Пока нет

Сколько требуется человеку, чтобы измениться? Стать абсолютно другим. Отступиться от всех своих предубеждений, мировоззрений. Отступиться от всего построенного и нажитого за всю свою жизнь. Изменить цели и даже мечты. Говорят, люди, которые путешествуют по миру и живут понемногу в разных странах и культурах, меняются не только духовно, но и физически. Выражения их лиц, волосы, кожа и особенно — глаза. Становятся ли они другими людьми? На этот вопрос можно ответить лишь исходя из времени. Так сколько требуется времени существу, что способно размышлять о величайшем, о том, что больше вечности, и в то же время способном опуститься до самых низов, делать то, чего постыдилось бы даже животное, — венцу творения природы, — дабы измениться? *********************** Сегодня, ранним утром, было прохладно. Раздражающий, прерывистый звук будильника разбудил меня в 8:00, опять напала бессонница, из-за чего я смог заснуть лишь под утро. Голова раскалывается. Отключив будильник, я уже не смог бы заснуть, пришлось вставать с постели. Сходил в душ и позавтракал. В квартире делать было нечего, а за окном, вдали, собирались черные тучи. Недолго раздумывая, я надел на себя джинсовые брюки и майку с рисунком черепа, на котором венок из синих роз, накинул драповое пальто до колен, надел непромокаемые весенние сапоги цвета хаки, подойдя к тумбочке у выхода из квартиры, я, выдвинув шкафчик, достал оттуда свой нож-бабочку, темно-зеленый, переливающийся, как золотистая бронзовка, заточенный до остроты бритвы, и засунул его в карман брюк, там же лежали три моих серебряных кольца, через пару секунд они блестели на пальцах моей правой руки. Бросив взгляд на настенные часы, я вышел за дверь квартиры и запер ее с другой стороны, было 9:30 утра. По привычке, как и все предыдущие выходные, я вышел погулять по набережной и наблюдал за людьми. Сегодня на удивление было мало народу, я поразмыслил, что я делал вчера… Да точно, вчера был в баре, где по субботам акция «купи один бокал пива и получи второй бесплатно», значит, сегодня воскресенье. Обычно здесь по выходным куча разных людей и непогодица никому не создавала особых неудобств. Одни радовались и были счастливы, другие лишь изображали как радость, так и счастье, и, должен признать, довольно искусно. Некоторые из этого скудного потока людей куда-то спешили — интересно, куда можно спешить, будучи на набережной реки? Не торопясь я прошел примерно четыре километра , может, и больше. На этой части набережной обычно слабое течение, часто можно увидеть рыбаков, я считаю, что они не стремились поймать рыбу на свои удочки, на таком месте важен сам процесс, как медитация, я же медитировал по-своему, любуясь всем происходящим и всем застывшим вокруг. Мимо меня прошли молодая мать и ее сын лет восьми, у ребенка все лицо было измазано то ли шоколадом, то ли еще чем, даже боюсь представить, и чумазый визжал на всю набережную: — Мама-мама-мама, пойдем в парк, хочу кататься на каруселях! — Нет, скоро дождик пойдет, нельзя, ведь мы промокнем, не хочет же мой поросеночек промокнуть? — спокойно ответила мамаша. — Мне все равно, хочу карусели, горки, карусели или хотя бы еще мороженого! — все не унимался мальчик и, разозлившись от безразличия по отношению к нему, с силой потянул за юбку своей мамы. Легкая, длинная и белоснежная юбка стянулась с талии мамаши до бедра (даже чуть ли не до колен, я бы сказал), и тут выглянули ее трусики, бледно-желтые, со смайликом. Мать спохватилась, быстро натянула юбку обратно до талии, спрятав «веселого смайла» за шелковую ткань. — Сволочь, скотина! Ты как со мной обращаешься? Ты меня опозорил! — завопила и мать теперь, трепля и сжимая плечо ребенка. — А ну заткнись, быстро за мно-о-й, домо-о-ой! Мы с отцом еще поговорим дома с тобой! Она