Another place and time

Love will keep us alive Let’s make a moment right, it’s now or never, Love will keep us alive Even the darkest night will shine forever Love will keep us alive - Как тебе планета, Спок? Согласись, красиво? Да сними ты уже этот дурацкий шлем, нормальный тут воздух! Джим с широкой улыбкой стаскивает с вулканца шлем, и Спок глубоко вдыхает сладковатый аромат местных цветов. Ярко-лиловые травы, алые бутоны, похожих на рододендрон растений, стволы деревьев цвета слоновой кости, золотистые листья, три солнца на нежно-оранжевом небе – на вкус Спока, слишком ярко, но общее впечатление от окружающего их мира скорее положительное. - Содержание кислорода в атмосфере данной планеты выше нормы на 23,19%, - говорит Спок, пытаясь выглядеть серьезным, насколько это позволяет взлохмаченная насильно снятым шлемом челка. – Что, капитан, при долгом здесь пребывании может оказать не вполне приемлемое для исследовательской миссии действие на нашу психику. - Имеешь в виду, что мы станем еще счастливее, чем есть? – Джим подходит ближе, отодвигает в сторону руку Спока с трикодером и смотрит ему прямо в глаза, чуть прищурившись. Отвечать ему тем же сложно – зрачки моментально сужаются, не в силах выдержать это невыносимое сияние чужой притягательности. - Не совсем точное определение, но общую суть вы уловили правильно, - во рту мгновенно пересыхает, Споку хочется отодвинуться, хочется придвинуться ближе, хочется осадить - хочется прижать к себе Джима так, чтобы тонкая ткань биоскафандров затрещала по швам. Он остается недвижим и заставляет себя смотреть прямо. - Расслабься, Спок, - негромко говорит Джим, снимает с себя перчатки и бросает их на лиловую траву. Дыхание Спока сбивается, зрачки против воли расширяются, сердце начинает отбивать чечетку. Джим подходит совсем близко, пару секунд оценивающе смотрит в глаза, затем чуть заметно улыбается и берет его руку в свои. Перчатка Спока летит в сторону, кожа касается кожи, пальцы мягко оплетают пальцы, по нервам вверх тут же начинает течь ручеек солнечного жара. - Капитан, вам не кажется, что мы должны продолжать исследование планеты? – Спок с трудом разлепляет пересохшие губы, произнося бессмысленные слова, безуспешно пытаясь заставить себя вернуться к реальности – ручеек жара тем временем достигает сердца, сворачивается в боку огненной змеей, греет, опаляет, сбивает с мысли. – К тому же наблюдающий за нами Чехов может заинтересоваться, почему мы отображаемся на сенсорах в виде неподвижных точек рядом друг с другом и выслать нам на помощь десант. - О, насчет него можешь не волноваться, Спок, - на лице капитана расцветает коварная улыбка. – Единственное, что он может сделать, заинтересовавшись подобным положением дел, - это позвать Сулу и включить большее увеличение. Для, так скажем, более подробной детализации. Спок хочет отстраниться и разразиться длинной, крайне логичной тирадой о недопустимом для офицеров их ранга легкомысленном отношении к выполнению миссии, но в этот момент ручеек жара от прикосновения чужой руки достигает низа живота, выгибается, расцветает огненным цветком, и в глазах Спока темнеет. - Джим… - границы сознания стираются, и Спок видит – не глазами, чем-то другим, - как от его ладони по руке Джима и дальше ползут невидимые ледяные нити, сплетаются, скручиваются внутри него тугими льдистыми плетьми – в груди, в животе, ниже – шипастым искрящимся чертополохом, эта энергия бьется в нем, как бьется энергия пламени – в Споке, и в глазах Джима – столько же света, сколько тьмы в глазах Спока. - Я люблю тебя, - Джим не говорит, а Спок не слышит, но слова эти пронизывают пространство между ними, превращаясь из слов во вполне осязаемую реальность. - Ты – часть меня, T’hy’la, - Спок не произносит, а уши Джима не воспринимают, но слова эти пронизывают их обоих, делая двоих – одним, сплетая частички души, огонь и лед, в одно гармоничное целое, лишь здесь и сейчас, и одновременно с этим - в любой из точек бесконечно многовариантного лабиринта пространства и времени. Струи противоположных стихий – огонь, сплетенный с воздухом, вода, закаленная землей – вырываются из темени обоих, и физический мир исчезает. Another place and time, Without a great divide, And we could be flying deadly high! I’ll sell my soul to dream you wide awake… Музыка вырвала из сна чересчур грубо – а ведь специально выбирал мелодию не слишком резкую. Спок мысленно утешил себя тем, что для того, чтобы просыпаться после ночной смены адекватным и позитивным, достаточно хорошей музыки просто не существует на свете, и выключил наконец будильник на телефоне. Легкая рябь ярких картинок из сна, только что снившегося ему, быстро меркла, и Спок смог удержать в памяти только размытый образ улыбающегося ему парня с ярко-голубыми глазами и какие-то космические пейзажи. В дверь постучали, и через пару секунд в ординаторскую уже заглядывала хорошенькая кудрявая головка мисс Чэпэл, дежурившей с ним сегодня медсестры. - Солнышко светит ярко, пора вставать, доктор Спок! – она бодро улыбнулась, и Спок не смог не ответить ей тем же – уж слишком искренне у нее всегда это получалось. - Я никогда не узнаю, где вы берете столько жизнерадостности, мисс Чэпэл, - сдержанно ответил он, поднимаясь с узенькой койки и поправляя на себе синий медицинский костюм, в котором спал. – Но для нашего отделения вы – настоящая находка. Кому угодно захочется прийти в себя, когда рядом с ним ежесекундно сияет такая сверхновая, как вы. - Мистер Спок, я никогда не знаю, шутите ли вы, делаете комплимент или издеваетесь, - девушка чуть покраснела, приоткрывая дверь пошире и машинально стряхивая с халатика невидимые пылинки. – Но на всякий случай, скажу «спасибо». Обход через десять минут, жду вас у стойки. - Если бы еще я сам это знал… - но девушка уже выскользнула в коридор и была такова. Спок покачал головой и, все еще улыбаясь уголками губ, отправился приводить себя в порядок. Их отделение – анестезиологии и реаниматологии – было самым тихим во всей огромной больнице им. Святого Михаила, но популярностью пользовалось немного большей, чем патологоанатомическое. Разделенное