языком и тонкими губами. Они познакомились, когда Гарри еще даже не исполнилось шестнадцать. Они выучили друг друга так хорошо, как никто никогда не узнает их. Все привычки, все секреты, каждую эмоцию на лицах друг друга они могут различить без слов. Эти двое знают все друг о друге, они целуются постоянно, но Гарри по-прежнему кажется, что он может умереть, лишь взглянув на столь прекрасного Луи. — Я не могу… — шепчет Луи сквозь поцелуй. — Не можешь что? — Не могу оторваться от тебя даже на гребанную секунду, Хазз. Я не понимаю… — Чего? — Разве возможно любить кого-то так сильно? — Ты крадешь мое дыхание, Лу. — А ты украл мое сердце.*
Я думал, что добьюсь всего, что пожелаю даже без тебя, без твоей поддержки. Я добился многого. Они, правда, думают, что у меня есть все. Но у меня нет тебя. Без тебя я не имею ничего.*
Помнишь ли ты это? Ты говорил, что любишь меня бесконечно. Ты просто заставил меня выбирать между собой и моими мечтами. Отказавшись от тебя, я растоптал свое сердце.*
Бутылка вина стояла на прикроватной тумбочке, и они пили из горла, целуясь после каждого глотка, ощущая горько-кислый вкус на языках. — Ты знаешь, что тебе все еще нельзя пить что-то крепче лимонада? Кажется, я делаю из тебя плохого мальчика. — Заткнись и поцелуй меня. Музыка играла так громко, что они не слышали собственных голосов. Затем они начинали танцевать — обнаженные, с растрепанными волосами, в темноте, целуясь, обнимаясь и наступая друг другу на ноги. Лунный свет делал их кожу светло-серебристой, и глаза были похожими на звезды. Окна в их квартире были распахнуты в такие теплые, летние ночи, когда звезды на небе были похожи на случайно просыпанную крупу. Россыпь светящихся точек, за которыми они следили, лежа на кровати, сплетя руки и ноги, слившись в одно целое. Они считали звезды по очереди, до тех пор, пока не уснут. — Одна. — Вторая. — Третья. — Я люблю тебя так сильно. — Я люблю тебя до конца Вселенной. — Но Вселенная бесконечна… — Я знаю.*
Кажется, твоя Вселенная оказалась пластмассовым глобусом, Лу. Кажется, твоя Вселенная все-таки нашла конец.*
Никто не знает, что он плачет по ночам, утыкаясь лицом в подушку. Никто не знает, потому что у него никого нет, кроме Лиама, который приезжает очень редко из-за занятости Гарри и из-за своей футбольной карьеры. Еще есть Найл, но он остался в Лондоне, и они видятся так редко, что Гарри иногда практически забывает его лицо. Они часто разговаривают, но ведь через телефонную трубку нельзя увидеть красные, припухшие от слез глаза. — Ты в порядке? — Конечно же, я в порядке, Найл. — Поздравляю тебя с последней наградой. — Спасибо, но что насчет тебя? Как ты? Как твой университет? — Все просто отлично! Я играю в гольф иногда, и, знаешь, мне начинает это нравиться! Мы просто обязаны будем сыграть с тобой, когда ты вернешься домой. Когда, кстати, ты приедешь? Видел недавно Энн, выглядит она как всегда прекрасно, но скучает по тебе очень. — Эй, Найлер, я всегда знал, что ты не равнодушен к моей маме! Я знаю, но времени вообще нет. Концерты, концерты. Я поспать, порой, не успеваю. Но как только выпадут выходные, я приеду только для того, чтобы надрать тебе задницу в гольфе. — Посмотрим! Ты там со своими концертами уже забыл, как клюшку держать, — Найл смеется своим громким заразительным смехом, и Гарри тепло улыбается. Как же ему не хватает этого беззаботного парня рядом. — Ставлю сто баксов на свою победу, — продолжает Гарри. — Завел друзей? — Пожалуй, я стал общаться с одним парнем довольно хорошо последние месяцев семь. Его зовут Зейн, и он двадцать четыре часа в сутки проводит в своем тату-салоне, так что я теперь часто ошиваюсь там. Он чертовски умный, знаешь, даже умнее тебя, — Найл хихикнул, — и еще он сказал, что если я не заведу девушку до двадцати пяти, он сделает мне татуировку. — Эй, я вообще-то ревную! — Гарри слышит смех в трубке, — Так как вы познакомились? Если он постоянно в салоне, а у тебя нет ни одной татуировки, то…? — Ну, мы познакомились на вечеринке, он лучший друг Л…эм, — его голос дрогнул. — Чей лучший друг, Найл? — Черт, я такой идиот. Луи — вот кто его друг. — Н-ничего. Все нормально. Он в порядке? — Даже больше, чем просто в порядке, — угрюмо сказал Хоран. — Что ты имеешь в виду? — Может, сменим тему? К черту его. — Найл. — Он просто отлично, Гарри. У него есть девушка, и она вовсе не первая, даже не пятая. Он выглядит счастливым. И если Гарри надеялся на что-то раньше, если у него была хотя бы призрачная, практически прозрачная надежда, то сейчас все рухнуло. Луи забыл его. Он счастлив с другой. С другими. …а Гарри ни разу никого не целовал с тех пор, как они расстались. — Гарри… — Да, я здесь. — Прости, я не должен был говорить. — Все…отлично. Я рад за него? — неуверенно сказал он. — Ты любишь его, — скорее утверждение, чем вопрос, — до сих пор. Слезы начинали закипать в его глазах. — Найл…мне пора идти, я позвоню тебе позже. Передавай привет Зейну. Прежде чем отключиться, Стайлс услышал тяжелый вздох в трубке.*
