Возвращение домой

- Уважаемые пассажиры, мы рады приветствовать вас на борту нашего авиалайнера. Просим занять свои места и пристегнуть ремни безопасности – самолёт собирается взлететь… В этот день мне было особенно тоскливо. Я чувствовал, как всё вокруг начинало рушиться. Вернее, рушиться всё стало ещё раньше, а теперь моя жизнь просто летела в чёртову пропасть, из которой, казалось, уже ни за что не выбраться. И ощущение полёта вниз было практически осязаемым. Я мог чувствовать, как с каждым днём падаю всё ниже и ниже. Сильно ныла голова, хотя самолёт пока не взлетел. Перед посадкой я заправился водкой и кокаином, чтобы избежать панических атак, которые не отпускали меня до сих пор каждый раз, как я поднимался на борт. Я не был стар, но был достаточно умён, чтобы понять, что буйная молодость подходить к концу со всеми своими пьянками, наркотическими загулами и прочей шумихой. Мне перестало нравится то, что я творил на протяжении последних лет. Мне перестали нравится драки в баре, шумные вечеринки, бессмысленный секс с группи, зависимость от наркоты и бухла и чувство вечной неопределённости. Мне перестало нравится моё «надо жить одним днём», ведь этот день, казалось, никогда не кончался. Я опротивел сам себе и стал сильно оторванным от мира. Я считал часы, с нетерпением ожидая того момента, когда окажусь один в своём доме. Что-то подсказывало мне, что в жизни пришёл такой момент, когда пора сматывать удочки, как говорится, и бежать подальше от всего этого. Я серьёзно подумывал о том, чтобы бросить пить. Но… это было сильнее меня. Я не мог побороть зависимость сам, а может просто не хотел, поэтому чувство неудовлетворённости собой росло, постепенно затмевая всё остальное вокруг. Мне казалось, я нахожусь в вакууме и не в состоянии выйти из него. Весь мир являл собой страшный комок страха, боли и печали, и стоило мне покинуть вакуум, как я бы оказался вовлечённым во всё это. Я был трусом и не верил во вторые шансы, так что наркотическо-алкогольный барьер, что я самостоятельно соорудил вокруг себя, желая забыться, меня вполне устраивал. Но иногда казалось, что по ту сторону может также быть что-то стоящее – то ради чего мы рождаемся на свет и вообще живём. Напряжение в Guns N Roses росло с каждым днём: Эксл постоянно опаздывал, срывал шоу и просто надоедал всем своими диктаторскими замашками, Слэша уже давно не существовало в этом мире – реальности он предпочитал героин, а остальные участники казались жалким подобием того, кого мы потеряли. Как же мне хотелось вернуть то время, когда нас было пятеро, и мы играли самый настоящий рок-н-ролл без грёбаной духовой секции и всяких там оркестров. Иззи и Стивен были частью всех нас, были духом нашей группы, но, похоже, я один помнил об этом. Возможно, я уже давно нахожусь не на своём месте и мне пора бросать. Сжечь мосты, оставив всё, что было, далеко позади. Но, видимо, мне не хватало смелости, чтобы бросить спичку и вызвать первую искру. Я посмотрел в иллюминатор, бросив прощальный взгляд на Лос-Анджелес. Зашумели двигатели, самолёт начал двигаться. Неожиданно меня кольнуло лёгкое чувство страха, но потом так же внезапно, как возникло, оно отпустило. Я устало откинул голову назад и приготовился к полёту. Спустя несколько минут самолёт уже набирал высоту. Я подумывал о том, чтобы попросить стюардессу принести мне бутылку водки, но потом передумал. Решил, что справлюсь сам. Прикрыв глаза, я задремал. Мне снились какие-то мрачные, полные отчаяния сны. Разбудило меня копошение на соседнем кресле. Хрипловатый нервный голос раздавался над самым ухом, извергая в основном одни ругательства. Спать стало невозможно. Но я открыл глаза лишь тогда, когда меня пихнули острым локтём в бок. - Твою мать! Что… - но я оборвал свою гневную тираду, увидев, кто рядом со мной сидит. Грязные светлые волосы, кристалльно-голубые, как у ребёнка глаза, щетина на подбородке, какая-то помятая клетчатая рубашка и рваные джинсы – несомненно, передо мной был Курт Кобейн. Мне вдруг стало смешно от того, насколько мир тесен. Подумать только, парень, который