на два крыла, - три огромные операционные и крыло палаты восстановления, оно видело больше горя и слез, чем четыре хирургические отделения, вместе взятые. Радости тоже было немало, но все же гораздо, гораздо меньше. Сюда не привозили с легкими травмами, а в палатах восстановления восстанавливались, увы, далеко не все. Спок посмотрел в глаза своему отражению, приглаживая растрепавшиеся за ночь волосы. - Почему ты здесь? – прошептал он. – Почему ты выбрал этот путь? Там ли ты, где должен быть? Отражение смотрело на него вопросительным взглядом карих глаз и ответа не знало, также, как и он сам. Спок вздохнул – настроение, улучшенное было сестрой Чэпел, снова скользнуло в привычное меланхоличное русло, и накинув на плечи халат, самый молодой доктор отделения отправился на обход. Ночь выдалась относительно спокойной, новых пациентов не было, поэтому даже сестра Чэпэл, имевшая привычку не спать на дежурствах, даже когда выдавалась такая возможность, выглядела достаточно бодрой. Спок принял из ее рук список пациентов и проведенного за ночь лечения, расписался напротив израсходованных лекарств и отправился в обход по палатам. Чэпэл со своим обходным листом последовала следом. Первая палата. Мисс Ухура, черная девушка 26 лет, неделя в коме, автомобильная авария. Каталась с парнем на байке, бродячая кошка выскочила на дорогу, парень резко дернул руль, не справился с управлением, как итог, на нем – царапины и ушибы, у девушки – обширная гематома на полголовы и сомнительный прогноз. Когда ее оперировали, парень стоял за дверями операционной и лепетал что-то ее родителям о том, что шлем на ней был, но почему-то в нужный момент на нём вдруг лопнул ремешок. Шлем, говорят, и правда нашли, метрах в десяти от места катастрофы, рядом сидела живая и здоровая кошка – виновница всего. Вот она, судьба. Солнечные лучи снопами лились в огромное окно, освещая уставленную медицинским оборудованием комнату, и Спок невольно залюбовался тонким профилем девушки, просвечивающим сквозь маску ИВЛ. Следы недавней трепанации были прикрыты ее пышными волосами, все показания были в норме, кроме одного, самого главного – она спала и не могла проснуться. Спок стиснул зубы и поклялся себе, что сделает все, чтобы она поправилась. - Продолжайте назначенное вчера лечение, - сказал он Чэпэл, невольно понижая голос, словно это могло как-то спугнуть теплившуюся в хрупком теле жизнь, и они вышли. Вторая палата была пуста. В третьей их встретил ласковой улыбкой худощавый пожилой джентльмен лет 80. - Доброе утро, мальчики – девочки, - джентльмен степенно кивнул головой, словно позволяя им пройти в его покои, и указал тонкой морщинистой ладонью на стулья у стены. – Присаживайтесь, дорогие мои, поговорите со мной. Дочь сказала, что меня сегодня выписывают. - Доброе утро, мистер Грин, - они с Чэпэл невольно почувствовали себя детьми на светском приеме, как всегда было при общении с этим пациентом, и Споку снова пришлось сильно постараться, чтобы выглядеть под внимательными взглядом мистера Грина серьезным врачом, а не ребенком, впервые в жизни оказавшимся за одним столом со взрослыми мужчинами. - Как ваше самочувствие? – спросил он, сверяясь со списком выписанных мистеру Грину лекарств. - Все хорошо, мистер Спок, уже третий день как, - ответил тот и мягко улыбнулся. – Вашими стараниями. – А вы правильно подметили, вас переводят в другую больницу, где с вас снимут постельный режим и разрешат гулять по саду, играть в шахматы с другими пациентами и предоставят в ваше распоряжение огромную библиотеку, - сестра Чэпэл сверкнула белозубой улыбкой, поправляя на нем одеяло, и мистер Грин ответил ей учтивым кивком головы. - То, о чем я давно мечтал, наконец сбывается. Мистер Грин умирал. Неоперабельная опухоль выросла в стволе головного мозга, поражая все самые важные центры жизнедеятельности, включая дыхательный, поэтому в это отделение мистер Грин попал на грани жизни и смерти. В этот раз врачи отделения вытащили его, но придя в себя, он первым же делом созвал родных и написал письмо в местный хоспис о том, что отказывается от пожизненной госпитализации в специализированном онкологическом центре и просит взять его к себе, так как он хочет окончить свои дни в окружении живых людей, а не пикающих машин. Поэтому, если ему снова станет хуже, он просит просто оставить все, как есть, и дать ему спокойно покинуть этот мир, глядя в небо и чувствуя, как ветер овевает его лицо. Спок с невольным уважением вгляделся в тонкие, аристократично-изящные черты лица мистера Грина, которым морщины только придавали особый шарм. Тот ответил ему неожиданно теплым взглядом, проникшим под маску привычной профессиональной сдержанности, и Спок едва ли не вздрогнул от внезапного ощущения, будто мистер Грин знает его едва ли не лучше, чем он сам себя. - У меня все хорошо. Все, что нужно, я уже сделал, - произнес мистер Грин. – А вот у тебя еще есть здесь дела. Поспеши, Спок, тебя ждут. И он сложил пальцы правой руки с странном жесте, чем-то среднем между рокерской «козой» и типичным девчачьим жестом «виктори». Спок с Чэпэл уже выходили из палаты, но в самый последний момент Спок все же неуверенно повторил его жест, сам не понимая, зачем, - то ли из уважения, то ли просто чтобы поддержать. Мистер Грин кивнул, не переставая улыбаться, и Спок вышел в коридор, совершенно сбитый с толку. Что он имел в виду под «тебя ждут»? Кто ждет? Пациенты в других палатах? Но зачем к ним спешить, никаких чрезвычайных ситуаций вроде бы не планировалось… Наверное, мистер Грин просто еще не отошел от недавнего обострения. - Бедный мистер Грин, - тихо всхлипнула Чэпэл, отвлекая его от своих мыслей. – Надеюсь, жизнь будет к нему справедлива и даст ему умереть без боли. - Так и будет, - с непонятной уверенностью ответил Спок. – Именно так и будет. Троих пациентов забрали вчера днем – одного выписали, двух перевели в обычный стационар, и им осталась только одна палата. «Джеймс Т. Кирк, падение с высоты, кома» значилось в листе Спока. Cold, but I’m still here, Blind, ‘cause I’m so blind, say never, We’re far from comfortable this time… Внезапно зазвучавшая мелодия заставила Спока вздрогнуть – Чэпэл поспешно достала из кармана медицинских брюк надрывающийся смартфон и скорчила недовольную мордашку, глядя на его экран. - Опять бывший звонит, как он меня достал, кто бы знал! – она подняла умоляющий взгляд на Спока.