схватила за запястья ревущего чумазого и, идя быстрыми и широкими шагами, поволокла его домой. Через сотню-другую метров мне на пути встретилась старушка, на вид ей было семьдесят лет, потрепанная жизнью, о ее жизненных страданьях говорили морщины, шрамы на руках, худощавое тело, короткая косичка из серебряных волос на голове, она была слепа на один глаз. Старушка постояла еще немного с вытянутой дрожащей рукой, держа пластиковый стаканчик, а потом пошла, медленно, впереди меня в том же направлении, слегка сгорбившись, наверное, решила пойти домой, погода паршивая. Одной рукой она прижимала одноразовый стакан к сердцу, другой прижимала воротник к горлу. На ней была мужская куртка, которая, по состоянию полагаю, старше ее самой, кораллового цвета, и возможно, это далеко уже не тот цвет, какой был в день появления на свет этой куртки. Она всегда приходит на одно и то же место. Чаще всего попрошайки шастают возле торговых центров, метро и тому подобны мест скопления людей, но она здесь, где вряд ли много наскребешь. Ее медленное и неровное движение доказательство: старость и время берут свое, всегда… Я представил себя на ее месте, ведь и со мной так будет, хорошо бы умереть, не дожидаясь старости, ну, даже не знаю, лет в… Тут завихрился ветер, я закрыл глаза, она отвернулась, увы, не устояла на ногах, я услышал звон монет. Когда я открыл глаза, она уже лежала на земле, все, кто был рядом, обернулись, убедились, что та жива, и тут же сделали вид, будто ничего не случилось, все проходили мимо, подойдя к старушке, я сказал: — Все в порядке, давайте помогу. Она, ухватившись за мою ладонь, с трудом поднялась, попыталась шагнуть, безуспешно. — Вроде жива, — так тихо ответила она немного погодя, приподняв свой взор, я заметил слезу, текущую из глаза по правой щеке, левый, незрячий, по всей видимости, был не способен даже испускать слёз. Она скользнула взглядом по грошам, что были рассыпаны по асфальту, и быстро подняла голову, пластиковый стакан унесло вдаль порывами ветра. Нагнувшись, слегка отряхнула колени, и с улыбкой сказала: — Видимо, мой сегодняшний улов упущен. — Я могу собрать, мне не… — Нет-нет, все хорошо, оставьте, — перебила она меня. — Может, вам врача? — Спасибо, милый, ничего не нужно. Не буду вас задерживать, я в полном порядке, — отмахивалась и убеждала меня с улыбкой бабуся. — Ну, хорошо. Я не стал переспрашивать, «все ли хорошо», «может, все-таки собрать мелочь» или «помочь ли вам еще чем-либо» или вопросами в том духе, если честно, я не блещу манерами или заботой о других, поскольку привык жить один и в одиночку справляться с трудностями, и моя беспардонность меня не смущала никогда. Я пошел дальше. Был необычно холодный июнь, шли дожди, холодный ветер все не унимался, этот проклятый ветер… Присев на скамейку, я бросил взгляд на безмятежную реку, она была болотно-зеленого цвета (впрочем, как и всегда), и несмотря на порывы ветра, что дул хаотично и не давал предугадать, куда он устремится в следующую секунду, река была на удивление спокойна, и только различный мусор вроде бутылок, непонятных растений и целлофановых пакетов, медленно двигаясь, давал мне понять, что она еще течет. Над рекой в воздухе зависла чайка, из-за ветра она не могла лететь вперед, а может, она и не хотела, черт его знает. Я достал из кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой и прикрывая ладонью, защищая огонь от ветра прикурил, первая сигарета за день — лучшая. Я поднял голову и увидел пепельно-серое небо, местами оно было черным, будто бы в его отдельных участках уже наступила ночь. По щеке ударила капля дождя, спустя пару минут дождь усилился. Вдали сверкнула молния, и люди разбежались, дабы скрыться от дождя, но некуда. Некуда на набережной скрыться, а потому и незачем бежать, все