Чертов Луи Томлинсон разбивает мое сердце снова и снова. В очередной раз. Я оставил его, я ушел, рыдая, покинул нашу крошечную квартиру, но он ни разу не сделал и попытки вернуть меня. Он эгоист, который ценит лишь свои интересы. Но я так сильно люблю его. Я выбрал сцену, я должен быть счастлив. Почему мне больно? Почему я чувствую себя фарфоровой куклой, которою он роняет, а затем топчется по осколкам, разрушая еще больше?*
— Ты слишком много времени тратишь на музыку. Я устал. Ты мне нужен, Хазза. — Лу, ты же знаешь… Это моя мечта. — Слава? Ты хочешь прославиться на весь мир? — Петь, стать знаменитым. Я хочу, чтобы люди любили меня. — Но я люблю тебя так сильно. Этого не достаточно? — Это другое, Бу. Я так хочу этого — огромный дом, машины для нас обоих. Я мог бы помогать людям… — Тебе плохо сейчас и здесь? — напряженно говорит парень, отбрасывая каштановую челку с глаз. — Мне хорошо там, где ты. Но… Мы могли бы жить лучше? Я предназначен для этого. Для сцены. Я должен попробовать, у меня начинает получаться. — Разве ты не предназначен для меня? Для того, чтобы я любил тебя здесь, в нашем доме, где никого и никогда не будет, кроме нас двоих?*
И у Гарри ничего не осталось от него, кроме воспоминаний и россыпи рисунков, вытатуированных на его светлой коже.*
Смотришь ли ты на свои татуировки? Считаешь ли ты это все ошибкой? Вспоминаешь ли ты меня? Говоришь ли ты своей девушке то, что говорил мне? И я знаю, я не выбрал тебя. Я выбрал свою мечту. Я должен быть счастлив. У меня есть все, чего я хотел. Я добился всего, к чему стремился и ради чего отказался от него. Я ведь должен быть счастлив?*
— Мам! Я дома. — Гарри? Господи, ты даже не предупредил! — женщина, снимая фартук, бросается к сыну с объятиями. — Сюрприз, — смеется он, целуя маму в щеку.*
Он лежит на кровати в своей старой комнате, листая альбом с фотографиями. Энн ничего не изменила здесь. Все в комнате было таким же, как и тогда, когда Гарри был подростком. Плакаты, книги, тетради, диски, которые он решил не перевозить к Луи, даже то же покрывало на кровати. С маленьким пятном от микстуры от кашля, которое Луи заставлял выпить Гарри, когда тот болел. Большое окно, через которое солнечный свет заполняет все пространство и в которое Луи кидал камешки, чтобы утащить Гарри на ночную прогулку.*
Гарри читал свой учебник по истории, пытаясь хоть немного вникнуть в текст и запомнить даты. Он перечитывал одно предложение уже в шестой раз, но смысл прочитанного так и не доходил. Все из-за Томлинсона. Он смотрел на мальчишку, не отрываясь, буквально сверля его взглядом. И Стайлс, правда, пытался не отвлекаться. И он, правда, провалился с треском. — Луи! — сердито говорит Гарри, не отрывая взгляд от учебника. — Да, малыш? — Перестань смотреть на меня так. — Как? — усмешка в голосе. — Вот так! — Ты такой очаровательный, когда делаешь вид, что злишься. — Я злюсь! — кудрявый поджал губы. — Из-за чего? Из-за того, что я смотрю на то, как ты учишь свои уроки? — Я не могу сосредоточиться! — Так и не сосредотачивайся, — равнодушно бросил Луи, пожимая плечами. — Я завалю тест, и мама точно выпрет тебя отсюда! — Меня? А я-то тут причем? — Потому что из-за тебя моя успеваемость катится ко всем чертям! Мама не позволит тебе приходить, запрет меня дома, и я буду скучать. Из-за тоски я не смогу ничего делать, не смогу ничего выучить, завалю все тесты и экзамены. Тогда она и меня выпрет из дома! — Гарри? — Что? — Переезжай ко мне. — Что? — Что? — Что ты сейчас сказал? — Ты слышал. — Повтори. — Я хочу, чтобы мы жили вместе, в одной квартире, просыпались и засыпали вместе, вместе читали твою дурацкую историю, завтракали и ужинали, танцевали и смотрели на звезды. — Лу, мне только шестнадцать. — И? — И я все еще звоню маме, когда задерживаюсь в школе, потому что она волнуется. — Боже, Хазз. — Ненавижу тебя! — вдруг заявляет Гарри. — Что? — Из-за тебя я представил все это! И я так сильно хочу видеть твое сонное лицо! Ненавижу тебя, мама никогда мне не разрешит! Смех Луи заполнил всю комнату, и через секунду Гарри оказался заключенным в объятия, а горячие губы покрывали все его лицо. Стоит ли говорить, что через три дня после этого разговора Гарри собирал свои вещи для переезда?*