просто не выносил Guns N Roses, и с чьей группой мы подрались чуть больше года назад, сидел в соседнем кресле. Сказать по правде, я его не ненавидел, но тёплых чувств он у меня тоже не вызывал, как и его музыка. Гранж казался мне жалкой пародией на панк, попытками возродить то, что уже давно мертво, не более того. Мы пытались доказать всему миру, что на настоящий рок-н-ролл нельзя навешивать ярлыки, а на Guns в особенности. Мы были другими. Но и участники «Нирваны» также, только в ином плане. Мы – безмозглые тусовщики, они – аутсайдеры и мечтатели. Мне пришлось откинуть все эти мысли прочь, так как Курт меня узнал. - Охуеть, - вот всё что он сказал, стоило ему взглянуть на меня. Какое-то время мы молчали, но я заговорил первым: - Ты что, сбежал из клиники? Кобейн усмехнулся. - Я так понимаю, весь мир в курсе, в каком дерьме я сейчас нахожусь. Эти журналисты никогда ничего не упускают. Я понимал, что он сейчас, должно быть, чувствует. Находиться под пристальным вниманием прессы и не иметь свободы на личную жизнь, о которой не будет знать вся общественность – это на самом деле очень и очень неприятно. - Всё-таки так странно, что чуваки из двух групп, которые ненавидят друг друга, летят в одном самолёте на соседних креслах. Так бывает только в фильмах. - Думаешь? – в его глазах промелькнула игривая искорка. Мы оба рассмеялись, словно снимая с себя напряжение. Но присмотревшись к нему повнимательнее, я понял, что сейчас он совершенно измотан. Взгляд был пустым, усталым, зрачки - сильно расширенными, руки незаметно дрожали – человек, не принимающий наркотики, даже не заметил бы. Похоже, вскоре Курт испытает ломку. Мне стало его немного жаль. Он так дружелюбно ко мне отнёсся, что мне захотелось как-то его отблагодарить. Я решил выбрать нейтральную тему, чтобы отвлечь его (и себя заодно) от тяжёлых мыслей. И мы начали говорить обо всём подряд – о любимой еде, кино, книгах, струнах для гитары и так далее. Мне было с ним интересно, но время от времени нельзя было не заметить, как голубые глаза его становились непередаваемо грустными, и он внезапно прерывался на полуслове, видимо, что-то обдумывая. Но спустя короткий промежуток времени он снова начинал говорить и довольно-таки оживлённо. За разговорами прошло часа два. Скоро самолёт должен был садиться в аэропорту Сиэтла. Напоследок мы с Куртом заказали мартини с соком, хотя оба несильно любили этот напиток. Нам было всё равно, что пить. Не знаю, что сподвигло меня на этот вопрос, но я спросил: - Может, когда-нибудь ещё встретимся, ну... в неформальной обстановке? - Вряд ли. Меня испугала твёрдая уверенность в его словах, словно он верил в то, что мы уже никогда не встретимся. Не потому что не хотел, а потому что что-то непременно должно было произойти. Я тоже почувствовал нечто такое и решил больше эту тему не поднимать. - Знаешь, я всегда думал о том, что с трудом смогу дожить до двадцати одного, а мне уже целый тридцатник, блин, - сказал я. - Ну да, ты уже вышел из того возраста, когда умирают рок-звезды, - горько усмехнулся Курт, - а мне как раз двадцать семь. И это будет классическая рок-н-ролльная история, если я сдохну прямо сейчас. Теперь общение уже не проходило так легко, как в начале. Он с трудом выдавливал из себя слова, а я боялся ляпнуть что-нибудь не то. Мне не хотелось его обидеть. Пока самолёт садился, он кратко рассказывал мне о том, как познакомился с Кортни. Я внимательно слушал, напрочь забыв о своих панических атаках, зависимостях и проблемах в группе. Мы сходили с борта, обсуждая каких-то политических деятелей, скорее с насмешками, чем с благоговением или страхом. Стоило нам войти в здание аэропорта, как нас начали узнавать случайные прохожие. Сотни глаз жадно следили за каждым нашим движением, кто-то даже начал задавать вопросы типа: «Это что, Кобейн и Маккаган? И как они ещё не поубивали друг друга?». Тут Курт стал вести себя холодно, слова приходилось из него тянуть силком, так что потом я совсем забросил эту затею. Мы забрали наш багаж из таможенного контроля и отошли в сторону. Я вдруг почувствовал, что