равно промокнешь. Почему я не ухожу? Странное дело. Миллиарды капель не пощадили даже мою тлеющую сигарету, что я держал между пальцев, и она погасла. Мои волосы промокли, и было видно, как с отдельных локонов челки стекали крупные капли дождевой воды и падали на уже почерневший от влаги, потрескавшийся асфальт, где можно было увидеть свое размытое отражение. Краем глаза я заметил, что в мою сторону движется, похрамывая, старушка, сделав вид, будто я не yвидел ее, я продолжал разглядывать обыденный заповедник и каменные джунгли — центр города — за ним. Подойдя ко мне, она спросила: — Могу ли я присесть рядом с вами? — Пожалуйста. Она села на краешек скамьи, бережно потерла колени и тяжело вздохнула. Я заметил на коленке классических серых брюк красное пятно. Прошли добрые пять минут, прежде чем я решил завязать разговор. Удивительно, я редко у кого бы то ни было спрашиваю или тем более прошу что-нибудь, редко завожу разговоры, но старая побирушка чем-то меня заинтриговала, мое подсознания было ею заинтересовано, а сознание недоумевало, что в ней такого особенного? — Вы разбили колени, хотите, вызову такси? Я оплачу. — Мое жилище рядом, не стоит. Поблизости жилых домов не было, может, она живет в какой-нибудь палатке прямо в заповеднике. Ее одежда потемнела от проливного дождя, но мое предложения было не из жалости, сострадания я не ощущал, не знаю, просто предложил. У меня в кармане всегда куча мелочи, почему ни разу не подкинул копейку в этот жалкий стакан и почему я заметил ее именно сегодня? Кроме того, мое внимание привлек тот факт, что ее одежда была чиста, ни пятнышка. Я решил не задавать разных наводящих вопросов и просто подумал дать ей денежку, достав из портмоне пятитысячную купюру, я протянул ей. — Я не могу взять такие большие деньги, это слишком много, — сказала старушка, выпучив глаза от удивления. Не знаю, возможно, она подумала, что я потребую взамен чего-нибудь ужасного, или ей никогда не давали такие купюры и она не знала, что делать в таких ситуациях, а может, ей нравилось попрошайничать и собирать мелочь, эдакий своего рода фетиш? — Мне не жалко, — ответил я без выражения эмоций на лице. Она немного поколебалась, я уже был готов запихнуть деньги обратно в портмоне, как ее рука дернулась и она взяла таки купюру. — Спасибо вам, когда-нибудь я верну вам долг, — сказала она, сжимая денежку в обеих ладонях. — Что, простите? — Мы с вами еще встретимся, я знаю, и я постараюсь изо всех сил вам отплатить той же монетой, я вижу. — Понятно… Мне послышалось, может… не понял, похоже, она не в своем уме, ну да в ее то возрасте сложно оставаться психически здоровым и морально устойчивым. И к тому же логично, что мы встретимся, я гуляю здесь каждое воскресенье, да и она каждый день на набережной, это своего рода ее работа. Старушка встала с чугунной скамейки оформленный в ретро стиле, костыляя, и вправду поплелась в сторону заповедника. Она остановилась на краю дороги, дождалась момента, быстро перешла дорогу и скрылась за вековыми деревьями. Вот так живешь себе, радуешься, грустишь, скучаешь, любишь, всю жизнь учишься и работаешь. А потом однажды, рано утром, просыпаешься с пониманием того, что старость подкралась незаметно и просто перечеркнула все построенное тобой за всю жизнь, с этого момента лезут в голову мысли: «ты обуза, немощен, не способен работать, медленно двигаешься от боли в суставах, ты даже не можешь нормально вспомнить вчерашние события». В такую пору твои руки греют своим теплом дети и внуки, они тебя любят и становятся для тебя опорой, ты спокойно, с чувством выполненного долга, можешь откидывать коньки, эдакий «хэппи энд». Или у тебя по какой-то причине нет никого, печально и даже, может, обидно просто просуществовать в немощности остаток своей жизни, побираясь