- Можно я отойду на минутку и его красочно пошлю? Пожалуйста, мистер Спок, сил нет, как хочется! Спок хмыкнул и кивнул. В конце концов, сестра Чэпэл умела и любила работать, а это в последнее время было такой редкостью, что было достойно поощрений. Довольная девушка убежала с телефоном к стойке, а Спок вошел в палату. Напротив данных о пациенте значилась вчерашняя дата и время поступления – 21.34. Понятно, почему Спок еще его не видел – он сменил Маккоя, второго по молодости врача в их отделении и по совместительству лучшего друга, ровно в полночь, к тому времени пациента уже привезли в стабильном состоянии из операционной, и все, что ему требовалось – уход и наблюдение медсестры. - Отмудохали парнишку знатно, - говорил Маккой на пересменке, стоя перед общим шкафом в ординаторской и пытаясь попасть ногой в брючину. – А потом еще и спустили с каменных ступенек того бара, в котором ему не посчастливилось оказаться. Скорую вызвала барменша, а к тому времени, как приехали копы, этих парней уже как ветром сдуло, и никто, конечно, не помнит, как они выглядели. Маккой фыркнул, застегнул наконец брюки и встал перед зеркалом, внимательно разглядывая лицо в поисках несуществующих изъянов. - Говорят, сам нарывался. Говорят, защищал какую-то девчушку от приставаний. Теперь же к нему самому еще долго никто не пристанет – мордашка всмятку. Родителей у него, походу, нет, по крайней мере, никто пока не приехал, а копы должны были прошерстить родню. Мы сделали, что могли, гематома почти спала, но трещину в черепушке никто не отменял, да и в себя пока не приходил. Прогноз скорее положительный, в течение пары дней наверняка очнется, но валяться будет долго. А становиться похожим на человека – еще дольше. Так что грустно, жалко, но не парься и ложись спокойно спать, не помрет до утра. Спок, чувствуя непонятное волнение, подошел к кровати мистера Кирка. Маккой был прав – неведомые драчуны постарались на славу, и лицо парня под маской искусственной вентиляции представляло собой весьма плачевное зрелище. Голова почти вся была забинтована, Спок скользнул взглядом по разбитым в кровь костяшкам пальцев – видимо, хулиганам тоже досталось. Парень был без сознания, показания его жизнедеятельности были в относительной норме, но Споку почему-то не хотелось уходить. Со странной зачарованностью он вглядывался в черты расслабленного лица – разбитого, покореженного, отекшего – но вместе с тем на удивление знакомого, как будто Спок уже видел его, причем совсем недавно, может быть во сне? - Джеймс Т. Кирк, - шепотом произнес он, и в этот самый момент длинные светлые ресницы парня дрогнули, точно он услышал, что его зовут. Спок машинально отшатнулся, и как раз вовремя – в дверь ворвалась раскрасневшаяся Чэпэл, на ходу пряча смартфон в карман. - Вот мерзавец, пригласил меня в дорогущий ресторан сегодня вечером! – негодующим шепотом посетовала она. – Знает прекрасно, как давно я хочу именно туда. Пришлось соглашаться! Девушка с энтузиазмом принялась взбивать одеяло, открывать жалюзи и всячески демонстрировать свою радость, смешанную с досадой. Спок усмехнулся – странное наваждение прошло. - Может быть все в итоге получится не так уж плохо, - отметил он, выходя. – Продолжайте назначенное лечение. Then I’ll see your face I know I’m finally yours, I know everything I thought I lost before, You call my name, I come to you in pieces So you can make me whole… Центральный парк солнечным весенним утром представлял собой живописное и достаточно приятное место. В парке крякали утки, ловко хватая брошенные детьми кусочки хлеба, сами дети резвились на площадках, дорожках и – с наибольшим удовольствием – на проглянувшей из-под почти сошедшего снега прошлогодней палой листве, из-под которой уже виднелись зеленые хвостики травинок. Спок неспешно шел по аллее, щурясь от яркого солнца, слушал одним ухом – музыку в наушнике, другим – детские визги и шорох веток над головой, и размышлял о странных ощущениях, возникших во время сегодняшнего обхода. Он никогда не отличался особой чувствительностью, иначе бы не пошел в медицину, и тем более не смог бы работать в области, больше прочих связанных с балансированием на грани жизни и смерти. Жизнь брала верх далеко не всегда, поэтому Спок за свои недолгие два года работы практикующим врачом успел навидаться всякого, и логика всегда брала в нем верх над чувствами, не давая увязать в чужих историях. Но таких странностей, как сегодня, с ним еще не случалось. Во всем происходящем чувствовалась какая-то предопределенность, ожидание чего-то – как будто Спок стоял перед водной гладью и набирал в грудь побольше воздуха, вот-вот готовый прыгнуть в неизвестность. Спок ненавидел воду. Еще больше он не любил только не понимать, что происходит, а именно это с ним сейчас и происходило. Однако в душе его почему-то не было раздражения, лишь спокойное знание – все будет, как будет, и ни отвратить, ни как-то на это повлиять он не сможет. А вот понять – возможно. Для начала стоило поразмышлять логически. Лежащая в коме девушка – с этим проще всего. Она была молода и красива, ее жизнь висела на волоске из-за несправедливого, глупого стечения обстоятельств, и вполне нормально, что Споку захотелось больше, чем кого-либо, спасти именно ее. Далее. Странные слова и жест мистера Грина – почему он так его впечатлил? Просто умирающий старый человек, который был ему приятен и которого ему также было жаль, повел себя не так, как обычно, и не совсем проснувшийся мозг воспринял это как некий знак. Затем – Джеймс Т. Кирк. Может быть, они были знакомы? К примеру, в детстве? Или виделись где-то в университете, или, опять же, в одном из баров, куда Спока временами притаскивал Маккой? Мозг не смог вспомнить деталей, но узнал целостный образ. А движение чужих ресниц в ответ на произнесенное имя могло быть простым сокращением мышц, совершенно