И они жили вместе, деля на двоих кровать, завтраки, мятный чай, одежду и гель для душа. Луи целовал все тело Гарри каждое утро и каждый вечер, они обнимались в то время, когда младший должен был быть в школе. И разве школа может сравниться с горячим пленом родных рук? Они были такими безумно счастливыми, что Гарри мог бы плакать от счастья каждую ночь. Оттого, каким прекрасным человеком был его парень. Гарри просыпался, рассеянно наталкиваясь на нежный взгляд голубых глаз. Любимые губы прижимались к его, и Гарри ощущал ванильно-счастливый вкус на своем языке. Его жизнь была сладкой, как ваниль вперемешку с сахарной пудрой.*
— Я могу просто смотреть на тебя и восхищаться тем, насколько ты удивительный человек. — О, Гарольд, перестань. Ты самый удивительный человек, которого я знаю. И я все еще не понимаю, почему ты полюбил меня. — Луи, ты такой дурак! — Влюбленный идиот. — Мы оба, — и они хихикают в губы друг друга.*
Гарри все еще в доме, где прошло его детство и юность. Лиам приезжает сюда тоже, потому что у него, наконец, освободилось несколько дней. Парни вместе с Энн готовят шоколадные кексы, но, когда Лиам роняет на пол тарелку с тестом, Гарри решает прогнать горе-кулинара с кухни, пока он ее не спалил. Затем парни зовут Найла на ужин, слушая его бесконечные истории из университета. И Стайлс смеется очень сильно, когда слышит, что Найл однажды пришел на занятия в шапочке для душа. И Гарри, правда, не может себе представить, как можно было не заметить этого, но Найл никогда не был слишком внимательным парнем. Они смотрят комедии, поедая горы попкорна, и Гарри, наверное, стоит начать беспокоиться о своей фигуре. Но рядом Найл, желудок которого похож на кратер вулкана, и Лиам, который ежедневно совершает как минимум часовую пробежку, так что Гарри почти некогда волноваться об этом. И Стайлс, все-таки, проигрывает Найлу, когда они решают поиграть в гольф. Найл, разумеется, не надсмехается и не подкалывает его всю дорогу до кафе-мороженого, где они часто зависали подростками. Ладно, он абсолютно точно делает это. Гарри, наверное, счастлив. Удивительно, но никто не донимал его эти несколько дней. Он был просто молодым парнем, наслаждающимся отдыхом со своими друзьями и семьей.*
В уютном заведении, помимо Гарри, Найла и Лиама, была лишь одна пожилая пара, поэтому Гарри не скрывался, не боялся расспросов. Не то чтобы он не любил фанатов, нет, просто иногда чертовски хочешь жить обычной жизнью и веселиться со своими друзьями. — Эй, Перри, тащи свой зад сюда, сколько нам еще ждать? — Найл подозвал официантку к себе. Престарелые влюбленные лишь покачали головами, услышав этот не совсем вежливый крик.*
Гарри заказывает три шарика мятного мороженого с шоколадной крошкой, и они болтают несколько часов, делясь разными забавными историями. Стайлс рассказывает, что однажды он едва не лишился своего хозяйства из-за не очень меткого броска фанатки банкой содовой. Лиам говорит, что тренер увидел его и его девушку в раздевалке целующимися, и отчитал так, словно они оба расчленяли там людей. И, как это бывает у близких людей, темы для разговора не заканчиваются, любые глупости кажутся интересными. — Гарри, нам нужно уходить, — лицо Найла кажется напряженным; его взгляд устремлен на девушку с длинными каштановыми волосами, заходящую в кафе. — Почему? — Я совсем забыл…о моем эссе. С вами, ребята, круто, но мне нужно выполнить кое-какие задания, — быстро говорит блондин, подзывая официантку, чтобы оплатить счет. Гарри и Лиам пожимают плечами и встают. Стайлс бежит к кассе, чтобы купить несколько булочек, которыми хочет угостить маму и сестру. Он стоит прямо за брюнеткой, которая неторопливо заказывает фруктовый салат и чашку кофе; Гарри с улыбкой смотрит на то, как Найл шепчет что-то на ухо Лиаму. Лицо Пейна напрягается, но он старается выдавить улыбку, когда замечает на себе пристальный взгляд кудрявого. — Котенок, я уже здесь. Что? Ладно, извини, больше не буду тебя так называть. Заказать что-то для тебя? — девушка прижимает телефон к уху, все еще стоя у кассы, так что Гарри приходится невольно подслушивать этот разговор. — Да, хорошо. Ты скоро? Я подожду тебя за нашим столиком. — Гарри, давай же, идем. Нам пора, — Лиам хлопает парня по плечу. — Но, Лиам, я все еще не купил булочки! — Идем, купим в другой раз. — Да что с вами двумя происходит? — восклицает Стайлс, когда две пары рук тянут его на выход. Парни буквально вытолкали Стайлса из кафе, подгоняя его и бормоча какие-то странные объяснения. Вот только никто не заметил пристального взгляда серо-голубых глаз, сверлящих их спины.*
