Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

Жара была невыносимой. Мы ехали на вокзал, и я уже задыхалась. Генрих открыл все окна в машине, но и это совершенно не помогало. Я не жаловалась вслух, потому что Генриху уж точно было куда хуже в его шерстяной форме и высоких сапогах. На мне хотя бы было тоненькое шёлковое платье. Родители и Норберт на заднем сиденье тоже молчали всю дорогу. Когда мы сделали последний поворот перед подъездом к станции, нам пришлось затормозить из-за огромной толпы людей, направляемых солдатами с автоматами на плечах. Дорогу впереди перекрывала чёрная машина с номерами СС. Один из офицеров, стоящих на посту рядом с машиной, подошёл к нам и, увидев форму Генриха, салютовал ему. - Heil Hitler, герр Штандартенфюрер! - Heil Hitler. Нам нужно попасть на станцию, что там такое происходит? - Генрих кивнул на толпу впереди. - Простите, герр Штандартенфюрер, у нас возникла небольшая заминка с транспортом. Нам должны были прислать поезд для всех этих евреев два часа назад, а он только прибыл. Остальные поезда теперь тоже задерживаются. Но я могу вас пропустить внутрь, чтобы вы не ждали здесь на жаре. - Я был бы вам очень признателен. Офицер снова щёлкнул каблуками, сел в свою машину и отогнал её в сторону, чтобы мы смогли проехать. Но как только мы миновали его машину, дальше ехать всё равно было невозможно из-за людей, движущихся плотным потоком. Генрих остановился и неодобрительно покачал головой, хмурясь. Я-то знала, что ему было жаль видеть их несчастные, растерянные лица, но уже знакомый офицер воспринял вид моего мужа как знак недовольства из-за вынужденного ожидания. Он быстро выкрикнул несколько распоряжений солдатам, направлявшим толпу, и они начали грубо расталкивать людей впереди нас своими дубинками. - Как скот, - я услышала голос матери с заднего сиденья. Я повернулась и увидела, как она медленно начала головой, закрыв рот рукой. - Несчастные люди... - Мама. Перестань. Окна были открыты, и солдаты могли её услышать. Она непонимающе моргнула несколько раз, но я только прижала палец к губам и отвернулась. Наконец, после того, как солдаты создали для нас своего рода коридор, через который мы могли проехать к станции, Генрих старался вести машину как можно более медленно, стараясь никого не задеть. Как только мы вышли из машины, поток горячего воздуха обжег наши лица. Генрих вытер пот со лба, прежде чем надеть свою форменную фуражку с черепом и скрещёнными костями. Он заметил одного из офицеров, командующего на платформе, и велел нам ждать его у машины, пока он пойдёт поговорит с ним. Один из солдат прошёл мимо, повторяя одни и те же указания монотонным голосом, пока он двигался вдоль толпы: - Когда подойдёт ваша очередь подняться на платформу, назовите ваше имя офицеру со списком перед посадкой на поезд. В поезд вы можете взять только один чемодан на человека, остальной багаж оставьте на платформе после того, как поставите на нём своё имя. Этот багаж последует за вами в отдельном вагоне. Чем быстрее вы совершите посадку, тем быстрее совершится отправление поезда, и тем быстрее вы прибудете на вашу станцию, где вам дадут еду и воду. Мама нервно переступила с ноги на ногу, глядя на солдат с дубинками. Норберт хмурился. Я прекрасно понимала, что он сейчас думал: что через несколько дней он и сам может стать одним из этих солдат, и что уже ему придётся дубинкой заталкивать всех этих несчастных людей на платформу, хоть по крови он и должен бы быть среди них. Я попыталась было облокотиться на машину, но чёрный метал был настолько раскалён, что я обожглась. Я с ужасом подумала, как эти люди прождали всё это время на этой невыносимой жаре. Дети не переставали жалобно плакать, и матери пытались их успокоить, но тщетно. Наконец Генрих вернулся и велел нам следовать за ним на платформу. Солдат, которого он привёл с собой, помог родителям с их чемоданами. Они везли с собой только самое необходимое, а позже на той неделе мы с Генрихом собирались отправить им всё остальное. - Разойтись! Кому сказал, разойтись! Дайте им пройти! Быстро, быстро, ну! - Один из солдат