случайным. Если раскладывать странности по полочкам, они чаще всего перестают быть странными, это Спок знал хорошо. Почти окончательно успокоившись, он облокотился на перила небольшого мостика, по которому шел, и задумчиво посмотрел вниз на мелкую рябь воды внизу. Солнечный лучик, отраженный в ней, ослепил его, и он на секунду прикрыл веки. - Клингоны атакуют, активировать щиты, зарядить фазеры! - Есть, капитан. - Сулу, маневр уклонения, Ухура, попробуйте связаться с вражеским кораблем! - Есть, капитан. - Скотти, прием! - Слушаю, капитан! - Выжмите из импульсных двигателей все соки, раз варп-ядро повреждено, нам нужна маневренность, мы принимаем бой! - Капитаааан!.. - Да, Скотти? Секунда молчания. - Есть, капитан! Наша детка им задаст жару! - Вот это правильно! Кирк улыбается, Кирк сияет в снопах искр, высекаемых из обшивки корабля клингонскими снарядами, Кирк заслоняет весь мир, Кирк согревает под своими невидимыми крыльями Энтерпрайз и всех, кто доверил ему свои жизни. - Что прикажете делать мне, капитан? - Просто будь рядом со мной, Спок, пока этого достаточно, - он улыбается так искренне и мягко, как будто и не он тут воюет сейчас с чужеродной для их галактики птицей – клингонским хищником, огромной, когтистой стальной махиной, больше их корабля минимум вдвое. Как будто они вдвоем в этом мире – только они. И больше никого. И это – так, Спок знает, Спок – чувствует, да, он чувствует, как ласковые пальцы капитана незаметно для всех гладят его пальцы, и мир застывает в одном бесконечном сладостном мгновении. А в следующий момент Кирк отводит взгляд и снова раздает указания, все действуют быстро и слаженно, клингонская тварь трепещет под их фотонными бомбами, и через некоторое время огни на ней гаснут, а Энтерпрайз уходит к своим, оставляя клингонцев яриться в утробе своего посрамленного ястреба, беспомощных и не убитых – худший для них позор. А Кирк смеется, Кирк грызет очередное яблоко, Кирк солнечен, очарователен, невероятно притягателен в своей везучей беспечности, Кирк смеется в лицо проклинающему их клингонскому капитану на экране видеосвязи, Кирк велит Сулу следовать по проложенному курсу и увлекает Спока за собой прочь с мостика. Сулу с Чеховым переглядываются и загадочно улыбаются, Ухура каменеет лицом над своими мониторами, а Кирку все равно – да, солнце согревает всех, но избранный им может быть только один. Споку никогда не приходилось сомневаться, что избранный – именно он. Спок открыл глаза. И почувствовал, как сползает по перилам на холодный асфальт. Что… это только что было? Галлюцинация? Эпилептиформный припадок? Мозг отчаянно пытался защититься от чужой реальности, выдавая логические объяснения, в то время как тело беспомощно цеплялось за холодный металл перил. Рябь на воде вызвала слишком сильное очаговое возбуждение коры головного мозга, вызвавшее галлюцинацию столь яркую, что Спок на какое-то время выпал из реальности – из этой – в ту, где были он и парень из его отделения. Были на… космическом корабле? Были капитаном и – помощником? Были – парой? А еще – черная девушка, Ухура, она тоже там была? И они с ней тоже были парой – раньше, давно, до того, как… - Молодой человек, вам нехорошо? Вызвать скорую? Спок окончательно утвердился пятой точкой на асфальте и поднял взгляд на взволнованную женщину в зеленом пальто – судя по всему, одну из гулявших здесь мамочек. Помимо волнения в ее голосе слышалось некоторое опасение – вдруг пьяный или ненормальный? Да уж, видок у него наверное был тот еще. - Прошу простить за беспокойство, со мной все хорошо, - Спок по возможности осторожно поднялся на ноги и попытался улыбнуться. – Я сам врач, так что скорая не потребуется. Просто… веселая вышла ночка. Надо отоспаться. Женщина неуверенно улыбнулась в ответ, кивнула и быстрыми шажками ушла к стайке подружек, ожидавших ее поодаль. Спок помахал им рукой и отправился в другую сторону, стараясь идти ровно и не вызывать еще больше вопросов. Ну вот. Докатился. Эмоциональная нестабильность довела его до того, что он свалился прямо на улице. Он представил себе, что сказал бы на это Маккой. «Заведи себе уже, мать твою, девушку!» Вот что он сказал бы. «Заведи себе парня, инопланетянина, собаку, кошку, господи, да хоть кого-нибудь, кто сделает твою жизнь более живой и научит расслабляться, раз уж даже я не могу!» Этот разговор в разных вариациях был у них уже столько раз, что Спок почти перестал обращать на них внимание. Маккой был хороший. И искренне за него переживал. Пытался водить по барам, клубам, знакомить с хорошенькими медсестричками, хорошенькими медбратьями, а как-то раз даже сам его поцеловал. Они оба тогда неслабо напились в каком-то баре после работы, и Маккой вызвался его проводить – «чтобы вдруг не украли». Кто и зачем мог бы украсть мрачного, далекого от хрупкости парня, Спок не мог себе представить, но спорить с пьяным Маккоем было себе дороже. Они, смеясь и болтая, зашли к Споку домой, и в какой-то момент Маккой вдруг стал очень трезвым, а еще – очень близким, на расстоянии дыхания. Потом сократилось и оно, и это был первый поцелуй в жизни Спока. Он был… не сказать, чтобы плохим. У Маккоя опыта в этом деле хватало, а алкоголь подогревал кровь, и Спок даже приобнял друга, мягко гладя того по спине. Но через некоторое время Маккой, тяжело дыша, отстранился и, пожалуй, Спок никогда еще не видел его таким убийственно серьезным. - Это не я, - непонятно объяснил он тогда. – Это не я должен быть. Найди того. Просто найди, ладно? Глаза его странно заблестели, и он ушел так стремительно, что Спок даже не успел что-то сказать, как-то прокомментировать произошедшее, сгладить углы. Маккой сгладил их сам – на следующий день, на работе, когда они встретились в ординаторской. - Считай вчерашнее актом благотворительности по отношению к обиженным и отверженным, с надеждой на то, что они станут работать в этом направлении более активно, - без предисловий провозгласил он, подмигивая, как ни в чем не бывало, и без тени смущения начиная переодеваться при Споке в рабочую одежду, словно подчеркивая – ничего между ними не изменилось. Спок молча кивнул, и