Гарри проснулся, ощущая неприятный холод и пустоту — Луи не было на его стороне кровати. Парень сбросил с себя одеяло и поежился, кожей ощущая утреннюю прохладу. — Лу? — хрипло произнес он. — Малыш, я на кухне, — звонкий крик донесся до него, и Гарри невольно улыбнулся. На подоконнике, в полосатых носках и футболке с супергероями, держа в одной руке чашку чая, а в другой пачку с хлопьями, сидел Луи. — Доброе утро, Лу. — Доброе, Хазз. Извини, что ушел. Проголодался очень. Парень засунул руку в коробку, а затем отправил горсть хлопьев в рот. — Бу, там есть молоко! Почему ты ешь всухомятку? — недовольно говорит Гарри, наливая кипяток в свою кружку. — Там совсем немного, если бы я взял его, тебе бы не хватило, — парень пожал плечами, делая глоток. — Я мог бы сделать омлет или сварить кашу, нужно было разбудить меня, — он подходит к своему парню и опускает руку в коробку, чтобы съесть немного. — Не хотел тебя будить, — с улыбкой в голосе говорит старший, — к тому же, Гарри! Каша? Ты серьезно? Я скорее съем эту коробку. — Ты неисправим, — Гарри целует холодные и сладкие кончики пальцев Луи. — И ты любишь это, — совершенно справедливо замечает Томлинсон.*
На следующее утро Лиам будит Гарри и зовет того с собой на пробежку. Гарри посылает парня к черту, потому что: А) Он хочет спать в восемь утра, а не морозиться на улице. Б) Он все еще немного злится на друзей за то, что они так бесцеремонно вытолкали его из кафе вчера, и ему пришлось оставить Джемму без вкуснейшего яблочного штруделя с сахарной пудрой. — Лиам, просто уйди и вернись через пару часов, тогда и поговорим. — Ох, ты такая ленивая задница, Стайлс. Не боишься растерять своих маленьких фанаток, когда твой зад не поместится на сцене? Лиам принимает правильное решение — он убегает как раз вовремя. Как только дверь за ним закрывается, туда прилетает брошенная Гарри подушка. — Никто не смеет давать мне советы по поводу моей чудесной задницы, понял, ты, Пейн? — крикнул Гарри вслед другу. — Ты слишком себя переоцениваешь, — Лиам заглянул и показал ему язык. Все-таки, его друг — идиот. С этими мыслями Гарри снова засыпает.*
Через пару часов Гарри окончательно просыпается и решает позавтракать, но так как Лиам все еще не вернулся, Гарри идет в парк, чтобы встретить друга там и отправиться в какое-нибудь уютное кафе с мягкими диванами и бежевыми скатертями. Ветер развевает его волосы, они лезут в рот и глаза, но Гарри рад всему: и ветру, и солнцу, и улыбающимся детям и своему незапланированному отпуску. Гарри кутается в бордово-фиолетовый вязаный свитер с высоким воротом, который совсем немного колется, но все же остается одним из самых любимых. На его ногах неизменные желто-коричневые ботинки и узкие черные джинсы. Он выглядит как молодой человек с серьезными мыслями, но несерьезной прической и одеждой. Пристальный взгляд исследует родные, но чуть-чуть позабывшиеся улицы. Небольшой парк, окутанный зеленью и умиротворением, с узкими асфальтированными дорожками и красно-желтыми цветками на клумбах. Аккуратно постриженная трава, выбеленные бордюры и небольшие лавочки, стоящие в тени деревьев. — Прекрасное место, — думает Стайлс, напевая что-то себе под нос. Он не спеша шагает по дорожкам, стараясь не пропустить Лиама в куче детей и их мамочек. Он успевает поиграть с несколькими малышами и даже получить пару конфет от приветливой голубоглазой девочки. Затем он замечает Лиама, который разговаривает с кем-то, сидя на скамейке. Этот кто-то сидит спиной к Гарри, и Лиам тоже не замечает идущего к ним Стайлса. — Нет, я все сказал: даже не думай подходить к нему. Он только-только оправился, просто оставь это, — спокойно говорит Лиам, но Гарри успевает расслышать, прежде чем глаза Пейна округляются, и он замечает стоящего в двух шагах Гарри. — Гарри! — восклицает он, — черт! — Лиам… Кто э… — и парень, сидящий к нему спиной, оборачивается. Гарри беззвучно охает, хватая воздух губами, и его сердце колотится так быстро, что он боится умереть прямо здесь — на асфальте под усталым взглядом родных (или чужих?) голубых глаз. — Гарри… — тихо, словно боясь ранить, произносит Луи. — Привет, — еле выдавливает из себя кудрявый. На нем серая шапочка, и Гарри помнит ее — несколько лет назад они купили ее за сущие копейки и носили по очереди. Его челка все также лезет в глаза, и тонкие пальцы по-прежнему как-то нервно поправляют ее каждую минуту. Он почти не изменился, лишь лицо стало мужественнее, взрослее. Скулы стали острее, и Гарри хотел бы сейчас же поцеловать парня, он хотел бы гладить все его лицо, ощущать под пальцами приятную колкость щетины. Он стоит в оцепенении, разглядывая любимое лицо, стараясь доказать себе, что он сильный, что он может не бросаться к Луи, словно преданный щенок. Его глаза такие же голубые, оттенка льда, неба и чего-то стального. И Гарри так чертовски сильно скучал по этому. — Лиам, — Луи оборачивается к парню, который, кажется, готов вскочить, схватить Гарри и бежать отсюда со