Большая Неудача Маленького Человека

. . .Тирион так и не услышал, как его отец произнес приговор. Да и нужны ли здесь были какие-то слова? Он вложил свою жизнь в руки Красного Змея, а тот ее выронил, не сумев даже раз поранить Гору. Копьё Мартелла лишь оцарапало нагрудник, оставив на том уродливую царапину, но не более. С уродливостью её могла посоревноваться только если морда Беса. Тут, Тирион вспомнил, с запозданием, что у змеев рук не бывает, и на него напал истерический смех, закончившийся в тот момент, когда тень накрыла его. В конце концов, Тирион — всего лишь карлик. Его способна накрыть тень любого человека. Что уж говорить о тени Григора, который, ныне, возвышался над «убийцей Короля». — Пойдём, — грохочет голос грозного воина. Гора хмурит брови, глядя маленькими бусинками безобразно-тупых глаз на Беса. А тот и замер, подобно истукану. Очнулся лишь тогда, когда получил толчок в плечо от Горы. Болезненный, но недостаточно сильный, чтобы сбить с ног. Делая добавочный шаг, Тирион уныло бредет вперед. Куда? А, он и сам не знает. Опускает голову, избегая ядовитого взгляда Серсеи и её шипения, избегая сочувствия Джейме, презрения отца, насмешливости Вариса. Смотрит себе под ноги, на носки немного поношенных, но дорогих сапог из добротной, красной кожи. Рядом с маленькими ногами, обутыми в эти самые сапоги, мелькает мощенный камень арены, на которой произошло сражение. Боковым зрением Тирион улавливает лужу крови, где-то в стороне. Но она находится в радиусе зрения не более доли секунды, чтобы можно было сосредоточить там своё внимание. За спиной грохочут доспехи Горы. Но разум Беса слишком пуст, чтобы уловить в этом гнетущий рок. Размозженная голова Оберина Мартелла остается позади, равно как и арена, равно как и публика, пришедшая посмотреть. Остаются лишь Маленький и Большой человек. Маленький, вскоре, будет заперт в темнице, а Большой должен его туда сопроводить. Солнечный свет исчезает вне пределов обители Красного Замка. А Тирион будто и сам стал знать, куда идет. Конечно. Он возвращается в свою камеру. Потому, в общем-то, ему не требуется указаний, куда и когда поворачивать. А Серсея будто насмехается, зная это и вынуждая своего уродливого братца самого идти в камеру. Больная сука. Ограничилась лишь тем, что приставила Григора, дабы пресечь любую возможность Тириона сбежать. Впрочем, была бы она у него, не шуруй Григор за спиной? . . Очень вряд ли. С Тирионом справится даже ребёнок. Очередной коридор замка сменяется лестницей, ведущей вниз. В темницы. Тирион останавливается, вынуждая остановиться и громилу за спиной. Лестницы — больное место. Ланнистер ещё спускается кое-как, но подниматься — сплошное мучение. Однако сейчас, когда карлика мутит от горького привкуса собственной судьбы, задача спуска многократно утяжеляется. — Что застыл, Бес? — рычит Григор за спиной, вынуждая Тириона, прихрамывая, ступить на ступень вниз. Гора продолжает поторапливать, вынуждая пленника ковылять дальше. Унизительно. Тяжело. — Мои ноги слишком коротки для этого дерьма, — устало и пусто огрызается Ланнистер, мысленно проклиная строителей замка. Почему они не могли сделать ступени менее крутыми и высокими? Тирион старается идти быстрее изо всех сил, но со стороны обычного человека — это всё равно ужасающе медленно. А сам Григор далеко не обычный человек. Шаг его таков, что за ним не поспевают гвардейцы Ланнистеров. Куда уж тут поспевать самому сломанному Ланнистеру? Тирион ковыляет, а Григор продолжает торопить руганью. — Шевелись, тупая ты сука, — громыхнул он, когда Тирион замедлился на одной, особо высокой, ступени. Клиган бьёт тыльной стороной ладони в затылок так сильно, что Бес кубарем летит вниз, больно ударяясь всем, чем можно, о выступы лестницы. Единственное благо — лететь было три-четыре ступени. Иначе, полу-муж стал бы луже-мужом. Уж Гора бы точно озаботился тем, чтобы оставить от Беса лишь лужу, растерев того своей латной перчаткой. К горлу подкатила тошнота, а в глазах — потемнело. Будучи совершенно дезориентированным, Бес совершенно потерял счет времени. Будто бы час или два прошло — так ему показалось. На самом же деле, за прошедший промежуток времени, Гора успел лишь спуститься. Мужчина молча смотрит на то, как низко мог пасть человек. Шлем он, кстати, уже снял, потому, обзору никакое забрало не мешает. Тирион лежит на животе, немного сгорбившись и пытаясь подняться. Медленно вскарабкивается на четвереньки, и тупо смотрит на ноги Григора, чем вызывает его злую ухмылку. От силы удара, полу-муж находится в своеобразном состоянии прострации. Когда нет ничего, кроме тошноты и болезненности во всем теле. У него точно останется уйма синяков. Но сейчас, это было едва ли не последним, что волновало маленького героя. Он пытается унять звон в ушах и выровнять зрительную картину, качающуюся уж очень сильно. Но тут ему на помощь приходит Гора. Грубо сгребает Тириона под шкирку, ставя на ноги. К сожалению, это действительно лишь ставит Ланнистера на ноги — не более. Голова по-прежнему дико кружится и раскалывается от боли в затылке. Так сильно, что он просто физически не способен удержать устойчивое положение. Пошатнувшись, Тирион летит вперед. Прямо. . . В