за гроши, выпрошенные за целый день, и в зимнем морозе, и в летний зной. Кто захочет для себя и своих родных такой участи. Хм-м. И я задумался: если соберусь стареть, надо бы как-нибудь завести детей, наверное. Да нет, чушь какая-то. Но все же, я ведь один. Откинув разные негативные мысли, порождаемые моим воображением, я сказал вслух самому себе: — Пора домой, хватит странностей на сегодня. Все равно слушать было некому, разве что чайке в полете, и я встал со скамейки. Мне не впервой уже говорить с самим собой. Я неторопливо зашагал домой. Вокруг ни души, и только изредка по трассе проезжали автомобили, разбрызгивая тонкий слой воды. Я достал еще одну сигарету и прикурил, вспышки грозы становились все ярче, сопровождаясь оглушительным ревом, что пробегал по всему небу и медленно угасал где-то за горизонтом. Я ускорил свой шаг, дождь стал лить еще сильней, и теперь все небо было черным, в полдень солнечный свет едва уже мог пробиться сквозь столь плотный слой натянутых на небо туч. Ветви вишни от тяжести промокших листьев слегка согнулись, деревья весны были посажены через каждые двадцать шагов, они являлись разделителем тротуара и проезжей части двустороннего движения. Шаги, я слышу свои шаги и едва заметное эхо после них, прошагав еще немного, я заметил, что эхо становится все отчетливей. Хмм, ЭХО! Какое еще эхо посреди набережной, дошло, наконец, до меня. «Возможно, из-за сильного ливня такой эффект?» — подумал я и замедлил ход, но эхо, эти стуки по тротуару, не замедлялись, напротив, они ускорились, кто-то в каблучках, похоже, женщина, бежит позади меня, ну что ж, пусть себе бежит, а я остановлюсь и докурю свою сигарету. По стукам каблуков было ясно, что женщина совсем близко ко мне, метров пять, может, десять, я уже было подумал, что их владелица вот-вот пройдет мимо, но она остановилась в шаге от меня. Девочка с волосами лазурного цвета. Секунда и еще одна, и еще, никто мимо не прошел. Она за мной, я обернулся. Передо мной стояла девочка, лет 14-15, не больше, ростом метра полтора, такая маленькая. Она была в кожаной курточке, короткой белой в крапинкy юбке чуть выше колен, в серых чулках, тех, что на коленях заканчивались забавными рожицами анимешных кошечек, y нее короткие волосы лазурного цвета — заметно было влияние стиля японской лолиты, нынче набирающего популярность. Необычайной глубины, подобно омутам, черные глаза. На пальцах скрещенных рук блестели огромные перстни, изображающие головы разных птиц. Тем не менее, совсем недурна собой, и при такой комбинации выглядела вполне эстетично. За ее спиной выросла огромная стена, от которой становилось еще темнее в такой полумрачный день, сразу и не разобрать. Подняв голову, я понял, это телохранитель, настоящая гора, раза в два выше меня, и это при том, что мой рост метр семьдесят пять. Все по-стандартному, официально-деловой стиль: классические серые брюки и пиджак, застегнутый на одну пуговицу, белая рубашка без галстука, черные лакированные туфли, — можно видеть на них свое отражение, — цветная татуировка в виде скорпиона на шее — жало скорпиона плавно переходит на его бритый череп с правой стороны. Костюм сшит на заказ и сидел как влитой, лишь на поясе была едва заметна кобура. Шагов телохранителя, на удивление, я не слышал. Интересно, насколько тихо могут ходить слоны, никогда об этом не задумывался, какой неподходящий момент для подобных раздумий. Он держал зонт, под которым стояла эта парочка, сверля меня глазами. Не нужно было ни у кого уточнять, они от меня хотят чего-то, это неоспоримый факт, не каждый же день к вам подходят люди и смотрят в упор, вот только черт знает, чего они хотят. Между нами тремя было угнетающее молчание. Предчувствие, будто случится необратимое, будто мой мир перевернется, такое ощущение