всех ног, — мог бы ты оставить нас? Лиам смотрит на него, как на привидение, как на умалишенного, как на психопата-убийцу. — Да ты, наверное, спятил, приятель? Гарри, пойдем. Но Гарри не произносит ни звука. Он, не отрываясь, смотрит на парня, которого когда-то считал смыслом своей жизни. — Дай нам поговорить, мы не чужие люди. — Не чужие люди? Тебе, может быть, напомнить, а, Луи? Да ты, черт возьми, никогда больше не должен был появляться в его жизни. Ты действительно думаешь, что он хочет говорить с тобой, после того, как ты предал его? Буквально заставил выбирать между собой и его мечтами. Ты гребанный мудак! — Я знаю все о себе, и не тебе судить меня, — холодно говорит Луи, — я лишь тот, кто я есть, и он, — Томмо указывает взглядом на растерянного Гарри, — знал меня и всех моих блядских тараканов. Так что, может быть, ты не будешь строить из себя борца за справедливость и позволишь нам узнать, что об этом думает сам Гарри? — Давай, Гарри, пошли его к черту, и пойдем отсюда? — Лиам сжимал кулаки. — Давай, Гарри, скажи, о чем ты думаешь. Если ты скажешь мне уйти — я сделаю это. Но ты должен сказать это, а не твой громила-охранник. — Да ты нарываешься, — шипит Лиам. — Лиам, — тихо говорит Стайлс, — извини, но… Он прав. — Что? — Пейн округляет глаза, и Гарри замечает, что Луи самодовольно улыбается. — Мы не виделись столько времени. Ничего не случится, если я и… Л-луи поговорим немного. Я имею в виду, что мы не слишком хорошо…эм, расстались, так что я думаю, что нам следует уничтожить все недопонимания. Я буду в порядке, обещаю. — Он выбрал, мишка Гризли, так что тебе следует убраться, — Гарри думает, что однажды Лиам точно ему врежет, но он надеется, что этот момент наступит не сейчас, — или ты собираешься уволочь его силой? — Учти, Гарри, я предупреждал тебя. Знаешь, что произойдет? Он навешает тебе лапши на уши, а ты растаешь, поверишь в него, а затем… Ты знаешь, что потом? Он снова оставит тебя с разбитым сердцем. Удачи, если ты, блять, снова хочешь наступать на эти же грабли. — Лиам, я обещаю тебе, что ничего плохого не случится. Я просто поговорю с Луи, просто расставлю все точки над «i». — Пообещай это лучше себе, Гарри. Это твой выбор — снова и снова делать себе больно. Я умываю руки. — Да уйдешь ты когда-нибудь? — не выдерживает Луи, — Спасибо, папочка, но он уже взрослый мальчик! — Я прикончу тебя, если ты снова ранишь его чувства. Вырву твой чертов язык, чтобы ты не смог больше никогда запудрить ему мозги. — Лиам, — Гарри боится, что они действительно могут затеять драку. — Я жду тебя дома, Гарри. — Я скоро вернусь. Несколько секунд они оба смотрят вслед удаляющемуся Лиаму. Тишина становится неловкой, но никто не решается прервать ее. Гарри думает о том, что несколько лет назад он и Луи могли молчать рядом друг с другом часами, могли просто смотреть друг на друга, ощущая полную расслабленность и комфорт, но теперь все иначе; если честно, Стайлс не был даже уверен, зачем остался здесь, обидев Лиама, наплевав на свои обещания. Но перед ним было взволнованное лицо Луи, и он был готов поклясться, что маска, которую старший парень натянул во время общения с Лиамом, разбилась на мелкие кусочки, и теперь перед ним парень, чьи глаза наполнены болью и сожалением, чьи руки немного дрожат, выдавая волнение. Знал бы он, что в голове Томлинсона вертелись те же мысли; он понятия не имел, с чего ему начать и стоит ли вообще начинать. Есть ли смысл говорить что-то, когда он знает, что не заслуживает не то, что прощения, он не заслуживает даже взгляда кудрявого, и Луи понимает это. — Гарри… — голубые глаза встречаются с зелеными. Гарри думает в этот момент, что Луи не станет извиняться, обратив неловкость в шутку, сгладив все это пустой болтовней, потому что Луи никогда не извиняется. Он не извинялся даже когда понимал, что виноват. Гордость или идиотизм — не ясно. Но извиняться было не в его правилах. Гарри помнил это; впрочем, он помнил все, что хоть как-то касалось Луи. Гарри молча смотрит на него, не в силах даже открыть рот, он ругает себя последними словами, ругает за то, что пришел сюда, за то, что остался с ним наедине, за то, что не может оторваться, растворяясь во взгляде ледяных, как прежде, глаз. — Ты исполнил свою мечту, — тихо говорит он, и ветер играет с его челкой, и редкие солнечные лучи ласкают его чуть загорелую кожу. Гарри влюблен. Влюблен во все его мелочи. В трещинки на губах. В дурацкую привычку бросать свои вещи. В тонкие пальцы. Гарри совершенно точно влюблен, как бы он ни хотел отрицать этот факт. Он влюблен в человека, кто однажды разбил его сердце. Он влюблен в человека, кто был для него самым лучшим, самым родным, заботливым и любящим. Гарри