Рядом со смертью

Рядом со смертью

Так сложилось, что для меня уже стало привычным видеть более яркую реакцию, когда речь касалась места жительства. Но лично я сам не вижу ничего удивительного в том, что мой дом граничит с кладбищем. Да, возможно вид из моего окна открывается не самый радужный, но, вероятно, могло бы быть и на много хуже. В любом случае лично мне это никак не мешало нормально жить. С самого детства я воспринимал наше городское кладбище, как обычный объект ландшафта, который оказался перед моим домом. Конечно, в те времена, когда я был совсем маленьким, моим родителям хоть как-то удавалось напугать меня байками, что если я не буду слушаться, то кладбищенские крысы утащат меня к себе под землю. Но уже не так много времени спустя я понял, что место напротив нашего дома не страшнее и не опаснее, чем любое другое в этом мире. А еще немного позже я и вообще пришел к выводам, что вполне возможно оно даже более спокойно и безопасно, чем все то, что лежит за его пределами. Угрюмые родственники погибших людей, копатели могил из похоронного агентства, процессии, провожающие в последний путь очередного моего будущего соседа - все это уже стало для меня привычным видом на улице, по которой я ежедневно хожу. Я привык к этому так же, как и привыкают к своей округе те, кто живет рядом с аэропортами, железными дорогами или оживленными магистралями. Поэтому я редко задумываюсь обо всем этом больше, чем об обычных повседневных вещах. И лишь когда очередной мой новый знакомый удивленно поднимает брови, услышав, где я живу, мне все же на несколько моментов приходит напоминание о том, что люди все-таки скорее предпочли бы соседство с аэропортом или магистралью, чем то, которым наделено мое место жительства. А на вопросы касательно того, не страшно ли мне ходить там ночами, какого вкуса моя вода или не видел ли я там зомби, я уже научился отвечать едва ли не рефлекторно. Хотя, как человек творческий, задумчивый, и даже слегка меланхоличный, я все же совру, если буду утверждать, что я абсолютно равнодушен к виду со своего окна. Ведь каждый имеет свой зрительно-эстетический фетиш, который он может рассматривать непрерывно долго, и который каждый раз будет пробуждать своим видом все новые и новые размышления в человеческой голове. И мне нет смысла отрицать то, что моим стало ничто иное, как кладбище напротив. Живя уже не первый десяток лет, и наблюдая за ним, я незаметно для себя по маленьким крупицам создавал в своей голове его философию, его особые для меня очертания и формы, звуки и запахи, да и все прочие спектры чувств, которые вряд ли имеют название в нашем языке. С каждым новым днем своей жизни я постигал истинные формы того, что для всех остальных было чем-то мрачным, непонятным и ассоциирующимся лишь со смертью, и всем, с чем она связанна. Не сумев оформить в себе тот стереотипный страх общества перед кладбищем, я заполнил эту пустоту в своем мозгу обратной стороной общепринятого понимания данного места. Ведь живя в мире, который так переполнен множеством понятий и образов, почти никто и никогда не задумывается о чем-то глубже, чем необходимо знать для нормальной жизни. Но если у тебя есть все возможности постичь что-то глубокое, понять хоть немного больше, чем все остальные, которые смотрят на то же, что и ты. То в чем будет грех, если ты начнешь это понимать. И пусть может еще не достиг я того уровня, когда это место раскроет предо мной тайны смерти, но сам я уже кое что понял о жизни, при чем о той жизни, что вплотную граничит со смертью. Но тогда я еще даже не задумывался, на сколько эта жизнь страшнее смерти. Кладбище по своей природе – это место смерти, тишины и упокоения. Таково мнение подавляющего большинства людей. Но только такой человек как я, что уже достаточно времени наблюдает за этим местом, может с уверенностью опровергнуть это мнение. Ведь оно является местом смерти, тишины и спокойствия только для человеческого понимания. А вот все остальные существа, что живут по соседству с нами, так не считают. Просто потому, что это прекрасное место, где их тревожат меньше всего в этом шумном мире. И если рассуждать об этой теории еще дальше, то я даже могу сказать, что кладбище является своеобразной отдельной экоструктурой, которая способна приспосабливать под себя тех, кто выбрал ее как место своего жительства, ну или как минимум стал ее частым гостем. Возьмем хотя бы к примеру червей, думаю вы не раз видели