у меня впервые, но я сразу понял, что оно значит. Девочка с лазурными волосами и телохранитель-гора разглядывали меня, я — их. Словно изучали друг друга, только я понимал исход этой встречи не более, чем зебра, пьющая воду из водоема, кишащего голодными аллигаторами. Похоже, здесь было совсем не уместно развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти, с дрyгой стороны, стоять под ливнем тоже не очень-то хотелось. После трех минут игры в каменные лица я взял инициативу на себя и решил прервать это «ни гласа ни воздыхания». — Ну, и долго будем молчать? — только и выдал я, все-таки жизнь меня к такому не готовила. — Мы искали тебя… — сказав это, девочка уставилась на меня, я ждал продолжения, но снова последовало молчание, ее взгляд словно говорил: «Твоя очередь». — Э-э-э, меня? — yдивленно переспросил я. — Тебя, — ответила она. И снова многозначительное молчание. «Ну хорошо, поиграю пока на ваших условиях, так, полагаю, сейчас я должен задать вопрос, » — подумал я. — Чего вы от меня хотите? — как можно деликатнее и спокойнее задал я вопрос. Девочка с лазурными волосами отвела руки за спину, сцепив ладони сзади, выпрямила осанку и начала любоваться пейзажем на другой стороне реки. Кажется, она пропустила мой вопрос мимо ушей. Я посмотрел туда же, куда и она, затем и Гора сделал то же самое. На берегу росли роскошные вековые плакучие ивы, их тонкие ветви касались поверхности воды. Эти деревья существовали задолго до моего рождения, и быть может, просуществуют еще больше и после моей смерти. Уж эти-то деревья знают весь смысл фразы «много воды утекло» в полной мере, ведь они в прямом смысле это ощущали своими ветвями. За ивами раскинулись яблоневые сады и гигантские поля подсолнухов, что тянулись далеко, даже не видать конца. Казалось, кроме подсолнуховых полей за горизонтом нет ничего, ни городов, ни страха и страданий, ни даже людей, — только цветы солнца. Пристальные взгляды девочки и Горы определенно видели отнюдь не то, что узрел я. Очень может быть, они знают, что там, за деревьями, кто-то есть, но их глаза не видят и пытаются поймать хоть малейшую тень того или тех, кто должен быть там, на том берегу. Я хотел понять, что их заинтересовало, как вдруг Гора закрыл нам обоим с девочкой весь обзор своими широкими плечами, и, сдается мне, и тому, кто был там, на другом конце. Теперь мы втроем стояли под синим зонтом. Я снова поднял голову и невзначай взглянул в глаза Горы, они были необычно добрые и зеленые, как австралийское озеро Grüner See, такие же чистые, несмотря на его угрожающий внешний вид. Девочка с лазурными волосами тоже посмотрела ему в глаза, потом будто вспомнила о чем-то, спешно сунула руку в карман курточки и достала небольшой металлический предмет на цепочке. — Здесь не место говорить, ты должен взять это, — сказала она, протянув мне этот предмет. Я замешкался и не знал, нужно ли мне брать его. — Вы, наверное, ошиблись, и скорее всего… — Ошибки быть не может! У нас нет времени, ты должен взять это, позже ты все поймешь, — отрезала девочка, выбора не было, я взял предмет. В длину два сантиметра, тем не менее, увесистый, сложная резьба по металлу, различные ступени и углубления покрывали его. На лицевой стороне изображена красивая гравюра в виде журавля и бамбуковой листвы. Поистине ювелирная работа на столь маленьком куске металла, высший пилотаж токарного мастерства. — Как скажешь, но учти, если окажется, что вы ошиблись, то моей вины здесь нет, — предупредил я. — Идет, — коротко ответила она на мое условие. — И что мне с этим делать? — Я же сказала, позже ты все поймешь, — сказала девочка, нахмурившись и медленно делая шаг назад. — Но учти, с этого момента будь предельно осторожен, вот моя визитка. Она протянула мне маленький прямоугольник из плотной