помнит, сколько родинок на его спине, помнит ощущение его кожи под пальцами, помнит нежность, которую Луи ему дарил. Гарри помнит всего Его. Его привычки, вкусы и предпочтения. Его любимые книги, фильмы и музыку. Влюблен. Он влюблен в него, и ничего нельзя с этим сделать. Раздавить себя, растоптать, разломать. Засунуть чувства еще глубже, чтобы потерявшись, уже никогда не найти себя, не обрести своих истинных мыслей, счастья. Гарри не готов оставаться с разбитым сердцем во второй раз, но он понимает, что не сможет отпустить его еще раз. Он знает только одно — он все еще любит Луи. Он, наверное, всегда будет его любить. — Да, — как-то безучастно говорит он, продолжая впиваться взглядом в лицо, которое уже не надеялся увидеть, стараясь ухватить все детали: заострившиеся черты лица, изгиб ресниц, хрупкость фигуры, никак не сочетающуюся с внутренним стержнем, с характером этого парня, — твоя девушка… очень красивая, — он понятия не имеет, зачем говорит это сейчас. Луи болезненно морщится, хмурит брови и смотрит на Гарри так, словно тот бросил его на раскаленные угли. — Я не люблю её, — холодно бросает он. Гарри хочет взорваться. Рассыпаться. Превратиться в пыль. Он не любит ее. Он вообще кого-нибудь любит, кроме себя? — Очень жаль. — Ни капли. — Зачем ты тогда встречаешься с ней? — он не может успокоиться, что-то в нем кипит, разрушая его изнутри. — Это действительно то, о чем ты хочешь поговорить сейчас? — У тебя есть еще предложения? — Гарри… Стайлс просто смотрит на него, он, похоже, готов заплакать прямо сейчас, потому что Луи — мудак, потому что он — эгоист, потому Гарри все еще его любит. — Хазз… Прости меня, — вот так просто, без лишних разговоров, и Гарри настолько сильно удивляет этот факт, ведь Луи Томлинсон никогда не извиняется. Луи смотрит на серый асфальт. Гарри смотрит на него. — Тебе не за что извиняться, Луи. Он изумленно поднимает глаза. — Но я… — Ты просто показал, что тебе нужно на самом деле, и я не смог тебе дать этого. Это не твоя вина. Ты лишь поставил меня перед выбором, и я его сделал. Надеюсь твоя…твои девушки помогут тебе в этом, Лу, — Гарри перебивает его. Луи выглядит так, словно каждое слово ранит его физически, впивается ядовитыми колючками в кожу, он, кажется, пытается подобрать слова, но он не может сделать этого. Луи глубоко вздыхает и делает решительный шаг вперед, сокращая расстояние между ними, Гарри практически не дышит, он готов убежать, но не может сдвинуться с места. — Хазз… — и его теплые руки практически невесомо касаются кончиков пальцев Гарри, он будто боится, что его прикосновения противны для парня, что он одернет руку в эту же секунду, но Гарри не шевелится, он замер, уставившись на их руки, соединенные как когда-то давно, в прошлой жизни, наверное. Руки Луи костлявые. Его ногти пострижены очень коротко, и Гарри уверен — это из-за дурацкой привычки грызть их. Кожа Луи немного смуглее, чем кожа Гарри. Его пальцы подрагивают. Руки Луи прекрасны, как прежде. Весь Луи прекрасен, как прежде. Гарри любит его, как прежде. Луи нервно сглатывает. — Хазз, прости меня… — Лу, — снова перебивает, — я уже сказал, что ты не вино…. — Конечно же я, блять, виноват! — он вспыльчив, как прежде, и Гарри улыбается в мыслях самому себе, потому что Луи не изменился, он остался таким же, как раньше. Томлинсон вздыхает и продолжает более спокойно, — Послушай меня, — он сжимает его пальцы, — я знаю, что виноват перед тобой, даже если ты не хочешь признавать это передо мной, я знаю, что ты обижен, и я бы, если честно, не подпустил бы себя, на своем месте, и Лиам был прав, я мудак, эгоистичный кусок дерьма, если тебе угодно… Я…. Черт, Гарри, я не находил себе места первые месяцы, я злился на тебя, на себя, на весь мир, я пил, мне было чертовски плохо, я тысячу раз набирал твой номер, но так и не нажимал кнопку вызова, а позже и вовсе удалил его, но это не помогло — я выучил его наизусть. Но гордость не позволяла мне даже позвонить, а когда я понял, что моя гордость ничего не значит, если я не обладаю тобой, ты уже начинал быть популярным, вокруг тебя были толпы восхищенных людей, и впервые в жизни я решил отступить. Я подумал, что если ты отпустил меня, то и я смогу отпустить себя. Помню, как в тот день я дал себе обещание забыть тебя, — он хмыкает, — а потом, в этот же вечер, я напился и все-таки позвонил тебе — ты был недоступен, видимо сменил номер, помню, что я подумал, что, видимо, не судьба. Ты становился популярнее, ты выглядел таким счастливым, а я… Все никак не мог смириться, встречался с девушками, даже с парнями, но все было иначе, чем с тобой, я даже не позволял кому-либо целовать себя, и это злило еще больше. Я даже решил, что не буду ни с кем