больше они этот случай не вспоминали. Спок вспомнил его сейчас, шагая по оживленной улице прочь от парка. Его – и ощущения от поглаживания пальцев капитана – не капитана, нет, того парня из больницы. Вспоминать это оказалось неожиданно приятно, настолько приятно, что внизу живота сама собой тут же скрутилась тугая горячая спираль. Такие дела, подумал Спок. Воспоминания о поцелуе лучшего друга и галлюцинация про коматозника из его отделения… вдохновляют на подвиги серьезного перспективного молодого врача, поставившего логику и самоконтроль на пьедестал главных жизненных ценностей. Куда падать ниже, Спок. Что бы сказал на это отец. Размышления о том, каким бы стало лицо отца Спока, узнай он о том, что его сын проявляет склонности к однополой любви, быстро свели на нет неадекватные реакции организма, и Спок зашагал дальше, чувствуя себя окончательно запутавшимся и надеясь, что на этом странности дня закончатся. It’s time to gather stones. It’s time to figure out this world alone, Catch this fire that’s coming out of stones… До дома оставалось лишь несколько кварталов, когда его взгляд вдруг зацепился за вывеску бара, мимо которого он проходил. «Stones&Honey» мигало красным над входом. Бар был совершенно заурядным и на первый взгляд ничем не отличался от прочих подобных заведений в округе, однако что-то в нем заставило Спока замедлить шаг, а совпадение с песней, игравшей в наушнике, вставало в весьма гармоничный ряд следовавших одна за другой нелогичностей сегодняшнего дня, поэтому через несколько секунд колебаний Спок решил, что пара порций виски вполне возможно прочистит ему мозги. В баре практически никого не было, в центре зала толстая девушка с крайне недовольным лицом терла грязной тряпкой пол. - Как же я задолбалась за всеми вами убирать, - проворчала она, поднимая голову на звук звоночка, висевшего над дверью, и зазвеневшего, когда Спок вошел. – Бьете друг другу морды, портите посуду, да еще и грязи от вас, как от свиней. А благодарности – ноль. Спок осторожно пожал плечами – мол, я так, мимо проходил, бить кого-то или пачкать пол не намерен, - и прошел мимо девушки к барной стойке, окидывая взглядом зал. За столиком в углу пытались вести связную беседу трое мужчин с такими помятыми лицами, что становилось ясно – обретаются они тут как минимум еще со вчерашнего вечера. За барной стойкой, сгорбившись, сидел еще один мужчина с достаточно неприметной внешностью в какой-то серо-коричневой одежде. Больше в баре никого не было. Это было хорошо – уже потому, что степень прокуренности воздуха хотя бы позволяла дышать. Ну и вероятности нарваться на кого-то не того сводилась к минимуму. Толстая девушка наконец закончила возиться с полом и, наскоро вытирая руки о сомнительной свежести полотенце, подошла к Споку. - Чего налить? – уже гораздо более спокойно спросила она. - Двойной виски со льдом, пожалуйста, - Спок сел на стул в некотором расстоянии от мужчины и приветливо улыбнулся девушке. Та сразу разрумянилась и даже еще раз вытерла руки перед тем, как достать бутылку – Спок с некоторым удивлением понял, что Маккой был в чем-то прав, когда говорил, что тот вполне мог бы пользоваться популярностью у представительниц слабого пола, будь он чуть менее занудным типом. - Что здесь случилось? – Спок вопросительно кивнул в центр зала. – Заварушка? Он не имел склонности заводить пустые беседы, но оставаться сейчас наедине с собой почему-то не хотелось. Хватало откровений о себе на сегодня, пожалуй. - Да это заварушкой-то сложно было назвать, - ответила барменша, ловко кидая в стакан кубики льда и заливая их медово-коричневой жидкостью. – Скорее избиение младенца. Она сердито фыркнула, а у Спока внутри как будто что-то щелкнуло. Он вдруг совершенно ясно понял, кто именно здесь вчера выполнял роль младенца. Самая ближайшая больница отсюда – больница Святого Михаила, его больница, конечно, его повезли сразу туда. Все сходится. Но… что за странное совпадение? И совпадение ли? Вселенная… в какие игры ты играешь? Но отступать было поздно. Он сделал глоток обжигающего горло напитка и решил не противиться потоку событий, а по возможности извлечь из происходящего максимум информации. - Кто-то нарвался? – как бы невзначай поинтересовался он. - Скорее решил поиграть в рыцаря, - девушка снова помрачнела. – А такой классный парень же, красавчик, очаровашка – любая бы с ним пошла. Так нет. Не понравилось ему, как к одной местной шлюхе компания молодчиков подкатывала. Пошел разбираться – господи, Джим, ну кто тебя тянул за язык, их же весь район боится. Увезли на скорой. Жив ли, не знаю. Как они его мутузили, паршивцы. И ни одна сволочь не вступилась. Барменша покачала головой, доставая из закромов еще одну тряпку и начиная тереть ей стойку, а сердце Спока почему-то пропустило удар. «Джим». Да, так определенно звучит лучше, чем Джеймс Т. Кирк. - Он всегда таким был, - раздался вдруг мужской голос, и Спок обернулся на звук, встречаясь взглядом с тем самым человеком в неприметной одежде. Неожиданно у него оказалось умное, волевое лицо с яркими синими – и совершенно трезвыми глазами. Он изучающе оглядел Спока, помедлил и наконец приглашающе кивнул на стул рядом с собой. Спок, также помедлив, передвинулся со своим стаканом поближе. - Кристофер Пайк, - мужчина протянул аккуратную, чистую ладонь, и Спок легко ее пожал. – Можешь не представляться в ответ, твое имя мне не слишком интересно. Сам это делаю по военной привычке – сейчас в отставке, но некоторые вещи очень живучи. Спок молча кивнул и сделал еще один глоток. Судя по всему, Крис все расскажет и сам, даже вопросы задавать не придется. Барменша ушла куда-то на кухню, бессвязный разговор в углу почти совсем стих, сменившись похрапыванием, и им никто не мог помешать. - Я ведь, можно сказать, его воспитывать пытался, - продолжил Пайк, глядя своими красивыми глазами куда-то вдаль. – Родители померли в авиакатастрофе, когда он совсем мелким был, и его взял к себе дядя – братец матери. Ох и типчик был, пристрелил бы я его – не поперхнулся. Но он и без моей помощи недолго на земле промучался, слава богу, сам себя в могилу свел – отравился паленым виски. Свинье – свинячья смерть. Крис отхлебнул из своего бокала и вздохнул. - А ведь я его отцом мог бы быть, Джима. Какая у него мать красивая была – ты не поверишь. Волосы – чистое золото, глаза – как небо, а характер – ну просто мечта. Впрочем, про мужа ее я тоже плохого сказать не могу, как бы не хотелось. Хороший был мужик, из военных, даже приятельствовали мы с ним. Жалко их. А больше всего жалко Джима. Не заслужил мальчишка такой судьбы. При таких дарованиях, при такой внешности – загибается парень без цели, без мечты. Не то время, не то место. Летчиком мечтал быть с детства. Ляжет, бывало, на траву, и смотрит, смотрит в небо часами. Подойдешь к нему, спросишь – что ты там видишь, Джим? А он в ответ глядит на тебя - небо так и плещется в глазах. Бесконечность вижу, говорит. На земле такой нет, говорит. Спок, затаив дыхание и с чувством некоторой неловкости слушал рассказ о чужой жизни – чужой душе, такие вещи, которые не принято рассказывать вот так сходу незнакомому человеку, но раз рассказывают – остановить просто невозможно. - Почему же он не стал летчиком? – как можно более ровным тоном спросил он вместо этого. – Ведь это до сих пор очень востребованная профессия, и училищ хватает. - Потому что умный слишком, вот и не стал, - Пайк от души хлебнул из стакана и со стуком поставил его на стойку, пьянчуги в углу зашевелились. – Кем я, говорит, буду потом. Воевать, говорит, не буду, хоть режьте. На кукурузнике летать и поля химикатами прыскать тоже не слишком хочется. Хочется космоса – а где наши космические разработки, в какой заднице они сейчас? НАСА что-то там сама себе разведывает, инопланетян вскрывает да на полях круги рисует, а простому мальчишке туда не попасть. Вот и закончил сдуру экономический – мозгов-то парнишке не занимать, не учился ж ни черта, все экзамены нахрапом за ночь учил… А теперь что. С бумажками возиться. Офисной крысой сидеть. Не по нему это. Вот и лезет не рожон – от отчаяния, от невостребованности. А я ничем помочь ему не могу. Даже вчера меня здесь не было, чтобы защитить. По волевому лицу Пайка прошла едва заметная волна страдания, и Спок с удивлением понял, что искренне сочувствует этому человеку – судя по всему, тоже родившемуся не в то время и не в том месте, чтобы иметь возможность полностью реализовать свой потенциал. - Для начала – может быть проведаете его? – ненавязчиво посоветовал он, допивая свой виски. – Наверняка же его не увезли далеко. Пайк молча поднял на него глаза, и до Спока тут же дошло, почему именно Крис сидит здесь и накачивается виски, вместо того, чтобы искать Джима. Он боится, больше всего на свете боится, что искать уже некого. - Я узнал о случившемся пару часов назад, - словно бы оправдываясь, сказал наконец тот. – Сначала пришел сюда, послушал рассказы… Я ведь знаю, где он лежит. Знаю. И уже собрался было идти к нему. А потом понял, что не смогу вот так взять и прийти в больницу, не набравшись перед этим… смелости. Этот парень – все лучшее, что есть в моей жизни, понимаешь. Я не… не знаю, что буду делать, если потеряю его. Потеряю, потому что не смог сберечь. Пайк опустил голову на сложенные перед собой руки, и Спок понял, что не сможет просто уйти. Поведение мужчины с одной стороны выглядело малодушным, а с другой – в чем-то Спок понимал его. Кто знает, как бы он сам вел себя на его месте. - Знаете, я был сегодня в той больнице, - произнес он, осторожно кладя ладонь на чужое плечо. – Проведывал подружку. И кажется слышал об этом вашем Джиме. Вроде побили сильно, но он жив и как будто бы даже выкарабкивается. Пайк медленно поднял голову и устремил неподвижный взгляд почти невыносимо-ярких глаз на Спока, не решаясь поверить сказанному. - Ты уверен, что они говорили именно о нем? Уверен? – он схватил его за плечи и легонько тряхнул. – Не играй со мной, черт возьми. Это все для меня не шутки, если ты еще не понял. - Думаю, больше никого этой ночью так не мутузили, как вашего… вашего Джима, - Спок не отвел глаз, и через несколько секунд Пайк неохотно отпустил его. – Просто сходите туда. Неизвестность ведь в любом случае хуже правды. Какой бы она не была. - Пожалуй, ты прав, мальчишка. От судьбы не убежишь, - Пайк тяжело поднялся, бросил деньги за выпивку на стойку и направился к двери. У самого выхода он обернулся и помолчав немного, кивнул сам себе. – Удачи тебе. И спасибо за то, что оказался здесь в правильный момент. - И вам желаю жить долго и процветать, - сказал Спок, не вполне понимая смысл сказанных слов, но зная, что именно они сейчас должны прозвучать. – Джим в надежных руках. Все у него будет хорошо. Пайк снова кивнул и вышел, оставляя Спока наедине со своими мыслями и допитым виски. И обещали Смешные клятвы, смешные клятвы… Неважно, где я, ты – Ты помнишь все клятвы… - Скажи это снова, Спок? Произнеси это вслух? – вечер в каюте капитана идет привычным чередом – пузатые чашки с ароматным чаем, беседы о планах дальнейшего покорения космоса, игра в шахматы… Но капитан не был бы собой, если бы рано или поздно не перевел разговор на более… эмоциональные темы. - T’hy’la, - сдержанно говорит Спок и переставляет ладью на уровень выше. – Шах. - Красивое слово. Жаль, ты редко меня так называешь, - Джим игнорирует опасную позицию на многоуровневой доске, задумчиво морщит лоб, поднимает взгляд ярко-небесных глаз на Спока и делает долгую паузу, магнетизирует пристальностью, дурманит показной невинностью. Он как бы ненароком облизывает губы, дышать мгновенно – и предсказуемо - становится трудно, Спок едва слышно выдыхает. - Не самый честный способ выигрывать партии, капитан, - Джим довольно ухмыляется, понимая, что провокация удалась, и играть в шахматы – последнее, чего сейчас хочется вулканцу. Джим осторожно тянется к нему через весь стол, выгибаясь так, чтобы не уронить фигуры, но выглядит это настолько соблазнительно, что Спок не выдерживает – мягко дергает его на себя за плечи, притягивая, перетягивая к себе на колени. Фигуры с сухим стуком рассыпаются по полу, а влажные губы капитана внезапно мягко касаются заостренного уха, лаская, заводя, рождая легкий травянистый