Триумф

Странные вы все-таки люди, близнецы Фрай. Лондон станет вашим триумфом; он же — погибелью. Старшая ревностно следует Кодексу, копается в книгах и папках, что-то ищет и что-то теряет, проводит опыты, исследования, сравнения. Аристократический снобизм в разбавленном умом виде, пережиток прошлого — но ты, Джейкоб… Ты нравишься городу. Да-да. Не морщись. Вся эта мистика, о которой рассказывает Иви — почему бы ей не быть правдой? Я сам знаю переулок, из которого люди не возвращаются… Особенно если зайти туда в пятничный вечер. Ты, Джейкоб, с упорством ребенка возводишь в мечтах полки игрушечных солдатиков — верные волны зеленых курток — и песчаные замки с птицами на стенах. Но того, что ты понравился Лондону, не хватит на собственную банду. Нужны деньги, оружие, люди, имя. Тебя должны бояться, за тобой должны идти!.. Один свободный от Висельников район? Всего лишь вдвоем? Неплохо, неплохо. А теперь посмотри на полную карту Лондона. Ставлю на то, что вы не продвинетесь ни на шаг вперед за целый месяц. Тебе нужны деньги; Иви тоже; ты рушишь, она строит новое из обломков. Вы честно делите полученное от убийств тамплиеров и походя украденное с их тел и опустевших, брошенных баз. Поровну. Дай-ка угадаю: этого мало? Едва хватает на лишний ящик оружия, чтобы защитить свой район, или припасов, чтобы обеспечить два десятка теперь уже твоих людей? Однажды ты приходишь один, без сестры. Скалишься все так же нахально, но я-то знаю — деньги. Все дело в них. Слышал о кулачных боях? А о гонках? Ты отрицательно качаешь головой, но я уже вижу огонек азарта в карих глазах. Хотя бы этому тебя учить не надо, Джейкоб Фрай. Позже мне становится известно, что вы с сестрой разругались. Твои бойцы тоже бывают на моих боях, а я — я просто умею слушать. Теперь мы вроде как в одной лодке, да? С маленькой Кларой, которую я обошел бы за добрый квартал, с этим бобби, о котором я вообще предпочту только слышать? Кто еще? Диккенс? Дарвин? По инициативе Иви? Очаровательно. А ты все так же умеешь только махать кулаками да хлестать лошадей, Джейкоб Фрай. И незаметно подсовывать половину заработанных денег в сейф сестре. Она до сих пор не знает, правда, Джейкоб? Не знает, как ты зарабатываешь уже тысячи фунтов за пару часов. А ты молчишь о гематомах и новых швах. О своей неожиданно умелой игре на выигрышах и тяжко дающихся проигрышах. Сейчас пришло время первого. Три боя, не самые легкие противники… — И на том спасибо, — нахально ухмыляешься ты, косясь на графитово-черную доску, исчерченную ставками и коэффициентами. Ты не в фаворе; никто не может поверить, что один человек справится с шестью. Я тоже, честно признать, и тридцать к двум выглядит почти как издевательство. Но ты, Джейкоб Фрай, умеешь удивлять. Третий раз подымаю над рингом твою руку, сжатую в кулак, и едва удерживаюсь от безумно притягательной и опасной идеи шлепнуть ладонью пониже поясницы за слишком довольный, выдающий тебя вид. Третий раз меня окутывает твое мальчишеское ликование. И хоть мальчишке давно не пятнадцать, и это не первая крупная победа, и бровь рассечена не понарошку, и в голове у тебя, должно быть, звенит от последнего пропущенного удара — ты ликуешь, и толпа заходятся в криках и топоте, чествуя нового чемпиона и упущенные деньги. Я чувствую быстрый пульс под пальцами, жар влажной от пота кожи, кисло-железный, сухой запах песка. Мутное, неоформленное желание всплывает из глубин подсознания, но твой сытый и все равно острый и внимательный взгляд рушит концентрацию. Я все-таки несильно хлопаю тебя — не по заднице, конечно, упаси Господь, по плечу! — и искренне поздравляю с выигрышем. Ты широко ухмыляешься. Передние зубы подернуты розоватой, словно шелк, пленкой. Иви будет сложно проигнорировать твое состояние, Джейкоб. Однако Грачи портят кровь Висельникам уже третий месяц. Я готов аплодировать твоим лидерским качествам, небывалому