встречаться вообще, но потом вспомнил об обещании забыть тебя, так что попытаться заменить тебя казалось довольно хорошей идеей. Пытаясь забыть тебя, я лишь напоминал себе о том, каким мудаком я был, и я ненавидел все это дерьмо еще больше. Я пытался забыть, но говоря себе «Забудь Гарри», я только и делал, что снова и снова напоминал себе о тебе. Это было, словно замкнутый круг. И я привык, в общем-то свыкся с мыслью о том, что ты остался в прошлом, что я должен строить будущее, но строить его у меня не получалось, так что я просто жил. А потом… Я увидел вас, выходящих из кафе, я хотел подойти к тебе, но понял, что не имею права. И в этот вечер я не сомкнул глаз. Ты стоял перед глазами, заставляя меня ненавидеть себя за то, что я сам отказался от тебя, сам разрушил свою мечту быть с тобой до конца. И я решил, что лучше буду жалеть о том, что попытался, чем о том, что не пытался. И прежде, чем попытаться увидеть тебя, я решил спросить Лиама о том, как ты живешь, есть ли у тебя кто-нибудь и… Черт, да, блять, я спросил, забыл ли ты меня. Эгоист, гребанный эгоист… — Луи… — Я почти закончил, Хазз. Лиам сказал, что я засранец, что я принес много проблем тебе, что ты страдал долгое время, но сейчас ты в полном порядке, забыл обо мне, погрузился в работу и счастлив жить так. Он сказал, что у тебя появился кто-то «достойнее, чем ты, тот, кто не бросит его в момент, когда ему больше всего нужна поддержка», и, знаешь, даже если бы мне хотелось ударить его, я понимал, что он прав на все сто процентов, и также я был благодарен ему и Найлу, что они оставались рядом с тобой все это время. Я не знаю, зачем говорю сейчас все это, потому что после того, как Лиам сказал, что ты в отношениях, я решил не пытаться, не разрушать твою жизнь снова, не напоминать о себе, и я бы не стал этого делать, клянусь, но ты сам появился тут, и я не выдержал. Я даже не мог представить, что все будет так. Я думал, что я почувствую бабочек в легких, как раньше, но я просто не смог дышать. Ты… Ты изменился немного, Хазз, — он затихает, а затем еле слышимым шепотом добавляет, — но все также чудесен. Гарри разбивается, как фарфоровая ваза, падающая с двадцатого этажа. Луи разбивается тоже. Они вместе — осколки. Звездная пыль. Они вместе — части одного целого, но никто не знает, как их склеить. Иногда осколки слишком мелкие для того, чтобы их склеить, и единственный выбор — смести их в мусорное ведро. Это то, о чем думает Гарри, когда смотрит на их все еще переплетенные руки. — Прости, Лу, — у него в глазах стоят слезы, когда он говорит это. Луи выглядит так, словно он в один миг потерял все, что у него было. Он не играет роль. Он искренен, и по-прежнему не умеет сдерживать эмоций, находясь наедине со Стайлсом. — Я понимаю, — он закусывает подрагивающую губу. И в эту секунду он выглядит, как подросток, как потерявшийся ребенок, о котором все позабыли, который столкнулся с чем-то, чего никогда не хотел видеть, — я понимаю, Гарри, я не ожидал другого. — Я хотел бы… — Луи смотрит на него своими огромными глазами-океанами, и ему хочется закричать «боже, конечно, я давно тебя простил, и я не переставал любить тебя ни на одну гребанную секунду, хотя каждая из них была просто ужасной, я помнил тебя, помнил все твои привычки, помнил все, связанное с нами; я готов начать все сначала, потому что ты — тот ради кого мне хотелось бы жить, потому что ты — единственный, кто мне нужен», но он понимает, что не может сказать это, — …, но я не могу, Луи. Луи потерян. Гарри заблудился тоже. Они запутались. Они не надеются найти выход. Томлинсон отпускает руки Гарри, но он не может уйти. Что вы знаете о чувствах? Они оба, видимо, не знают о них совершенно ничего. Луи не хочет отступать, но и давить на Гарри он тоже не хочет. Он решается на последний вопрос, потому что он по-прежнему эгоист, он все еще хочет быть с ним, хочет обладать им, хочет принадлежать ему. — Гарри, просто скажи, у тебя правда есть тот, кого ты любишь? Если это так, то я уйду, я не буду стоять на пути у вас, но… Черт, мне нужно знать, клянусь, я не буду преследовать его или её, я не буду преследовать тебя, если ты в отношениях… Но если это не так… Я имею в виду… Боже, Гарри ты любишь кого-то сейчас? Он дрожит. И Гарри дрожит тоже. Он понимает, что не сможет соврать, только не Луи, он не сможет лгать ему. — Да. Я влюблен, Лу. Луи выдыхает. Он думает, что это их конец. Хотя «их» нет уже давно. Есть только Луи. И Гарри. И их воспоминания. — Прости меня за все, Хазз. Прости, что оставил тогда, прости, что появился сейчас. Будь счастлив. Он решает не говорить «я люблю тебя», хотя эти слова жгут его горло, словно раскаленное железо, но кому будет легче, если он