сегодня он будет очень одинок, как и я. Мы оба были рок-звёздами из самых знаменитых групп в мире, но не знали, есть ли в этой жизни хоть что-то, за что ещё хочется бороться. У каждого из нас были проблемы, в чём-то очень похожие, но нас это несильно сближало. Он хотел уйти – я заметил это по его мимике, нервным жестам и тревожному взгляду. Правда, я и не догадывался, что он хотел уйти насовсем. Тогда я подумал: «А может стоит пригласить его к себе домой?», но не успел озвучить свою мысль, как Курт хлопнул меня по плечу и ушёл, скупо улыбнувшись на прощание. Я ещё долго стоял, глядя ему вслед. Тысячи людей пробегали мимо, таская за собой чемоданы и сумки и не переставая пялиться в мою сторону. Каждый куда-то спешил, строя планы на свою ужасно долгую и скучную жизнь в кругу своих отпрысков и стариков-родителей, одноразовых друзей и редких вылазок на природу. Все эти люди примерно представляли, чего хотят и что получат, в то время как я даже не знал, проснусь ли завтра. А проснётся ли завтра Курт? Захочет ли он жить так, как живут все? Что важнее – сможет ли он жить по заведённым правилам? Пожав плечами, я забросил сумку за спину и быстро скрылся за поворотом. Я на самом деле подумывал о том, чтобы вернуться назад и окликнуть его, но что-то меня тогда остановило.

***

- Дафф, ептить, где моя чёртова шляпа? – пьяный Слэш ползал по полу в поисках своего ненаглядного цилиндра. Я тоже был изрядно пьян, но ещё стоял на ногах. Он же был «стекл как трезвышко». Было 8 апреля 1994. Мы находились в моём доме. Впервые за долгое время решили собраться вместе, как в старые добрые времена. И, конечно же, безобидная встреча друзей закончилась пьянкой, как всегда. - Слэш, бестолковая ты башка, шляпа у тебя на голове, - хихикнул я. - Да? – он пьяно рыгнул и уронил голову вниз. – Ой. Я засмеялся и отпил ещё водки из бутылки. Вечер был в самом разгаре. Целый мини-бар ждал нашего прихода, и мысль о доме, забитом алкоголем, как никогда меня радовала. - А где же Иззи? Мне всегда казалось, что Слэш похож на змею. Такой весь полумистический, ужасно изворотливый и часто «сбрасывает кожу», оголяя свои настоящие чувства и эмоции. Он утверждал, что не любит играть со Стрэдлином, и Гилби как гитарист нравился ему больше, но почти в каждой пьянке он почему-то вспоминал именно Иззи и хвалил его за все песни, что он написал для группы. Сколько бы Слэш ни отрицал, он любил его как друга и признавал все его заслуги перед Guns. - Там же где и Стивен, - вздохнул я. Мне всегда было грустно без этих двоих. - Они же вернутся, да? – Хадсон поднял голову. Неожиданно пронзительный и трезвый взгляд напугал меня. В тёмных глазах было слишком много понимания для пьяного. Слэш как будто смотрел не на меня, а в меня. - Не знаю. Сол хотел спросить что-то ещё, но вдруг раздался звонок. Я, пошатываясь, потопал в гостиную за телефоном. - Алло? - Блять, Дафф, дерьмо, Кобейн откинулся. Не помню, чей точно был голос, но это уже не имело значения. Я просто ощутил какой-то мёртвый холод внутри и повесил трубку. Схватился за голову и осел на пол. Я, конечно, понимал, что другого от Курта ожидать было нельзя, но новость оказалась слишком неожиданной для меня. Мне стало дурно. Пока мы тут со Слэшем веселились, тело Кобейна, должно быть, отвозили в морг. Конец. Он ушёл. Поставил жирную точку в своей истории. 27 лет. «Классическая рок-н-ролльная история». Вечная молодость. Голос поколения. Оставленный красивый труп. Финальные титры. Опущенный занавес. Конец начала? Или начало конца? Кажется, где-то вечность я просидел на полу, слушая пьяные вопросы Слэша из соседней комнаты. А потом встал и что-то разбил, просто чтобы почувствовать, что живу и могу разрушить стену, отделяющую меня от всего мира. Осколки стекла впились в руку, но я не почувствовал боли. Только ощутил, что пришло время сжигать мосты, оставив всё позади. Пришло время бросить спичку. Someday you might find, that victory, Is well worth the bitter fight, But you've got to give it a try, You've got to want to deny - the enemy, We win, we win, we win, yeah we win.