Le bague

Настал. Настал этот день! Наконец мир избавится от этой ведьмы, грязной еретички, Орлеанской шлюхи. Да, шлюха! Уж не мне ли это знать, что она уже не дева? Решила, что Бог на её стороне, на стороне этого чёртового Франции. Как бы ни так! Этот дерзкий язык привёл её саму в это пекло. Она всего лишь деревенщина, влюблённая в религию. На площади в Руане собралось много людей. И не разберёшь лиц – так их много. И все они ждут одного. Слишком шумно. Люди что только не обсуждают: соседку, родившую первенца; еду, которая скоро закончится. Также можно услышать разговоры и на сегодняшнюю тему… И вот! Явилась её фигура. На мгновение всё замолкло: и птицы, и ветер, и люди. И тут же будто бы взорвалось. Был слышен смех, ругань и оскорбления в сторону девчушки. Жанна д'Арк – дитя тьмы. Приспешница дьявола. Под глазами у неё синяки – видимо, плакала всю ночь. Её взгляд направлен в сторону столба, где она испустит последний крик. О, у меня уже ладони чешутся от нетерпения! Но странно… В её глазах не читается страх. Она не боится? Как же так? Она же знает, что вот-вот будет трепыхаться в агонии. Девчонка огляделась вокруг и остановила взгляд… на мне? Она будто бы сочувственно мне улыбнулась. Словно молча сказала: «Бедняжка». У меня поползли мурашки. Мне стало не по себе. Я не понимаю… Неужели в таких обстоятельствах ещё возможен такой взгляд, наполненный нежность? Тем более, по отношению ко мне... у меня нет слов. Она подошла к столбу и её взгляд изменился: прожигающий, будто сама уничтожит это бревно, а не оно её. Девушку привязали к нему и последний раз спросили: «Жанна, подумай ещё раз. Готова ли ты отречься от своих слов? Готова ли ты признаться, что те голоса, о которых ты твердишь, от Дьявола? Готова ли признать, что ты была не права - ты еретичка - и, сделав это, сохранить себе жизнь?» Она закрыла глаза. Может, она всё-таки образумится? Она же… погибнет. О чём я думаю?! Ведь здесь вершится правосудие!       Её голос.       Голос, не по-женски твёрдый и до невозможности спокойный. «Жгите» Я вспотел. И всё снова зашумело с новой силой. Костёр зажгли. Я не могу поверить, она сама же себя!.. Это же сколько мужества, силы нужно иметь, чтобы объявить себе приговор?! Таких, как она, нет среди моих солдат. Пламя стало ласкать её пяты, и она закричала. Из её женских уст были слышны не столько стоны, сколько пение жаворонка, смешанное с криком боли. Она произносила имя Господня. Нет, она не грешница. Она – Святая. Мы убили Святую! Святую… О, Господи! «Крест! Прошу, дайте мне крест!» - кричала она. Я в забытье сорвал с себя свой деревянный крестик и сломя голову побежал к ней, пока не поздно. И вот, я уже протягиваю руку, чтобы дать то, что нужно ей. Теперь и я тону в языках пламени. Адски больно. Жанна взяла крест и прижала к груди. Я хочу лишь посмотреть ей в глаза, в эти чистые от скверны глаза. «Слезай отсюда, сынок, - её голос был изрядно охрипло от криков и боли. – Слезай, ты же погибнешь!» Она думает о других, когда сама уже на грани… Но я не могу погибнуть. Я – страна. Я – Англия. Меня дёрнули за плащ и я слетел на землю. «Что ты творишь, дерьма кусок?» - спросил меня грубый мужской голос. Да, я кусок дерьма. Особенно, после всего, что я сделал. Сделал с ней.       