Вверх по лестнице

Карьера у Спандама не задалась с самого начала. Работу свою он любил и к любому заданию относился очень ответственно, но чем выше поднимался по лестнице власти, тем невыносимей делалась горькая правда. Мало забраться на самый верх, усесться на последнюю ступеньку и, свесив ноги, кидать камни в неудачников, что ползли где-то далеко внизу. Нужно удержаться. Отчаянно цепляться за место под солнцем, зубами, если нужно, грызть ту самую вожделенную ступеньку, ради которой он предавал, убивал и обманывал. Иначе какой вообще смысл? Вот Нико Робин, дьявольски удачливая тварь, сумела-таки выгрызть себе не только жизнь, но и свободу, попутно растоптав его, Спандама, и лёгким движением десятка рук сбросив в безразличную к чужим страданиям бездну. Дальше, ломая спину о ступеньки, Спандам катился сам. Вдыхая спёртый запах больницы, крови и лекарств, он душил в себе жалобный скулёж. Казалось, что всё безвозвратно утеряно и обратной дороги уже не найти. Слишком много игроков иного уровня желали урвать прибыльное местечко, нетрудную должность, огромные привилегии. Спандам прекрасно помнил тот знаменательный день, когда сам (!) адмирал Аокидзи дал ему Золотой ден-ден муши, тем самым перенеся сразу через несколько пролётов. Оттуда открывался до того изумительный вид, что у Спандама перехватило дыхание, а когда к статусу добавили обязанностей, было уже поздно дёргаться. Так карьера сделала коварный поворот, столкнув нос к носу с безжалостными убийцами, настоящими головорезами, и над ними стоял он, слабый и хилый, зато амбициозный и полный радужных надежд. Вспоминать с кривой улыбкой те счастливые годы Спандам любил, особенно ради собственного душевного равновесия. Действительность жестоко наказала его за ошибки ─ приходилось на дрожащих ногах вновь подниматься вверх, карабкаться едва ли не на четвереньках, слушая, словно бы издалека, насмешливые комментарии. Счастье оказалось недолгим. Оказывается, роль слуги и мальчика на побегушках не так почётна и сладка, как роль начальника. Впрочем, от него больше не требовали принимать сложные решения, разбираться с проблемами, отдавать приказы и трястись над каждым ещё не сорвавшимся с губ словом. Разом исчезла боль в сердце, мигрени, бессонница и предательская слабость рук, из-за которой чашки с кофе перманентно оказывались либо на новой рубашке, либо на коленях. Спандам осознал, что его нынешнее положение не настолько ужасно и противно. Он смотрел теперь словно бы со стороны на Луччи, хладнокровно пресекавшего любые попытки угодить и выслужиться. На Каку, который привычно вежливо улыбался, но тепло, по-человечески ─ не ему. На Калифу, небрежно отсылавшую прочь, когда Спандам искренне хотел помочь (ладно-ладно, лишь демонстрировал готовность слушаться и повиноваться), и ломал голову над таким простым и естественным вопросом: почему эти монстры в человеческом обличье не прикончили его, а с недобрыми усмешками взяли под своё крыло? Сделали шестёркой, даже ниже чудом выжившего Неро, нагружали самой чёрной работой и одаривали полными едкого, мстительного сарказма, шутками. Джабура использовал до сих пор ноющую спину Спандама в качестве табуретки. Фукуро тянул своё дурацкое «па» и, хихикая, толкал Спандама так, что тот падал и утыкался носом в грязь или лужу. Луччи смотрел сквозь него, тянул губы в ухмылке и ласково, его же собственным, чёрт побери, голосом, спрашивал: ─ Нравится, босс? Спандам кивал головой, как болванчик, уже смекнув, что за отрицательный ответ ему могут сломать палец или отправить полетать из окна. Мальчиков на побегушках никто не любит. О них вытирают ноги, скалятся в ответ на доклады и отмахиваются, как от назойливой мухи. Бывшие подчинённые Спандама не любили. Да-да, у них было на то полное право, Спандам, скрипя зубами, признал, что начальник из него вышел… Так себе. Говорил же, не задалась карьера. Ни капельки. Перед ним уносилась ввысь безумно высокая и длинная лестница, в спину дышали конкуренты, а Спандам упорно полз вперёд, обдирая в кровь руки и безропотно глотая всё новые насмешки. Может, он так себе начальник, отвратительный человек и душонка у него серая, мышиная, присыпанная пеплом сгоревшего Эниес Лобби, но сдаваться он не собирался. Один раз поднялся ─ поднимется снова, как сквозь камень упрямо прорываются сорные стебли. Спандам живучий. И когда он снова ощутит под собой непоколебимую твёрдость той самой ступеньки, настанет его время скалить зубы.