Я с тобой

Сосо сидела в кабинке душа. Тонкие струйки немного рыжеватой воды стекали сверху, текли непрерывным потоком, еле задевали её черные ботинки и бежевые штаны, ставшие в месте контакта с водой темно-коричневыми, кружились и быстро юркали в водосток, где смешивались с уже выплаканными слезами. Брук просто напилась. Та настойка, о которой она узнала какой-то месяц назад… Наверняка от неё ничего не осталась, оставила же на видном месте. Разные мысли роились в голове у девушки, но ни одна не хотела подпускать её напрямую к той трагедии. Ведь всё начиналось так безобидно. Мирный протест, кто мог подумать, что такое произойдет. Уже неважно, накажут того охранника с вечными оленьими глазами или нет, ведь Пуссе не вернуть. Брук обняла себя руками и, слегка покачиваясь, попыталась встать, но эта затея оказалась заведомо проигрышной. Как и их отношения. Несмотря на то, что они обе были из хороших семей, образованы, и имели в миллионы раз больше шансов устроиться на работу, чем остальные заключенные, был ещё один фактор, коим являлась сама Сосо. Она до сих пор помнила того псевдо-маньяка, чью подпись она взяла. Она видела его в живых самой последней. Самой последней из нормальных людей. Хотя можно ли её назвать нормальной. Те парни, которым она наврала о приставаниях того бедного парня, натравили на него самый сброд. Он был убит, а дело так и не было открыто. Десятки ножевых ранений были названы самоубийством. Как и в том случае, Сосо винила себя. Да, у неё не было эмоциональной связи с тем парнем, но она была виновата в его смерти. И в смерти Пуссе. Она во всём была виновата и заслужила это. Тонкого запястья девушки коснулась ладонь. Сквозь слезы и пьяный дурман Брук смогла различить рукав форменной серой толстовки, и ещё более тонкое, чем её, Брук, запястье. А потом услышала голос. Такой успокаивающий, родной. Он обволакивал и дарил спокойствие. Пуссе шептала что-то то ли на немецком, то ли на французском: она не могла разобрать, да и ей казалось это неважным. Брук подалась вперед и прижалась лицом к груди девушки.

***

Голову ломило, а во рту было словно нагажено. Сосо потянулась, застонала от боли в мышцах и ударилась ладонями о стену. О кафель. Открыла медленно глаза. Вода уже не капала, а текла одной прерывающейся струйкой. А в руке, шершавая, лежала синяя книга Гессе. Брук вскочила на ноги, чуть было не поскользнувшись на луже в коридоре, и ринулась в комнату. — Это ведь ты была, да? Ты мне её положила? — Воу, девочка, я весь этот чертов вечер поминала, мне твоя книжка как Ровоам Израилю, так что успокойся, протрезвей, а то от тебя до сих пор несет, и иди к нам. Брук качнула головой и, неловко переступив с ноги на ногу, повернулась в сторону выхода, до побелевших костяшек сжимая книгу, оставленную Пуссе. Теперь она знает, что та любила. Хоть и слишком поздно.