Уже давно все ушли по домам. Я один. Столб одиноко стоял посреди площади. Так же и внутри меня – пусто. Такое чувство, будто бы мы совершили то, чего не должно было произойти. Я подошёл к месту сожжения и взял в руки её прах. Он ещё такой тёплый... Вдруг что-то блеснуло среди пепла. Кольцо. Оно принадлежало ей. Я поднёс его к губам. Прости меня… *** Ох, чёрт! Как же голова-то болит! Будто бы стая пчёл у меня в голове! Я встал с кровати и стал искать таблетки от похмелья. Вроде, они в аптечке в ванной. Не надевая тапок, я побрёл туда. Открыв дверцы аптечки, я не обнаружил там желаемого. Ну, ладно. К чёрту. Я умыл лицо холодной водой, надеясь, что это облегчит боль. Ну, да, более-менее стало лучше. Я пошёл на кухню, включив телевизор. Делая себе яичницу, я слушал, что показывают по ящику. Диктор монотонным гнусавым голосом читает новости: «Сегодня, тридцатого мая, состоится премьера спектакля «Жаворонок» по книге Жана Ануя…» Тридцатое мая… Что-то знакомое. Хм, может, у кого-то день рождения? Или какой-то другой праздник… Да нет. Если бы и был у кого-нибудь день рождения, меня бы всё равно не позвали.       Тридцатое мая, тридцатое мая,тридцатое мая...        Ну и плевать. Их проблемы. Доев завтрак, я пошёл к себе в комнату. Может, почитать? Всё равно на сегодня у меня нет работы. Я лёг на кровать и, глядя в потолок, задумался.       Тридцатое мая, тридцатое мая,тридцатое мая...       Нет, всё-таки эта дата непростая… Что-то она да значит. Я закрыл глаза и изо всех сил постарался вспомнить.       Тридцатое мая, тридцатое мая,тридцатое мая...        Нет, ничего. Ладно,надо отвлечься.Всё-таки, почитаю. Я встал с кровати и подошёл к шкафчику с книгами. Закрыв глаза, я прошелся ладонью по корешкам книг и, заинтересовавшись какой-то из них, достал её с полки. О, Бернард Шоу! Неплохо. У моей руки великолепный вкус. Впрочем, ожидаемо. Я снова бухнулся на кровать и, довольный выбором, открыл книгу.       Тридцатое мая, тридцатое мая,тридцатое мая... Все буквы путались, и я не мог ни черта разобрать. Я со злостью кинул книгу на тумбочку и потёр глаза.       Тридцатое мая, тридцатое мая,тридцатое мая... Да, всё-таки дата засела у меня в голове... Уже раздражать стала! Я от скуки стал дёргать дверцы прикроватной тумбочки. В первой... Хм… Какие-то документы, бумажки. Во второй пачка презервативов. Мда. Ничего интересного. Я дёрнул третью дверцу, может, хоть в ней что-то занятное. Что-то звякнуло. Монета? Нет. Я достал кольцо. Знакомое, вроде. Так оно же…       Тридцатое мая. Жанны. Я смотрел на это кольцо и вспоминал, как я достал его из пепла. Хех. Вспомнилось красное от гнева и слёз лицо Бонфуа, когда я ему объявил о смерти его Ангела. Он и подумать не мог, что я сам скрывал за своей "злорадной" улыбкой скребущееся сердце. Интересно, сколько он мне даст за это кольцо? А ведь она уже признана Святой.… Когда её канонизировали? В 1920? Не помню. А колечко-то маленькое. Маленькие у неё пальчики. Были. И тут всплыли картинки… Глаза, полные страха, когда я приближался к ней. Как дёргала своими руками так, что кандалы трезвонили. Просила меня, умоляла, плюнув на свою гордыню. И как её стоны заполняли камеру… Чёрт, нет! Я не хочу это вспоминать! Взгляд, которым она одарила меня перед смертью. Взгляд, который желал мне добра. Нет! Как она кричала, когда пламя коснулось её тела… Я выдохнул. Да, это было. Я тогда сделал много ошибок. Но что было, то было. И я уже ничего не могу поделать. Решившись, я положил кольцо в карман, надел куртку. Надо ехать. Да, чёрт! Где же он?! Я думал, он дома, а он где-то прохлаждается! Может, зря я это всё затеял? Может, вернуться домой? Нет. Воспоминания меня просто загрызут насмерть. Я ходил у какой-то церкви неподалёку от дома Франции. Если бы я им был, то где бы находился? В баре? Нет, он же любит «дегустировать» своё бухло дома. Может, гуляет у Сены? Нет, я там уже был. А может.