румянец на щеках вулканца. Руки Спока сами собой поднимают его рубашку, проводят по обнаженной коже спины, слегка вонзают ногти, и Джим приглушенно стонет прямо ему в ухо. - Непохоже, чтобы ты был против, - шепчет он, Спок ускользает от очередного слишком чувствительного прикосновения к уху, тянется вниз и прикусывает алый сосок, оказавшийся вдруг так удобно расположенным в пределах досягаемости. Жар прикосновений расцветает под кожей огненной негой, и считанные сантиметры расстояния между ними настолько пронизываются напряжением, что одежда начинает трещать от электрических зарядов. Чем не повод от нее избавиться, право? Спок стаскивает с Джима рубашку и завороженно любуется им - точеными линиями его тела, раскрасневшимися щеками, чуть растрепавшимися волосами и подернутыми легким флером желания глазами. И больше прочего – счастливой улыбкой на его губах. - Я ждал тебя так долго, - хочется сказать Споку, но вместо этого он молча тянется к руке Джима, сплетая пальцы в вулканском поцелуе. Вторая ладонь вулканца накрывает его пах, и Джим снова стонет, тянется к губам Спока и тоже целует его – глубоко, жадно, по-человечески, вжимаясь всем телом, пока ладонь Спока настойчиво гладит его сквозь ткань брюк, а пальцы другой руки ласкают его пальцы. - Я тоже ждал, тоже, - слышит Спок в своей голове, понимая, что ментальная связь между ними снова дает о себе знать, безо всяких подготовительных ритуалов и слов, естественная и крепкая, какой и должна быть связь между двумя половинками одного целого. Через какое-то время рубашка Спока тоже летит на пол, и Джим спускается – Спок старается сдерживаться, но еле слышный вздох все равно срывается с губ – влажными поцелуями ниже, по шее, ключицам, обводя горячим языком соски, и еще ниже – по животу, невесомые пальцы скользят по бокам, пояснице, обтянутым плотной тканью брюк ягодицам. - Джим, не надо… - но как просить об этом, когда непослушное тело просит совсем о другом, и очевидность этого слишком ясна? Взгляд снизу вверх – яростный небесный вихрь бьется в глазах, и все слова теряют смысл в бесконечности чужой – или своей, не различить, не разделить – нежности. Звук расстегивающейся ширинки – далекий, как будто из другого мира, зато то, что происходит следом за этим, одним рывком вдергивает Спока обратно в мир этот, плотный, жаркий, неприличный до дрожи - этим неприкрым, откровенным актом – любви. Спок запускает пальцы в непослушные солнечно-пшеничные волосы, пропускает между пальцами мягкие пряди, прикрывает глаза, и в голове бьется одно – я люблю тебя, Джим, я люблю тебя, я люблю тебя, душа моя, чувствуй это, чувствуй то, что чувствую я. Наслаждение послушно закольцовывается, и Джим на мгновение прерывает свое занятие, когда ощущениями Спока накрывает и его самого – того, кто эти ощущения доставляет. Читер, - мысленно усмехается Джим и продолжает мягкое скольжение языка по чувствительной плоти, стараясь не отвлекаться на чужие эмоции, передающиеся по ментальной связи к нему самому. Долго это продолжаться, конечно, не может – Спок теряет контроль над происходящим раньше, когда Джим вдруг охватывает ртом его плоть целиком, и наслаждение становится совершенно невыносимым, бьет молнией вдоль позвоночника, пальцы вцепляются в чужие плечи, и последние остатки логики растворяются в бескрайнем море эмоций. Краем сознания он ощущает, как меж его бедер со стоном изгибается Джим, и их чувства сливаются воедино в едином резонирующем апогее близости. Потом Спок притягивает любимого выше, к губам, неспешно целует – по-человечески, слизывая свой вкус с чужих припухших губ, рисуя узоры кончиками пальцев на шее и плечах Джима, теряясь в ощущении полнейшего отсутствия границ между ними. - Мы снова не доиграли в шахматы, - не расстроенно, просто как факт оповещает Спок, когда эмоции слегка успокаиваются, и они оба становятся способны изъясняться словами через рот. - Предлагаешь доиграть? – Джим тепел, уютен и похож на большого довольного кота, вольготно расположившегося на вулканских коленях. Спок вдыхает его запах – терпкий, пряный, но на удивление легкий и ненавязчивый для человека, и знает – если он скажет, что предлагает, Джим вздохнет, соберет с пола оброненные в пылу страсти фигуры, расставит на прежние места – память у него очень хорошая, когда надо, - и послушно сядет на соседнее кресло, чтобы по очереди переставлять их дальше, временами вздыхая и бросая на вулканца печальные взгляды – вот, дескать, какая зануда моя T’hy’la, у нас редкий свободный вечер, а она предпочитает проводить его в мерянии интеллектами, хотя другими вещами померяться сейчас было бы гораздо интереснее. Картина этого настолько яркая и объемная, что Спок не сразу понимает – представил ее в таких трагических красках не совсем его мозг. Можно даже сказать – совсем не его. - Джим, - он готов рассмеяться, глядя в озорные синие глаза капитана своей души, - Я вовсе не такой занудный садист, каким ты пытаешься меня представить. - Правда? – руки Джима обвивают его шею крепче, и губы его снова оказываются в опасной близости от чутких вулканских ушей. – Сомнительное утверждение, требующее достоверных доказательств. - Я бы сказал, что это – аксиома, но это только бы подтвердило степень моего занудства, - усмехается Спок, и продолжает уже мысленно – к тому же мне слишком нравится процесс доказывания теорем. Джим тихо и очень счастливо смеется, а путь до кровати оказывается проделан едва ли не на варпе. Pain, without love, Pain, I can’t get enough, Pain, I like it rough, ‘Cause I’d rather feel pain than nothing at all Спок проснулся вечером с уже почти привычной головной болью и еще пока совершенно непривычным стояком. В квартире было прохладно – забыл закрыть окно перед тем, как отключился, но для его тела, кажется, и это не было помехой. Обрывки сна – чужое тепло, мягкость прикосновений, голос и выражение глаз – еще кружились в голове, ясно давая понять, что именно послужило причиной для подобных физиологических реакций. Да, девушки у Спока не было довольно давно, но раньше этот факт не всплывал в его мыслях так часто, сочетаемый с красноречивыми проявлениями