этих существ при каких либо земляных работах, так вот мне иногда тоже случается натыкаться на них, в основном на обычных, но иногда и на тех, кто выходит на прогулку с земель, что лежат через дорогу. Внешне по строению они ничем не отличаются от обычных, только вот толщиной они с палец среднестатистического человека, а длинной, если хорошо постараются, могут сравняться размерами с небольшой змеей. В детстве я не на шутку боялся таких гостей, но и тогда же я впервые услышал фразу, брошенную отцом в шутку, но засевшую в моей голове на всю жизнь – «Их называют трупными червями, ишь какие откормленные». Вот вам самый банальный пример представителя этой экосистемы. Боюсь даже представить, что там еще под землей может себя откормить. Но таких примеров на много больше – растения, насекомые, птицы, крысы, бродячие собаки и коты, которые не прочь поживится подношениями на могилах, и многие другие. Обычный бы человек не заметил никаких изменений, но только не я, уж слишком часто я за ними наблюдал, что бы не заметить этого. Чего-то необычного, еле уловимого, но определенно существующего во всех них. Конечно таких больших отклонений, как у червей, нет, но я все чаще и чаще замечаю еле уловимое что-то, чего не могу даже описать. То, что отличает обычного пса, от того, что живет на кладбище; обычную крысу, и крысу, что живет в глубокой норе под надгробьем; обычную траву, и ту, что растет на заброшенных могилах. А деревья, о них нужно упомянуть отдельно, уж они точно не простые. Особенно старые, с множеством усохших ветвей, похожих на старые кости. В их движениях на ветру есть что-то необычное, непонятное, но все же уловимое моему зрению. Их шум отличается от шума любых других деревьев. На ветру они все шумят по разному, словно общаются друг с другом, словно кивают друг другу и что-то пытаются показать своими костлявыми ветвями. Иногда, смотря на них со своего окна, я удивляюсь и невольно содрогаюсь, наблюдая за их медленными, плавными движениями, надеясь, что просто ветер дует только там, над кладбищем, ведь во дворе, возле окна, ветви деревьев неподвижны. Ко всему этому я раньше относился не серьезно, списывая на мою разгулявшуюся фантазию. Но все же настал момент, когда я впервые испугался. Впервые я невольно попятился от вида, что разыгрался перед моими глазами. Сейчас я считаю, что это и стало первой каплей, которая упала в сосуд моего страха. Но теперь, когда эти капли стекают по стенкам этого переполненного сосуда, менять что-то слишком поздно. Возвращаясь вечером домой, я боковым зрением заметил возле свежей могилы какую-то возню. Присмотревшись, я увидел двух крыс, которые не могли что-то между собой поделить. Я уже прекрасно понял, какие умные эти серые наглецы, и они еще давно поняли, что на свежих могилах всегда есть подношения, и можно найти, чем поживится. Поэтому не особо удивился, сочтя, что они просто не поделили уж слишком аппетитную конфету. И лучше бы это так и оказалось, но мои глаза сыграли со мной злую шутку, заставив сердце лишний раз стукнуться сильнее обычного. Ибо два этих богомерзких создания не могли поделить ни что иное, как человеческий палец. Я вскрикнул, тем самым спугнув их, заставив скрыться из моего виду. Вот только бегство их было обращено в нору, что вела прямиком под землю, вниз под эту свежую могилу. В ту ночь я долго не мог уснуть от мысли, что сейчас там все эти серые создания возможно уже доедают останки того несчастного, который был похоронен накануне. Меня бросало в дрожь, как только я представлял этот скрипучий звук маленьких зубов по уже белеющим костям. Как тихо шуршит там под землей одежда покойника, потрепанная этими пискливыми тварями. Но мыслью, добившей меня окончательно, стало понимание того, как часто появляются на кладбище новые могилы, и как много крыс я видел в этом месте. С того момента ход моих мыслей уже невозможно было повернуть обратно. Идя мимо кладбища, я с опаской косился в его сторону, моля всех богов, что бы они помиловали меня от тех ужасов, что мне уже случилось тот раз увидеть. Видя с окна, как какая-то живность движется меж могил, мои глаза сами дорисовывали силуэты чего-то ужасного в их зубах. Да и вообще, я уже больше не мог смотреть в свое окно с былым спокойствием и задумчивостью. А еще с тех пор я долго не мог уснуть ночами, пытаясь выкарабкаться из плена мыслей. Мне уже начало казаться, что кладбище, это не просто экосистема, а живой организм, симбиоз