… У какой-нибудь девушки дома? Не знаю. Что-то подсказало мне войти в церковь. Ну, что ж, сходить в церковь – не грех. Уж за чем я только его не заставал, но только не за молитвой! Признаюсь, мне показалось это даже забавным, зная его образ жизни.        Я давно уже не видел его лицо таким серьёзным. И он непривычно скромно одет. Я с минуту на него смотрел, не решаясь к нему подойти. Собравшись с мыслями, я подошёл и положил руку ему на плечо.       Он резко повернул голову и поднял брови от удивления. Конечно, он же не ожидал меня увидеть.        В такой-то день.       Я кивнул ему на выход. Виносос спокойно на меня посмотрел, отвернулся и продолжил молиться. Да чёрт! Ой, я же в церкви... Я закатил глаза, выдохнул через нос и вышел.        Я к нему приехал, хотел поговорить, а он даже не соизволил выйти! Треклятый француз! А, нет, вот он выходит. Но лицо у него всё равно серьёзное. Он смотрел под ноги, затем, поднявши глаза на меня, натянуто улыбнулся. - Англия, не думал, что ты приедешь ко мне просто так~,- сказал он в привычной манере. - Не просто так, идиот. Я хочу… кхем. Мне надо с тобой поговорить. - Ахахаха, это что ещё за «кхем»? - Кретин, я не об этом! Я серьёзно! - О, ну, раз "серьёзно", англичашечкаэрлгрея, то лучше сразу у меня дома поговорим~ Чёрт, этот патлатый кусок идиотизма как всегда в своём репертуаре! По дороге к нему домой мы шли молча. Сегодня было солнечно и дул приятный ветер. Вокруг висела такая атмосфера... Мне показалось, что воздух вдруг приобрёл сладковатый вкус и скоро будут запускать салют. Будто бы скоро Рождество. У меня даже, признаюсь, настроение приподнялось. Но... Несмотря на то, что у Бонфуа улыбка не слезала с лица, его глаза были полны то ли лёгкой грусти, то ли усталости. А ведь, действительно.. Если вспомнить, то его лицо часто имеет такое выражение… Неужели он всё время думает о ней? Не думаю. Спустя столько-то лет? Глупо! Тем более, у него кроме неё были и другие герои, из-за гибели которых точно так же можно "страдать". А вообще, у каждой страны есть такая героиня-патриот. И не стоит считать свою особенной. Помню мою милую Флоренс. То, с какой она отвагой спасала жизни моих солдат, с какой нежностью она за ними ухаживала... Как она прикасалась к моему лбу, чтобы проверить температуру... Мы вошли в квартиру. Обычная квартирка – без всякой помпезности, светлая, чистая и даже уютная. А моя обычно квартира мрачновата , везде разбросаны разные вещи, убираюсь тогда, когда чувствую, что где-то завоняло. Но я дома не чувствую дискомфорта. Даже наоборот. Пока этот дурень копошится в своей кухне, я смотрю в окно, откуда видно Эйфелеву башню. Да, неплохой вид, признаюсь, но я всё равно ему этого не скажу. Зачем ему знать, что мне понравилось?       Вау, а рядом книжный магазин. Может быть, зайду туда. Хотя, книги же на французском. Франция вошёл в гостевую, неся поднос с булочками и… чай? Странно. - Ну, угощайся! - Чай? - Да. - Ты заболел? - Нет. Я пью его, а не злоупотребляю как некоторые. Ты же им прям бредишь! - Неправда! Я косо посмотрел на чашку с, как мне показалось по запаху, бергамотовым чаем. Что-то не доверяю я таким неожиданным новостям. - Если ты думаешь, что я туда яд подсыпал, то спешу успокоить: если я и мог бы тебя отравить, то сделал бы это давно, подарив книгу, у которой страницы пропитаны каким-нибудь медленно действующим веществом, что бы ты мучился подольше~ Великолепная, мать вашу, тактика. Почему на войнах он не такой оригинальный? - Как мило с твоей стороны… Я невольно покосился на книжный магазин. Франция почесал макушку и немного хрипловатым голосом спросил: - О чём поговорить-то хотел? Я полминуты сидел, думая, что