расталкивал людей с нашего пути с преувеличенной грубостью. Он хотел произвести впечатление на "герра Штандартенфюрера." Я цеплялась за локоть мужа, стараясь не поднимать глаза на людей вокруг меня. Мне было стыдно на них смотреть. Как только мы взошли по ступеням на платформу, мама поравнялась со мной и зашептала: - Аннализа! Почему они сажают их в вагоны для скота? Где же они будут сидеть? Там даже окон нет, как же они будут дышать? Мне пришлось на неё шикнуть, потому что офицер, командующий погрузкой, направлялся прямо к нам. Я не хотела, чтобы он её услышал. - Ну и денёк, Штандартенфюрер, вы согласны? Фрау. - Он почтительно склонил голову передо мной и моей матерью и щелкнул каблуками, после чего обменяйся рукопожатиями с папой и Норбертом. - Пекло адское, а мне ещё и приходится иметь дело с абсолютной некомпетентностью тех идиотов, что сидят целый день в офисе, плюют в потолок, и не могут справится с таким элементарным делом, как прислать транспорт во время. Ну что, это разве так сложно? Будто мне делать больше нечего, как торчать здесь с этими евреями и слушать их нытьё полдня! Лицо Генриха не выдало никаких эмоций при этих последних словах. Вместо этого он ровным голосом спросил: - Сколько перевозите сегодня? - Почти пятьсот. - Офицер жестом подозвал своего адъютанта. - Адлер, принесите нам воду со льдом, здесь совершенно дышать невозможно! Я бы предложил вам лёгкую закуску, Штандартенфюрер, но мы не взяли с собой никакой еды или напитков. Мы должны были разделаться со всем этим до ланча, а вы сами видите, что тут происходит. О да, мы очень хорошо видели, что происходило. Солдаты заталкивали людей в вагоны для скота, как сардины в банку. Некоторые пытались протестовать, жаловались, что места в вагоне больше не осталось, что внутри было невозможно дышать, и что им нужна вода. Все они получали один и тот же равнодушный, заученный ответ: - Вы получите еду и воду, когда прибудете на свою станцию. - Куда их отсылают? Дахау? - Генрих вынул носовой платок и вытер пот с лица. Командир кивнул и тоже начал расстёгивать свой китель. - Да. И если никто опять не напортачит с транспортировкой, они будут там менее, чем через сутки. Сутки? Они будут заперты в вагонах для перевозки скота без еды и воды, или даже воздуха чтобы дышать, на целые сутки?! Командующий офицер тем временем замахал одному из солдат, чтобы тот разместил больше людей в передних вагонах. - Какого черта вы делаете? Первые три вагона почти пустые; туда же легко можно поместить ещё человек двадцать-тридцать в каждый! - Они говорят, там не осталось места из-за чемоданов, герр Оберштурмбаннфюрер! - Так выбросьте их оттуда! Я что, за всех тут должен думать? Извините меня, Штандартенфюрер, я на минутку. Как только он ушёл, мама тронула Генриха за рукав и прошептала: - Генрих, они же не думают и вправду запереть всех этих людей в этом поезде так надолго? Они уже сейчас кричат, что дышать не могут, они же там насмерть задохнутся! Генрих посмотрел на неё и медленно кивнул. - Да. Какая-то часть точно задохнётся. - Но это же бесчеловечно! Это же...по-зверски просто! - Они всё равно хотят, чтобы все эти люди в конце концов сгинули, Илзе. - Но почему тогда не расстрелять их в таком случае? Это хотя бы не так жестоко! Они хотя бы страдать не будут! - Потому что люди Берлина должны верить, что их еврейских соседей перевозят в безопасное место, на переселение, и только, всё, как показано в красивых фильмах министерства пропаганды. Чудесный маленький городок с концертным залом, библиотекой, школой, детским садом и прочей необходимой инфраструктурой. Никому вот этого видеть не нужно. Поэтому-то они и дорогу перекрыли и гражданских не пускают, чтобы те не поняли, что на самом деле происходит. Мама отступила назад и беспомощно взглянула на отца. Он нежно погладил её по щеке и попытался улыбнуться. Адъютант командира вернулся с небольшим подносом с несколькими стаканами воды, которые мы приняли как дар небес. Я отпила немного и прижала ледяной стакан ко лбу, чтобы хоть немного охладиться. Тут я заметила маленькую девочку, стоящую рядом со