Образ мышления (Seeing the world)

Шерлоку по нраву тьма, Джону по нраву свет. Джон так много времени провел под палящим солнцем Афганистана, что ему пришлось научиться его любить. Оно светило постоянно, сбивая его с ног, награждая ударами, отчего ему хотелось содрать с себя кожу и оставить ее в горящих песках, чтобы ощутить что-то, отличное от ожогов. Но он привык к нему. Со временем даже начал его приветствовать. Когда его подстрелили, ему было очень, очень холодно. Шок, как он полагал. Но светило солнце, и, лежа на спине, истекая кровью на песок, песок, вездесущий песок, он закрывал глаза и ощущал на лице солнечные лучи, теплые и гостеприимные. Если он и умрет, это не самое неприятное чувство перед концом. Пожалуйста, Боже, дай мне жить. Шерлок прятался в темноте, сумерках, где таились на крыльях ночи воспоминания о его наркотическом прошлом. Шерлок не знал часов, проведенных в мрачной квартире (а он знал практически все) или в темном переулке, или в каких-то трущобах, или бог знает где, но там всегда было достаточно темно и безопасно, чтобы он мог затеряться. Тьма милостиво принимала его бледность, а в редкие случаи, когда он выходил на солнце, кожа обгорала, это причиняло боль, и он прикрывал веки от абсолютной яркости. Он скрывался в темноте, где не мог видеть следы от уколов на руках или дорожки, которые мог проследить своим пальцем. (Он мог делать это в темноте, это ощущение успокаивало, и он ничего не видел.) Шерлок расцветал в темноте; Джон распускался при свете дня.