бумаги розового цвета. Визитку я взял не раздумывая и вместе с железякой сунул во внутренний карман пальто. Они уже повернулись ко мне спиной, как вдрyг до меня дошло значение последних слов, сказанных девочкой. — Стойте! — она повернула голову. — Что это значит, «будь предельно осторожен», как это понимать? Я был возмущен, потому что понял, что они, очевидно, втягивают меня в неприятности. — Тебе было сказано прямо и без намеков, а дальше понимай как хочешь… «Ни тебе здравствуй, ни до свидания, еще и прямо предостерегают меня черт знает от чего. Что за люди пошли, » — возмутился я. Быстрыми шагами эта парочка направилась в ту же сторону, откуда и пришла. Их силуэты медленно растворялись за стеной дождя. И вскоре я видел лишь едва различимые темные пятна вдали. Я вспомнил про металлический предмет у себя в кармане, в голове промелькнула мысль: «может, швырнуть его в реку и забыть о нем?» — но достав его из кармана и взглянув на него, я передумал и бросил в реку только бычок от сигареты. Пусть побудет в кармане, а потом уже, может, и избавлюсь от него, брошу в мусоропровод или в урну где-нибудь на улице, может, даже оставлю как сувенир, напоминание о сегодняшнем экстраординарном и жутком выходном. Монотонные будни. До дома я дополз к 15:33. Лифт снова не работал, уже которую неделю. Куда только смотрят коммунальщики? Пришлось подниматься по лестнице до седьмого этажа, ступень за ступенью, необычно уставший, ноги ныли, я поднимался лестничными пролетами. Что ни этаж, то новые ароматы смрада, алкоголя, табака, мочи, каких-то помоев и еще чего-то, происхождения чего мое обоняние не распознало. Вонь, хоть не дыши. С трудом поднявшись до своего этажа, я остановился у двери своей квартиры и отдышался. Угнетающее чувство не отпускало меня, ровно как если бы кто-то стоит прямо за моей спиной и вот-вот коснется меня. Я даже почувствовал лопатками жуткую прохладу, и готов поклясться, меня коснулись ужасно холодные, ледяные руки, возможно, это был не менее ледяной взгляд, но обернувшись, ничего, кроме мокрых следов от моих сапогов, мной замечено не было. Раньше у меня такого ощущения не было, наверное, просто устал. Войдя в квартиру, я запер дверь на ключ, повернул голову направо, где на стене висело зеркало в полный рост, и посмотрел на себя. — Ну и жалкий же вид у тебя, — промолвил и только. Синие мешки под глазами, весь дрожу от холода и мокрой одежды, с пальто течет вода. Выдвинув шкафчик, закинул нож, из-за влаги с трудом стянул с пальцев кольца, даже суставы захрустели, затем просто бросил их туда же. Хотелось поскорей снять с себя насквозь промокшую одежду. Снимая майкy, джинсы и пальто, что прилипли ко мне, я, как и в случае с кольцами, немного попотел, но куда деваться, конечно же, снял. Хотя уже был готов сорвать с себя их. Вышел на балкон и развесил одежду на бельевую веревку. Рыжик откуда-то появился, мой пушистый, странный, рыжий — отсюда и кличка — и наглый кот. Я не видел его целую неделю. Я взглянул на дверь, что выводит на балкон, он был распахнут. — Ах вот как ты попал домой, мой блудный сын! -До сих пор не пойму каким образом он попадает на седьмой этаж. Ну в прочем я и не вникал. В ответ я услышал жалобное мяуканье, вряд ли он меня понял, просто хотел есть. Год назад, тем же путем, ровно как и сегодня, маленький рыжий котенок забрался ко мне в квартиру. Поначалу я его гнал, но он поджидал момент, когда я открою балкон, и забегал внутрь, удивительное дело, не разу, за все время его проживания у меня дома, я не видел как он попадал на балкон. Все же, необычные и странные животные кошки и коты. Со временем у меня начало проявляться смирение даже к тому, что он устроил туалет в углу кухни. Начал его кормить, а он не хотел есть, точнее, хотел и даже просил, смотрел на меня