своей матерью и ожидающей посадки на поезд: она увидела мой стакан и начала дёргать маму за руку. - Мама, они пьют воду! Я тоже хочу! - Это вода только для немцев, малыш. Нам дадут нашу, когда мы доедем до нашей станции, я обещаю. Потерпи немного. - Но мы тоже немцы! Почему нам нельзя пить? - Мы евреи, родная, мы больше не немцы. Нам обязательно дадут воду, как только приедем, как тот господин в форме сказал. Ты же его слышала? Потерпи, как все хорошие девочки делают. Её мать извиняющееся мне улыбнулась и попыталась отвернуть дочь в другую сторону, чтобы она не видела, как мы пьём. Я шагнула было к ним, но Генрих немедленно понял мои намерения и поймал меня за локоть. Я посмотрела на него, но он только отрицательно покачал головой, молча меня предупреждая оставаться на месте. - Генрих, это же совсем ещё ребёнок, - зашептала я. - А это моя вода, я не буду её пить, я лучше ей отдам. - Аннализа, нет. - Генрих, прошу тебя! Он ещё крепче сжал мой локоть и начал тянуть меня назад, но я всё равно выдернула руку из его и решительно направилась к девочке. - Здравствуй, принцесса! Ты, должно быть, пить хочешь? - Я улыбнулась и протянула ей стакан. - Не стесняйся, бери, только маме немного оставь, ладно? Она взяла стакан из моих рук и начала пить большими жадными глотками, сжимая стекло обеими потными ладошками. Её мать смотрела на меня с благодарной улыбкой. Солдаты, стоявшие рядом, забыли на секунду о своих дубинках, которыми они заталкивали людей в вагоны, и наблюдали за происходящим с нескрываемым изумлением. Девочка в это время отняла бокал ото рта и посмотрела на ту воду, что ещё оставалась в нём. - Хочешь дать это твоей маме? - спросила я. Она кивнула. - Не волнуйтесь обо мне, пусть всё пьёт. - Её мать хотела было отдать стакан обратно своей дочери, но я настояла, чтобы она его взяла. - Лучше и вам попить немного. Вам очень далеко ехать. Она помедлила пару секунд, но затем осушила стакан и протянула его мне. - Не знаю, как вас и благодарить, фрау. - Не стоит благодарности. - Я снова улыбнулась матери. - Благослови тебя Господь, - один из мужчин за её спиной подал свой тихий голос. По его бороде и одежде я поняла, что это был раввин. Он кивнул мне и сказал что-то на идише. - Простите, что у меня для всех вас нет воды... - Аннализа! - Рука Генриха снова оказалась на моем плече. Евреи невольно отступили назад: должно быть он пугал их своей чёрной формой с крестами. - Ты закончила с благотворительностью? Идём, ты мешаешь работе этих солдат. Он увёл меня назад к моей семье. Командир, стоящий рядом с моим братом, смотрел на меня, как будто я сделала что-то, что было лишено всякого смысла в его понимании. - Женщины! - Усмехнулся Генрих и закатил глаза, одним этим словом объясняя моё поведение. - Я знаю, - командир тоже понимающе усмехнулся. - Моя жена каждый день бездомных кошек кормит на крыльце. - Да пусть лучше бы моя кормила кошек, чем евреев! - отшутился Генрих, и оба рассмеялись. Я подумала, что в моём муже умер первоклассный актёр. Я в последний раз обняла маму и расцеловала её мокрые щёки. Она никак не могла перестать плакать. Транспорт с евреями уже давно уехал, и солдаты снова открыли станцию для гражданских. Отец уже стоял в дверях рядом с кондуктором. - Фрау, поезд отправляется через минуту! - окликнул тот мою мать. Она кивнула и сжала мои руки в своих. - Прошу тебя, будь осторожна, родная! Генрих, береги мою девочку и Норберта, ладно? - Ну конечно, Илзе. - Генрих поцеловал мою мать на прощание и помог ей залезть на подножку. - Мы постараемся приехать, как только сможем! И не забудьте позвонить, как доберётесь до новой квартиры! - Непременно позвоним! - Папа ответил вместо мамы. - Спасибо тебе за всё, Генрих! - Я всегда к твоим услугам, Рихарт. Звони, если что-то будет нужно. Поезд издал последний сигнал перед отправлением и медленно тронулся. Я какое-то время шла за вагоном родителей, уезжавшим в чужую страну на неопределённое время. Они помахали мне в последний раз, и я помахала в ответ. Я долго сдерживала слёзы, но вот наконец расплакалась. Мне казалось, будто я их навсегда потеряла.