живых и мертвых организмов, имеющих разум и волю. И что этот организм, словно хищник, почуял мой страх и теперь кружит вокруг меня, словно голодный волк, все сильнее сжимая свои круги. Устав противится мыслям, терзающим меня ночами, я все глубже погружался в их омут. Мое сознание, столько лет впитывающее в себя виды и мысли о кладбище, теперь со щедростью плодило в моей голове новые образы и домыслы, которые не дано представить никому другому. Полет моей фантазии теперь устремлялся под землю, где крысы сновали в своих лабиринтах от могилы к могиле; где трупные черви отъедались на остатках того, что осталось после крыс; где чистая дождевая вода, просачиваясь сквозь почву, впитывала в себя все те крохотные частички, что пропустили даже черви; и где корни деревьев впитывали эту мертвую воду. Я ужасался от мысли о том, какую питательную силу черпали растения из этой земли. Теперь, наблюдая как ветер качает деревья и траву под ними, я уже не мог с уверенностью сказать, что качаются они по его воле, а не по своей собственной. С каждым днем мне становилось все хуже, и мысли, разрывающие мою голову ночами, теперь не покидали ее и при свете дня. А постоянное недосыпание и кошмары начали приближать мой образ к виду тех, кто уже вперед ногами медленно несут на съедение стаям крыс. Я стал возвращаться домой до того времени, когда солнце скроется за горизонтом, и с ужасом думал о скором приближении зимы, когда темнота будет наступать раньше чем я ухожу с работы. Но как оказалось, мне не стояло бояться этого, ведь все равно я не доживу до того времени. Как-то раз, уже закрыв за собой калитку, я увидел, серое пятно, что метнулось с моего порога в кусты у забора. До этого я никогда не видел, что бы крысы так осмелели, что зашли столь далеко от своего места обитания при свете дня. Моя мать умерла, когда я еще ходил в школу, а отец успел все-таки увидеть мой выпуск из института, прежде чем последовать вслед за своей женой. Собаки, кошки или прочей домашней живности у меня тоже не было по причине нехватки времени за ними ухаживать. Поэтому не удивительно, что некому было спугнуть их со двора во время моего отсутствия. Через несколько дней я вновь увидел серую тень, когда утром вышел из дома. Когда же я увидел крыс в своих владениях третий раз, мой и без того зараженный страхом разум заставил меня бояться еще сильнее. И вот однажды ночью, наконец, уже проваливаясь в мутную и вязкую субстанцию сна, я услышал шорох в коридоре. Сон сразу же отступил, отдавая свое место холодным лапам ужаса, сжавшим мое тело. Я перестал дышать, весь обратившись в слух, моля всевышнего о том, что мне лишь послышалось. Но очевидно нити моей судьбы были уже не в его руках, и шорох повторился. Скорости, с которой я выскочил в коридор и включил свет, явно было недостаточно, что бы увидеть тех, кто издавал те звуки несколько мгновений назад. Но я и так знал, кто навестил меня этой ночью. Прошла неделя, на протяжении которой я пытался дать отпор этим ночным гостям. Включенный во всем доме свет не пугал их, а только мешал и без того мучительному и короткому сну. Крысиные ловушки, расставленные по всему дому, оставались пустыми. Кот, купленным мной после того, как я понял, что ловушки не эффективны, бесследно исчез на вторую ночь. На работу я уже не мог ходить и попросил там отпуск под предлогом плохого самочувствия, но очевидно видя мое состояние, мне бы дали его даже без объяснений. Усталость и напряжение, копившиеся всю эту неделю, в конце концов свалили меня с ног. А мой помутненный рассудок придавал очертания этих проклятых крыс абсолютно всему, что хоть как-то могло быть на них похоже. Три ночи под ряд я забывался на несколько часов в беспокойном сне лишь когда солнце поднималось на горизонте, а ночами сидел в запертой комнате, слушая за ее дверями беспрерывный шорох. На четвертую ночь я сидел в углу комнаты и обещал себе, что с приходом утра я покину этот проклятый дом и уйду куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого проклятого кладбища. Эта мысль была последней, перед тем, как налитые свинцом веки предательски и неумолимо опускались. Красноватые блики от света лампочки в глазах под этими веками были последним, что я увидел в своей жизни. Последними же звуками были скрежетания множества маленьких когтей по двери и тихий хруст, словно что-то неумолимо, по маленькому кусочку, отгрызало древесину, с которой была сделана дверь в мою комнату.