голодным, жалобным, молящим взглядом, и как только ему накладывали чего-нибудь, например, мясо, и жареное, и сырое, кошачий корм, паштеты, этот рыжий засранец ничего не ел. Пока однажды, опаздывая на работу, я по неосторожности уронил пакет с мусором на пол, тот порвался, и все содержимое вывалилось наружу. В то время когда я поплелся за совком и веником, параллельно ругаясь трехэтажным матом на самого себя, на случай, на будильник, который должным образом меня не разбудил, Рыжик подбежал к этой куче отходов и давай со смаком уплетать за обе щеки протухший банан, сыр с плесенью (это был сыр «маасдам» и заплесневел он в холодильнике), жареные брокколи недельной давности, испорченный майонез (предварительно он разорвал пачку), коричневую, мягкую клубнику не первой свежести, и запил все это скисшим молоком, которое вытекло из мусорного пакета. Опешивший я смотрел на всю эту трапезу, в то время как Рыжик наслаждался швейцарским столом, мои мозги вскипали от удивления, недоумения и возмущения. Как так? Все последующие часы, потом и дни я ожидал его долгой и мучительной смерти от отравления или несварения, но он чувствовал себя отлично и теперь даже заглядывал в мусорное ведро. Спустя только неделю до меня дошла истина, рыжик питается всем тем, что уже испорчено. Я и с этим смирился, с другой стороны, теперь у меня не было запаха тухлятины на кухне, ведь все до последнего ошметка нещадно, не пережеванным поглощалось моим сожителем Рыжиком. В холодильнике мышь повесилась, только банка пива и, к счастью Рыжика, — немного молока. Я налил все молоко в миску и заметил, что оно испорчено. Как давно этот недопитый пакет молока лежит у меня в холодильнике? Затрудняюсь ответить, как бы там ни было, — все как ты любишь. Пока мои мозги работали на максимуме в попытках вспомнить тот день, когда было куплено молоко, он выпил все, что я налил, миска была пуста, даже сверкала как новая. И он попросил еще. Держа в руках пустой пакет молока с темно зеленой плесенью по краям, я не знал, чем кормить кота, и спросил у него: — Будешь пиво? — и сразу же ответил сам. — Нет, тебе нельзя. Но он не унимался и надрывался, издавая истошно-громкие стоны, мол, «наливай уже и заткнись, глупый человек!» — Ну, как скажешь. И я налил немного пива в вылизанную миску, Рыжик обнюхивал содержимое миски, брызги от пены ему не понравились, и он посмотрел на меня так, словно задавал вопрос: «Что это такое ты мне налил?» Через минуту, как пены немного уменьшилось, Рыжик попробовал его на вкус, недолго думая, он принялся и за пиво. На этот раз я был не удивлен, этого кота испорченным продуктом не убить, уж тем более — пивом. Подойдя к выходу на балкон, дабы закрыть дверь, я остановился и передумал, напротив, решил выйти. Дождь еще шел и не думал сбавлять темп. На балконе в углу стояло кресло, оно предназначалось для того, что бы можно было покурить, дескать, на «чистом воздухе», в противоположной стороне стояла большая морозильная камера, прямоугольная, вся глянцево-белая, чем-то напоминает холодильники для мороженого в супермаркетах. Я развалился на кресле, глотнул из банки пиво, затем закурил последнюю сигарету из пачки, выдохнул струйку дыма, разглядывая рисунок айсберга на морозильной камере. Рыжик насытился и тоже решил выйти за мной на балкон, широко раскрыв пасть, он издал звук, чем-то напоминающий пивную отрыжку. — Да уж, теперь ты и пьяницей заделался, смотри только не отрасти себе пивное пузо! Я смеялся долго над его поступком. Рыжик меня позабавил, а после запрыгнул ко мне на колени, вытянулся, затем заснул. Мои веки потяжелели, я расслабился, слушая шум дождя, смачно зевнул. Приятный ветерок дул мне в лицо. «Нельзя засыпать сейчас, еще рано, иначе опять будет мучить бессонница,» — промелькнуло у меня в мыслях. Но я уже спал.