упорству и просто дьявольскому здоровью. Так ловко двигаться с такими синяками; не свалиться с простудой после того затяжного боя под проливным дождем, да еще и дожать тамплиерского пса до невыгодной ему ничьей… Кстати, не замечал того, что на твои бои приходит посмотреть подозрительно много женщин? Знаешь, как-то раз, заскочив вечером в поезд, принадлежащий тебе и твоей сестре, я с удивлением столкнулся с Недом Вайнертом. Он весьма ловко обхамил мой костюм (в который раз), я беззлобно прошелся по его дырявой из-за Висельников системе, и ты вышел вовремя, чтобы узнать пару заковыристых американских выражений. Не знаю, что подтолкнуло его к этой идее, но это стало мудрым вложением. Нед учит тебя взламывать замки — судя по тому, как работает твоя сестра, эти уроки в юности ты тоже прогулял — и воровать. Не срезать в толпе часы, кошельки и браслеты, а воровать. Присваивать. Громко, нагло, целыми ящиками, тюками и повозками. Так же, как ты крадешь у тамплиеров Лондон. Однажды тусклым лондонским вечером мы встречаемся в пабе. На улице льет дождь. У тебя мокрый цилиндр и затравленный, потерянный вид, и горькая складка меж бровей никак не хочет пропадать. Я рад любой возможности поболтать с Джейкобом Фраем просто так, не о боях и ставках, но на мои шутки ты отвечаешь молчанием, только смотришь в кружку — как будто там есть что-то более интересное, чем твое убийственно мрачное отражение! В пабе становится шумно, ты знакомо поводишь плечами — а я умею читать людей. Тебе неприятно, неуютно, хочется уйти, поэтому я прошу тебя чуть-чуть подождать и целеустремленно продвигаюсь к стойке, чтобы снять комнату над общим залом (повыше на два этажа, желательно) и купить чего-нибудь покрепче пива. Интуиция подсказывает, что меня — нас — ждет долгая ночь. Сначала мы пьем, молча и не чокаясь. Что ж, покойся с миром, человек, кем бы ты ни был (или не была). Потом я чувствую знакомую дымку и сбавляю обороты, а ты все пьешь, как не в себя, говоришь, давишься сухими слезами, комкаешь в пальцах нежно-лиловую ленту с платья, чуть-чуть забрызганную кровью — незаметно забрызганную, снизу и сбоку. Ты рассказываешь мне о Перл Эттуэй, пьяно доверяешь то, что не доверил бы родной сестре, а я не знаю, что делать с тем, что мы садимся все ближе и ближе. Еще пару глотков спустя ты как-то оказываешься совсем рядом, придвигаешься, кладешь голову мне на плечо и безрадостно говоришь, что жизнь твоя кончена, потому что тебе двадцать один год, и ты даже не целовался нормально, и… Ох, Господи, только бы это было от алкоголя. Не моя промелькнувшая мысль, совсем не мое желание — но мгновением спустя я целую тебя, Фрай, а ты, очнувшись от изумления, грубо и несмело отвечаешь, и это ужасно и прекрасно одновременно. Найдя в себе силы разорвать поцелуй, я вполголоса бормочу, что это была ошибка, что я вполне искренне сожалею, что утром все будет иначе, что… Но ты пьян и настойчив, а клин, говорят, клином вышибают. Утром я просыпаюсь в одиночестве смятых серых одеял. Все-таки это была ошибка. Ты приходишь на бои все реже и реже. Эй, я не шутил о том, что без тебя всем скучно! После такого бойца остальные выглядят убогими новичками, и поток денег, проходящий через мои руки, сильно ослабел. Иногда я замечаю тебя, друг-ассасин, на улицах, иногда пытаюсь окликнуть — но ты бежишь мимо, целенаправленно мимо меня, нервно и зло расталкивая людей. Помнишь, что я говорил? Не это, раньше. То, что ты понравился Лондону, ничего не значит. Тамплиеры вцепились в город раньше, глубже и жестче. Саму сеть не разрушить, как не разрушить город, можно лишь заменить ключевых людей на чуть более своих. Этим ты и занимаешься, не так ли, потихоньку оттягивая добрую половину территорий на себя? Скольких ты уже убил и скольких еще убьешь? Ради замков с зелеными птицами, ради идейной борьбы, ради сестры? Лондон станет твоим триумфом. Он же — погибелью.