недостатка этой жизненной составляющей. Однако сейчас Спока больше волновало даже не это – а то, что судя по тем расплывчатым образам, которые хранил еще его просыпающийся мозг, партнером его во сне была вовсе не грудастая (или хотя бы не очень грудастая) девушка. А все еще он – тот парень из его отделения, Джим Кирк. Это было совершенно нелогично, необоснованно и странно, но меньше всего Спок любил врать - в особенности самому себе. А факты были налицо - человек, которого он видел всего один раз, с которым он ни разу не разговаривал и которому даже в глаза не имел возможности взглянуть, занимал все его время и мысли с тех самых пор, как Спок покинул палату. Это могло означать одно из двух - либо они в самом деле как-то связаны, а значит надо срочно брать себя в руки и пытаться выяснить, как именно, либо Спок совсем сошел с ума из-за хронических стрессов и переутомления. Думать об этом не хотелось, но это тоже был вариант, причем вполне реальный. Спок задумчиво потер лоб, вздохнул и отправился в душ. Тело к тому времени уже успокоило свои воодушевленные порывы, но взбодриться после непривычного дневного сна все же не мешало. Чем гадать, что к чему, можно было просто отправиться в больницу и проверить, не очнулся ли Джим Кирк, чтобы подробно обсудить с ним... черт, обсудить что? Прохладные струи воды стекали по коже, а Спок вдруг понял, что даже если Джим и пришел в себя (что вполне вероятно, Маккой редко ошибается в своих прогнозах), то он совершенно не представляет себе, о чем с ним говорить. О том, не возникает ли у Джима ощущение, что где-то в параллельной реальности они бороздят космические просторы на огромном корабле с варповыми двигателями и являются половинками единого целого? Спок фыркнул, закрывая краны и вытираясь. Парень явно решит, что бредит после отключки. Максимум, о чем на самом деле спросит его Спок - это как его самочувствие, и оповестит на основе результатов анализов, как скоро можно будет его выписать. И через пару недель Джим Кирк уйдет из его отделения, поддерживаемый крепким плечом и радостными возгласами Пайка, и больше никогда его Спок не увидит. Почему-то от этой воображаемой пасторальной картины становилось тоскливо. Отделение реанимации в это поздний час было погружено в тишину, и равномерное пиканье аппаратов, поддерживающих жизнь в местных постояльцах, только ее подчеркивало. Спока пропустили в больницу без вопросов – пожилой охранник даже не взглянул на его пропуск, вот еще - на каждого из входящих и выходящих докторов поднимать взгляд, очередной кроссворд на газетном развороте сам себя не разгадает. Где-то за дежурной стойкой тихо играло радио, но в пределах досягаемости никого видно не было, и это Спока только порадовало – видеться с кем-либо из персонала и объяснять, что молодой доктор тут забыл в такое время и не в свое дежурство, не хотелось. Палата мистера Грина была пуста – видимо, его уже благополучно перевели в место его последнего пристанища. Спок ощутил укол странной, не совсем уместной грусти – пожилой джентльмен был искренне ему симпатичен, и было странно понимать, что вряд ли их пути еще пересекутся. Впрочем, Споку было не привыкать. Люди приходили и уходили – кто-то на своих двоих, кто-то в инвалидных колясках, кто-то на каталках, накрытый простыней, - а Спок оставался, и надо бы уже научиться принимать это как данность. И перестать, ради всего святого, привязываться к своим пациентам. С такими мыслями и в достаточно накрученном состоянии Спок вошел в палату к Джиму Кирку, настроившийся на то, чтобы бегло проверить состояние пациента, обрубить мысленно все связанные с ним эмоциональные нити и выйти из отделения незамеченным – и свободным от всех нелепых, нелогичных странностей этого дня. Открытый, прямой и странно-вопросительный взгляд ярко-небесных глаз заставил его замереть в дверях и мгновенно забыть обо всех своих планах на ближайшие минуты жизни. - Его там сожрут, Спок, сделай что-нибудь, срочно! Маккой носится по мостику, запускает в волосы длинные пальцы и трагически смотрит на Спока, сидящего в капитанском кресле и гипнотизирующего молчащий монитор. Время замедляет свой бег под действием стресса, и он, словно под толщей воды, отстраненно воспринимает чужие неестественно растянутые, приглушенные слова. - Директива, - слышит он, будто со стороны, свой собственный как будто чужой, лишенный всяческих эмоций голос. В груди жжется, плавится, скребется – Джим там один, охрану уже вывели из строя – минус несколько краснорубашечников, их имена давно уже никто не запоминает, транспортатор сломан, заряда фазера надолго не хватит, а у местных жителей чертовски много зубов. И когтей. Спок представляет, как длинный изогнутый коготь со следами начавшей сворачиваться крови вспарывает шелковистую кожу на груди капитана, и это срабатывает как пусковой крючок. Время делает скачок, изгибается, выворачивается наизнанку, и в следующий миг Спок осознает себя уже сидящим в челноке и запускающим двигатель. - А как же Директива? – раздается в микрофоне крайне ехидный и безмерно довольный голос Маккоя. – На соседнем континенте обнаружена более разумная жизнь, на которую ваша спасательная миссия наверняка окажет неизгладимое впечатление. Спок хмыкает и закрывает канал связи. Все, что его сейчас волнует – успеть. How long can you stand the pain? How long will you hide your face? How long will you be afraid - Are you afraid? How long will you play this game? Will you fight or will you walk away? How long will you let it burn – Let it burn? На улице начался дождь, капли забарабанили по карнизу равномерную чечетку, и Спок задал себе вопрос – как долго он стоит здесь вот так, без движения, и, что хуже, - без халата, без бейджика, без каких-либо медицинских опознавательных знаков – с виду обычный парень, ввалившийся без стука в чужую палату и молча уставившийся на явно не так давно пришедшего в себя человека. Да уж, сомнительный должен быть вид. - Добрый вечер, мистер Кирк, - прочистив горло, произнес он наконец. – Я ваш лечащий врач. Сегодня не мое дежурство, поэтому пока я без надлежащей экипировки. Как ваше самочувствие?