ноги Горе. В виду того, что мужчины стоят слишком близко, карлик, естественно, не падает. Просто врезается в ноги Григора, а тяжелая рука, все еще держащая за шкирку, не даёт упасть. Ростом Тирион как раз где-то по пояс Горе. Раньше, над этим никто не задумывался, наверное. Точно не Тирион или Гора. Но сейчас, об этом подумали оба. Гвардеец недобро хмыкает, шагая вперед и заставляя карлика отойти к стене. Вжаться в неё, фактически, в то же время как Григор, тоже фактически, зажал Тириона одними ногами. Бес ничего не соображает, но в голове мелькает мысль, что что-то идёт не так, как хотелось бы. Казалось бы, чего может хотеть приговоренный к смерти, кроме спасения? Но существует ряд вещей, кроме смерти, которые приговоренные к оной так же не хотят испытать. Одна из этих вещей — та, что Григор намерен сделать прямо сейчас. Избавляясь не только от части доспеха, но и от завязок на штанах, Гора, взяв пленника за лохмы на разбитом затылке, дернул его голову вверх. — Подсобить или сам догадаешься, Бес? — хрипит Григор, глядя в мутный и непонимающий взгляд полу-мужа. И Тирион не догадался. Лишь вяло хмурится, пытаясь сфокусировать взгляд на лице мучителя. Тот не задерживается с обещанием подсобить. Крепче взявшись за волосы на голове карлика, заставляет его голову приблизиться к себе. Так, что бывший лорд-Десница тыкается лицом в паховые волосы, задевая губой полутвердый член. Данная стадия минета Гору, естественно, не удовлетворяет. Управляя головой полу-мужа своею рукой, Григор, другой рукой взявшись за ствол своего члена, направляет головку ко рту пленника. — Посмотрим, на сколько же твой язык остр, Бес. Григор тыкается в губы карлика, не вызывая, ровным счетом, никакой реакции. Тирион слишком сильно пострадал от удара и падения, чтобы даже просто сопротивляться, не говоря уже о том, чтобы поддаться. Потому, Горе приходится приложить усилия, вторгаясь в ротовую полость лорденыша. — Поработай же им, Бес, — вновь комментирует гвардеец, с животным возбуждением наблюдая за тем, как осознанность возвращается к карлику, и то, как он давится от одной только головки члена. Не давая Тириону свыкнуться с ощущениями, Григор тут же толкается вперед, задевая мягкое небо и проникая в горло. От подобного, Бес издает гортанные звуки и слабо трепыхается. Естественно — бесполезно. Стало трудно дышать, была бы возможность – закашлялся бы. А по трахее вверх, тем моментом, вновь поднялось тошнотворное отвращение к происходящему. Вплетя пальцы в волосы спутника, Григор потянул наверх, заставляя посмотреть на себя. Мужчина ухмылялся, в глазах был лихорадочный блеск. Как у животного. Он вновь толкнулся вперед, загоняя член еще глубже. От этого действия, Бес вытаращил глаза, давясь и чувствуя, как собственная слюна стекает по подбородку. Он, определенно, не завидовал тем шлюхам, коим довелось побывать с Горой. А тот откинул голову, шипя сквозь стиснутые зубы. Неужто от удовольствия? Глаза Ланнистера слезились и жмурились. В полутьме помещения он мало что мог видеть, да и не пытался этого делать. Сейчас, все чувства свелись к огромному члену, проникающему в горло, заставляя желудок переворачиваться. Нехватка воздуха режет легкие. Григор, совершенно неожиданно, отстраняется. Так, что абсолютно влажная головка члена выскальзывает изо рта, прикасаясь к губам бывшего Десницы. И тут же естество гвардейка скользит внутрь, не позволяя сомкнуть зубы. Тирион попробовал бы их сомкнуть, правда. Но не сделал это. Вероятно, чисто инстинктивно чуял, что будет за подобное. Потому, попытался абстрагироваться, игнорируя все чувства, что смешались в не очень хороший комок. Чувствовалась тошнота и соль. Но особенно отвратительно, когда паховые волосы оказываются вблизи. От них несет чем-то приторно-загустелым, таким, чисто мужским. Будь у Тириона хоть что-то в желудке, оно бы давно оказалось вне пределов организма карлика. Но. Единственная причина, по которой его не рвало — нечем. Григор продолжал своё дело, толкаясь вперед и каждый раз задевая небо и чувствительно горло. Свыкнуться с ощущениями карлику не удалось, и абстрагироваться не получилось. Каждое мгновение этого безумного действа раскаленными образами отпечатывалось в сознании, позорно запечатляясь в памяти. Впрочем, чего уж тут? Уже завтра Тирион будет мертв. Этот позор — жирная точка всего позорного в его жизни. В очередной раз, Клиган загоняет свой член особо глубоко. Мужчина не счёл нужным предупреждать. В нужный момент Клиган просто зафиксировал маленькую голову, не дав отстраниться, и содрогнулся, не сдержав низкого стона. В горло ударила горячая струя спермы, но руки Горы не позволили извернуться и отстраниться. Тириону, в общем-то, и глотать не пришлось. Гвардеец кончил куда-то в горло. Так, что семя, скользнув особо омерзительной солью по слизистой, исчезла. Ощущения мало с чем сравнятся по омерзению, но Клиган все еще не отстранялся, удерживая вырывающуюся голову Тириону и оставляя член в его рту. Карлик почувствовал, как тот обмякает, несколько уменьшаясь. Но едва ли от этого Бес мог чувствовать что-то, вроде облегчения. Подобное состояние наступило лишь тогда, когда Григор отошел, молча возвращая хозяйство в складки ткани.