Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

- Я поеду в Берлин сразу вслед за тобой. - Никуда ты не поедешь, Адам! Ты останешься тут и конец разговору! - Зашептала я как можно более строго; мы всё-таки были в церкви и сильно шуметь на него я не могла. - Ты же сама говорила, что вам нужен радист в Берлине, так чем я не гожусь? - Тем, что тебя могут узнать, и тогда все твои фальшивые бумажки тебя уже не спасут! - Никто меня не узнает! Ты, и то меня не узнала, а к тому же я совершенно бесполезен здесь, в Париже. У меня ужасный французский с немецким акцентом, больше вероятность, что меня здесь Гестапо схватят, чем там! В этом он был вообще-то прав, но сама идея мне всё равно сильно не нравилась. - Ну а что скажет твоё начальство? Ты думаешь, они тебя вот так просто возьмут и переведут? - А я уже с ними связался, они не против. Даже сказали, что это - отличная идея. Я знала, что несмотря на его мягкую натуру, у Адама была одна отличительная черта: он мог быть ужасно упрямым, если уж на что нацелится. Именно этим своим упрямством он и убедил своего отца, доктора Крамера, разрешить ему стать танцором вместо того, чтобы следовать по его стопам в медицине. Американской секретной службе надо было отдать должное, они не только заботились о своих агентах, но и о членах их семей. Я искренне обрадовалась, когда услышала, что отец Адама уже ассистировал одному из докторов в одном из Нью-Йоркских еврейских госпиталей, пока его английский не будет на достаточном уровне, чтобы стать независимым специалистом. ОСС с радостью готово было принять на себя заботы о докторе Крамере, в то время как его сын рискует жизнью на другом конце света. Адам считал это весьма честной сделкой. - Ну что ж. Похоже, ты уже всё для себя решил, и никакие мои слова тебя не переубедят. - Так и есть. - Он улыбнулся. Я вздохнула и покачала головой, но сделать всё равно ничего не могла. Я наконец поняла, как Генрих должно быть себя чувствовал, когда я упрашивала его помочь ему с его весьма нелегальной контрразведывательной деятельностью. И ещё я поняла, что именно по этой причине я не имела права отговаривать Адама от его решения. Я осмотрелась на всякий случай и, увидев только обычных прихожан, тихо шепчущих молитвы на скамьях неподалёку, открыла сумку и вручила Адаму небольшой свёрток, который принесла с собой. В нём был завёрнут один из пограничных выездных штампов СД, новый, только что выпущенный специально для оккупированных территорий, который Генрих просто-напросто стянул со стола одного из офицеров во время инспекции нового офиса. Когда я спросила его, а не опасно ли было подобное делать, он только ухмыльнулся и пожал плечами: кто станет подозревать своего начальника в присвоении государственной собственности? Единственным возможным последствием будет выговор, который получит адъютант офицера за небрежное обращение с офисными принадлежностями, а до расследования уж точно не дойдёт: чего только не случается в спешке и неразберихе переезда. - Вот, передай это лидерам сопротивления перед тем, как уедешь. - Откуда это у тебя? - Неважно. Бери и не задавай лишних вопросов. Адам быстро спрятал свёрток во внутренний карман. - Спасибо. - Генриху спасибо, не мне. - Они уже начали депортацию французских евреев в Германию, так что это очень поможет тем, кого ещё не арестовали. - Я надеюсь. Ты кого-то из них лично видел? - Некоторых. Они все сидят по подвалам, скрываются. Слава богу, французы им очень помогают, прячут, где только можно, в отличие от наших соотечественников. - Потому что они ещё не встречались с нашим Гестапо. Вот, возьми это тоже. Я сняла свои бриллиантовые серьги, золотое колье и два кольца, оставив только помолвочное и обручальное. Адам нахмурился, когда я завернула всё это в носовой платок и сунула ему в карман. - Это тоже продай перед отъездом и дай деньги тем, кому это будет нужно, ладно? - Ты уверена? - Ну конечно, уверена. Я не могла принести наличные, потому что пачки купюр выпирали бы у тебя из карманов и выглядели подозрительно. А это гораздо проще спрятать. - Я к тому, что... Это всё-таки твои драгоценности. - Просто камни и метал, Адам. И если эти камни и метал купят кому-то хлеб, я буду очень рада. - Я сам лично за этим прослежу. - Вот и хорошо. А теперь давай помолимся. Я встала на колени на молельную скамью и переплела пальцы под подбородком. Адам остался сидеть на своём месте с неестественно прямой спиной, наверное до сих пор чувствуя себя некомфортно в католической церкви. А мне вот не было дела до того, какому из богов молиться, только бы ответил кто-нибудь.