Тень

      Одиночество тебе как лучший друг. Оно всегда подаст тебе свою худую руку. Всегда укроет своим полным дырок одеялом. Всегда тебя прижмёт к себе, о ласках вспомнит позабытых, поцелует нежно в лобик и на ухо что-то тихое тебе прошепчет, но вот что? Твои залитые болью уши понять не смогут ничего – руками ты закроешь их! Весь мир от себя ты оградишь! Никого не станешь боле слушать и даже ту, кто первым, не забыв о целой стае кусочков из бумаги, придёт к тебе на помощь в те часы, когда твоё сердце треснуло от боли!       Ты всех готов прогнать, лишь бы только нежиться во тьме, в своей родной стихии… ты готов променять всех, кто дорог сердцу, на шепот одинокой полуночной трелеи… ты решил, поймав себя в позолоченную клетку, больше никогда не быть рабом, каким всегда ты был и мнил себя таким. Признайся себе честно – меняя клетки, как перчатки, день за днём, из года в год, покоя так ты обрести не смог, – весь мир открыто говорил тебе о том, что у сказок сладкий вкус, но реальность никогда не поскупится на один-другой удар в поддых. Ты отрицал, ты верить не желал всему и вся, что убедить тебя пытались в откровенной лжи всех сказок, что рассказывал ты самому себе, продолжая из года в год жить одной слепой надеждой, что зло исчезнет, что наконец-то сказка в мир заглянет твой, сказав светлое и громкое “Привет!”.       Но так ты только ещё пуще загонял себя во тьму:       Ты верил в сказки, да и сейчас ты веры не теряешь в то, что мир когда-нибудь решит вспомнить о твоей душе, пронзённой стрелами того, чья любовь утопла в луже, завернулась в грязь и приказала ветру клеймом позора вознаградить того, кто искренне любил… но, увы, он был отвергнут так, как отвергают только мерзость. Его позор разнёсся ветром по всему Парижу, а у тебя всего лишь маленький ожёг, оставленное едкою чёрною стрелою чувство, будто что-то ты оставил в пылу битвы жаркой той, когда, облизав свои почерневшие губы, ты против своей любимой Леди осмелился пойти…       Ты верил в сказки и тогда, когда они все разом рухнули на голову твою. Ты был куклой, жалкой пешкой в игре той, у кого всегда игрушки забирали, а получив в награду дар, она тебя сделала игрушкою своей, но, увы, ты не был тем, кого она любила больше всех – твоя Леди, вот кого она тогда желала получить. Ты слушался, ты повиновался, ты был рад, ты усмехался, ты дышал одной лишь первородной ненавистью… но после битвы ты вновь всё забывал, а та, кому безмерно предан ты, всегда улыбкою своей лишала тебя воли и стремления знать правду ту, какую ты бы принял с отвращением к себе.       Ты продолжал думать, что ты один такой на свете бедный, хотя тебе и было невдомёк, что есть на свете люди, которые хотят среди тысячи теней найти свою. Ты был той, чьё лицо всегда на фотографиях скрывал несчастный случай, глупости иль же бедный голубь, летевший по своим делам – она хотела всего лишь одного, – быть везде, хотела перестать дрожать при виде фотокамеры, хотела всего лишь получиться, а он, лелея глупую надежду всех спасти и быть героем, потерял свои таланты и много раз, грациозно цокнув каблуками, лишь царапал свою гордость своими же когтями. Поверь, глупышка, ей больнее было во сто крат…       А едкий сладкий запах? Его забыть ты никогда не сможешь: ты называл девчушку, которая была всем сердцем предана одному лишь принцу из неведомой тебе страны, принцессой, хотя принцессою она никогда и не была – сей громкий титул занят был другой, куда более красивой, дерзкой, смелой, умной и готовой ради друзей забыть о том, что у гор нет шеи и свернуть её. Но ты не мог владеть собой, а иначе мир не повернулся бы, будь ты хоть его Великим Властелином – та магия, что твой разум очернила уже в который раз, была ниспослана тебе твоим врагом… врагом, пробудившим в душе твоей ни что иное как войну, как битву льда и пламени.       Твой враг – ты сам, твоё глухое отражение, что каждый день весь мир величает как Адриан Агрест, богатый сын богатого папаши, прибравшего к своим рукам весь мир, где ты всегда всего лишь был маленькою пташкой, посаженною в клетку из золота и бриллиантов, слепивших вечно твои уставшие глаза. Ты бежал, пытался, пытался много раз, просил другие клетки и сам же в них садился думая, что там, под аккуратно постеленной соломой, на самом дне запрятан тот самый ключ, который сбежать позволит наконец-то. Все те разы, когда твой разум вмиг предателем осмелился назваться, ты понимал, что пренебрёг собою уже в который раз, всегда и всюду лазя на рожон, хотя того никто и не просил.       Ты лгал себе, ты это знал. Ты продолжал бездумно верить в сказку, которую сам же когда-то соизволил сочинить. Ты верил, что сердца из камня когда-нибудь познают на себе, что такое быть живыми, что значит чувствовать, дышать, любить! Ты этого желал всем сердцем, ты желал этого даже тогда, когда скупые свечки на свой день рождения гасил своим дыханием, когда звёзды зажигались и мириадами падали с небес, когда воспоминания о лучших днях по сердцу ножом проходились, заставляя раз за разом представлять то волшебное прошлое, где было место любви и той ласке, что сейчас живёт в одних лишь тенях. Где было счастье и дом, куда возвращаться вновь и вновь хотелось… где она, всегда что-то тихо шепча тебе на ушко, была, но те слова ты уже и вспомнить не в силах – время нещадно их в прах обратило.       И ты можешь сгинуть бесследно за ней… дай лишь волю себе… позволь ей взять руку твою… позволь ей и дальше шептать тебе на ухо слова одни и те же, смысл которых тебе никогда не будет понятен, чьи звуки утонут в трели ночных фонарей и твоих полных горя слезах, смыл которых она всегда поймёт. Она любит тебя… но ты изменился, ты стал другим… от этого она любит тебя лишь сильнее. Ты рад её присутствию здесь… она – твой мир, твоя крепость, твоя душа, твой покой. Но почему ты плачешь и улыбаешься глупо? Ты хочешь просто ей напомнить, что сердце твоё камень не тронул, что ты никогда не станешь тем, кого она, даже оттуда, никогда не переставала любить. Ты – её сын, её родная кровь, ты всё лучшее, что осталось здесь от неё. Помни об этом, Кот Нуар, помни последние слова своей матери: – Однажды каменным ставшее сердце уже никогда не будет живым…