произнесет это вслух? — Я влюблен в тебя, Луи… — Гарри говорит это шепотом, сломленным, еле слышным, но Луи слышит. По щекам младшего текут слезы. Он признается вслух в том, о чем старался не думать, он произносит вслух слова, которые всегда опровергал: «Я свободен», «Я не нуждаюсь в отношениях», «Я еще не нашел того, кто мне нужен». И он не знает, что делать дальше. Забыть о сегодняшней встрече, сбежать подальше отсюда, занять себя работой? Начать все сначала? Смогут ли они начать все с самого начала, с чистого листа? — Я люблю тебя, Стайлс. И не переставал ни на секунду, даже когда говорил те слова. Я помню их до сих пор. И это моя самая главная ошибка. Гарри, прошу тебя, могу я попытаться вернуть все? Вернуть…нас. — Я не знаю, Лу. Я хочу, ты не представляешь, как сильно я хочу этого. Я помню все, что было между нами. Я помню каждую секунду, и все это время мечтал вернуть нас, но, пойми меня, прошу. Я не знаю, как сделать это. Я не знаю, как забыть это. Не знаю, как начать доверять тебе. Я не чувствую обиды, но я не могу просто взять и начать все сначала. — Боже, разумеется! Позволь мне попытаться? Я не буду принуждать тебя, просто позволь мне видеть тебя, я не буду надоедливым, а если и буду, ты просто скажи мне, если ты почувствуешь, что тот, кем я стал теперь, это не тот, кто тебе нужен, просто скажи мне. Гарри, я хочу попытаться спасти нас. Позволь мне сделать это. Гарри не плачет. Он не может дышать. Он хочет позволить Луи попытаться. Но где-то в его голове всплывают старые образы, его рыдания, его боль, после того, как Луи произнес те слова. Но также он помнит губы Луи, его руки, его кожу, его глаза, его подгоревшие завтраки, пролитое молоко и разбросанные вещи. Он помнил его стихи, его голос, немного хриплый с утра, и слишком громкий днем. Он помнит его капризы по поводу холодного окна, и, черт возьми, он должен позволить ему попытаться. Он ничего не говорит. Он лишь кивает. И лицо Луи в буквальном смысле озаряется. Он улыбается так открыто и солнечно, как может улыбаться только он один. И Гарри понимает, что ради этой улыбки он готов попытаться. Они вместе попытаются склеить все-все осколки. Пусть это займет много времени и сил, но у них должен быть еще один шанс.***
Гарри просыпается из-за того, что солнце светит ему в лицо, и, проснувшись, он улыбается. Он хочет закрыть окно, но замечает на подоконнике пластиковый стакан с кофе и маленькую записку. Он улыбается еще шире, когда читает: «Надеюсь, ты все так же просыпаешься в 8 утра без будильника. Если это не так, извини за холодный кофе. Я исправлюсь». И это «Я исправлюсь» относится не только к температуре напитка, Гарри прекрасно понимает это. Луи стремится исправиться. Луи стремится вернуть его. Гарри смотрит на часы — 8:03. На завтрак он пьет почти горячий кофе, представляя себе то, каким образом Луи забирался на второй этаж. Он не перестает улыбаться, даже когда Лиам ворчит из-за Томлинсона. Гарри, может быть, снова наступает на те же грабли, но, черт возьми, он так счастлив, хотя Луи всего лишь принес ему кофе. Он думает, что это все, как раньше. И он хочет вернуть это «как раньше».***
И они стараются, действительно стараются. Все начинается с неловких встреч и прогулок, с неуверенных разговоров и держания за руки. Они начинают с обсуждения жизни, с работы Гарри, а заканчивают взаимными признаниями в любви. Они пересматривают все свои любимые фильмы. И, если на первом они сидят на разных концах дивана, то к последнему голова Гарри покоится на коленях Луи, и тот лениво перебирает кудрявые пряди. И если сначала их прогулки совсем неуверенные, напоминающие дружескую встречу, то через пару месяцев они впервые после примирения целуются. Луи чувствует себя немного непривычно, ведь теперь Гарри стал чуть выше, и ему приходится привставать на носочки, чтобы поцеловать его. Гарри улыбается, когда видит это, но даже не пытается наклониться. Они целуются медленно, словно вспоминая, каково это — чувствовать друг друга, быть одним целым. — Я люблю тебя. — Я люблю тебя тоже, Луи. Через шесть месяцев они лежат на большой кровати, полностью обнаженные, белоснежные простыни помяты, они не скрывают ни единого участка кожи. Луи обнимает Гарри со спины, и он чувствует его каждой клеткой своего тела, чувствует его запах, его волосы лезут в лицо, младший мило посапывает, полностью расслабившись в его руках. И Луи понимает, что это и есть доверие. И Луи понимает, что они окончательно справились. Когда утром Гарри пытается натянуть на себя футболку Томлинсона, но она оказывается ему мала, он понимает, что они окончательно справились тоже. И это осознание закрывает собой все обиды, все грубые и ненужные слова. Любовь побеждает.