делать: просто отдать или начать разговор издалека? Собравшись, я попытался как можно непринуждённее сказать: - Мне нужно кое-что тебе отдать. Он вытянулся в кресле и снова стал валять дурака: - О, неужели ты мне вернёшь деньги, которые ты занял вчера? - Не неси галиматью! Я у тебя ничего не одалживал! - Ну да, конечно. А кто вчера набухался после собрания? - Не знаю откуда ты знаешь где я был, но деньги я у тебя не брал! Чёрт! Достал! - Да, да, бровастик. Ты как всегда прав~ Разозлившись не на шутку, я достал кольцо и со звоном кинул его на стол. Затем я сложил руки на груди, прижался к спинке кресла и ждал его реакцию. Видимо, он сначала не узнал артефакт. Его брови были сдвинуты к переносице. Ага! Через мгновение его будто током шибануло. Что? Узнал, старина? Он слегка дрожащей рукой потянулся к кольцу и взял. Погладил пальцем ребро. Его лицо слегка побледнело, потом порозовело. Бонфуа начал то улыбаться, то опускать уголки губ, то снова улыбаться. Глаза стали немного влажными. Только не говори, что прямо здесь разрыдаешься. Ты же не ребёнок. Он прикрыл глаза рукой, стёр со лба пот и, не переставая глядеть на кольцо, тихо сказал: «Я.… Подарил его ей после того, как сняли осаду с Орлеана». У меня побежали мурашки от воспоминаний. Да,конечно я помню тот день! Я её тогда проклинал. Но я не знал, что это его подарок. «Очень за вас рад», - хотелось мне ядовито сказать, но я этого не сделал. Чтобы воздержаться от комментариев, я пригубил чай. Ну надо же! А чай-то неплох! Неожиданно Франция повернул на меня взгляд, от которого мне стало немного не по себе. Мне показалось, что он хотел что-то сказать, но, видимо, передумал и снова опустил глаза, не переставая держать кольцо. М-да, неловкая пауза. Я уже поднялся, чтобы оставить его наедине с "возлюбленной", но он снова поднял на меня взгляд и почти спокойно сказал: - Я помню.        Я сел. В его глазах читалась нежность, которую я никогда не видел.       Она так же на меня смотрела...       Франциск никогда на меня так не смотрел. - Что ты помнишь? - Я помню, как ты ей отдал свой крестик… И тут я подскочил с кресла и уже хотел убежать, но, подумав, что это со стороны будет выглядеть глупо, я снова сел. Откуда он, чёрт побери, помнит?! Разве он там был!? - Я там был, – он что, читает мои мысли?! - Я видел, как ты бежал к ней. Я… Он снова закрыл руками лицо, видимо, пытаясь не заплакать. - Я был ближе к ней! Я мог дать ей крест, но я этого сделал!И я... Я предал её. Он не выдержал. Я услышал, как он начал всхлипывать, но при этом он не показывал лицо. Гордый он, всё-таки. Как и она.        Мне стало неудобно. Ведь я тоже не ангел, хех. Я тоже кого-то когда-то предавал. Но я этого не помню, потому что... Не хочу помнить?        Неожиданно для себя, я положил ему на плечо руку. Всхлипы прекратились. Франция поднял лицо и посмотрел прямо на меня. Похоже, ему просто надо было выговориться, он слишком долго держал это в себе. Его голубые глаза, блестящие от слёз... Я отвёл взгляд. Мне слишком стыдно перед ним. Его голос неожиданно стал спокойным: - Скажи честно, ты же её тоже… Любил? Не говори глупостей. Любви не существует. Ты-то уж точно должен знать,Франциск , ведь, сколько раз ты бегал за девушками, считая, что эти чувства вечны, а оказалось...       Я её… Ты даже не знаешь, что я с ней сделал. И я этого тебе никогда не скажу. Я встал, взял свой плащ и уже открыл дверь, чтобы уйти, как он меня окликнул: - Артур! Он давно не называл меня по имени. Я обернулся на его голос. Он улыбался, уже со счастливыми глазами. - Спасибо. Я улыбнулся ему в ответ. Моя совесть чиста.