Фэнтези — серебро и багрянец, индиго и лазурь, обсидиан с прожилками золота и лазурита. А реальность — это фанера и пластик, окрашенные в грязно-коричневые и желтовато-зеленые тона. Фэнтези имеет вкус хабанеры и меда, корицы и гвоздики, превосходного красного мяса и вина, сладкого, словно лето. Реальность — это бобы и тофу, а в конечном итоге — прах; это бесконечные магазины Бербанка, дымовые трубы Кливленда, парковки Ньюарка. А фэнтези сравнимы с башнями Минас Тирита, древними камнями Горменгаста, залами Камелота. Фэнтези летает с помощью крыльев Икара, а реальность воспользуется Юго-Западными авиалиниями. Почему наши мечты оказываются такими маленькими и скромными, когда исполняются? По-моему, мы читаем фэнтези, чтобы вернуть утраченные краски, ощутить вкус пряностей и услышать песню сирен. Есть нечто древнее и истинное в фэнтези, затрагивающее глубокие струны в наших душах. Фэнтези обращается к спрятанному глубоко в нас ребенку, который мечтает, что будет охотиться в лесах ночи, пировать у подножия гор, и найдет любовь, которая будет длиться вечно где-то к югу от Оз и северу от Шангри-Ла. У фэнтези есть их небеса. Когда я умру, то отправлюсь в Средиземье. © Джордж Р. Р. Мартин — Как вы думаете, мистер Эджкомб, — спросил он меня, — если человек искренне раскаивается в содеянном, может ли он вернуться в то время, когда чувствовал себя на вершине счастья, и жить в нем вечно? Может, это и есть рай? — Именно так я себе его и представляю. © Стивен Кинг, «Зеленая миля»
Впервые за долгое-долгое время Алиса не чувствовала себя измученной. В эту ночь она спала спокойно и сладко, даже тоненькая больничная подушка казалась мягче на ощупь и пахла как ее плюшевый заяц. Во сне девочка улыбалась, и даже когда реальность ласково, как теплый кот, толкнула ее в щеку, вынуждая проснуться, улыбка еще долго не хотела сходить с лица. «Скоро процедуры… — подумала девочка с легким неудовольствием. — Сегодня будет доктор Клэр, он всегда так болюче ставит уколы…» Она посмотрела на часы, желая понять, сколько времени осталось до прихода медсестры, но часы почему-то показывали три часа ночи, хотя комнату уже освещали лучи, похожие на рассветные. Алиса нахмурилась: ну вот, часы остановились, теперь она поссорится со временем, как Безумный Шляпник! А ведь она — не Шляпник, она — Алиса! Куда-то исчезла слабость во всем теле, не позволявшая ей толком встать с кровати. «Что это за странное ощущение? — подумала Алиса. — Я чувствую себя… Как-то…» Здоровой. Она чувствовала себя здоровой, просто давным-давно успела позабыть, что это такое. Вот уже год Алиса и ее семья боролись с раком — злобным существом, засевшим где-то в ее желудке, и этот год был самым длинным в маленькой жизни Алисы. Каждый день в нем был напитан болью, как ткань — холодной водой, когда вынимаешь ее из стиральной машины. Хотя родители сделались к ней еще добрее, чем раньше, и покупали много-много книг почти каждый день. Алисе было стыдно: из-за боли она совсем не успевала их читать. Может быть, раз уж сегодня она проснулась рано, а часы были так любезны, что остановили для нее время — она успеет немножко почитать? Девочка улыбнулась этой мысли и взяла первую попавшуюся книжку — красивый том, подарочное издание, ее собственное имя на обложке: «Алиса в стране чудес»… Алиса, конечно, читала «Алису», да что там, зачитывала до дыр, но ей все равно было приятно вновь очутиться по ту сторону кроличьей норы. Алиса сидела на кровати впервые за год без помощи подушек и читала, читала взахлеб, с жадностью глотая книжные строчки. Они были похожи на мармеладных червячков со вкусом приключений. Девочка сама не заметила, как прочитала целый том, но, когда она закрыла книгу и посмотрела на часы, циферблат по-прежнему показывал три часа ночи, а комнату по-прежнему заливали рассветные лучи. «Все страньше и страньше», — подумалось тут Алисе, но делать все равно нечего! Она легко соскочила с кровати и только тут с удивлением увидела, что ноги ее уже не такие тоненькие и слабые, как вчера: они сделались толще, кожу окрасил коричневатый загар, и — подумать только! — на колене даже виднеется ссадина! Ее сильные, ловкие ноги вернулись к ней! Счастливо рассмеявшись, Алиса запрыгала на одной из них в сторону выхода из палаты, как вдруг… — Ой! — вскрикнула девочка, натолкнувшись грудью на что-то теплое и пушистое. Отшатнувшись в легком испуге, Алиса увидела совершенно непонятное, но ужасное симпатичное существо: золотистое, как маленькое солнышко, пушистое и очень-очень теплое. Оно висело прямо в воздухе, совершенно не нуждаясь в ногах и крыльях, и, кажется, дружелюбно на нее посматривало. — Кто ты такой, малыш? — расплылась в улыбке Алиса. — Как ты здесь оказался? Пушистик, — как она сразу же окрестила его, — ласково толкнулся мохнатым боком в ее ладонь и неторопливо поплыл прочь по больничному коридору. — Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? — полюбопытничала Алиса. Ну конечно, он хочет, а ты задаешь глупые вопросы! Обрадовавшись неизвестно чему, девочка последовала за неожиданным другом. Она все шла и шла за ним, вовсе не уставая и не замечая, как растворяется, уходит куда-то далеко-далеко больница, к которой она так привыкла, как она идет прямо по облакам — пушистым и мягким, как вата, прямо в точности так, как она думала. Облака расходились в разные стороны, словно испугавшись мягкого света ее спутника (или вернее будет сказать «проводника»?), и Алиса с изумлением увидела большой, красивый экипаж, прямо как в девятнадцатом веке. Он был весь лазурный, как небо, и украшен бабочками, а на козлах сидел долговязый и веселый человек без возраста: ему с равным успехом можно было дать и двадцать, и шестьдесят — темноволосый, с котелком, сдвинутым на затылок, и веселой, задорной улыбкой. — Хей-хо! — поприветствовал он Алису. — Добро пожаловать на борт! Забирайся, красавица! Алиса даже рассмеялась, чувствуя, как на глазах пунцовеют щеки: ее только папа звал красавицей! — и послушно забралась в экипаж. Внутри оказалось очень тепло и мягко. Славно пахло чем-то вроде пирожных или свежего хлеба, неуловимый и приятный, успокаивающий аромат. На подносе и вправду стояли пирожные и свежий хлеб, а еще целая крынка молока и немного сладостей — как раз то, что нужно! Счастливо рассмеявшись, Алиса набросилась на еду. После больничного пайка все казалось в разы вкуснее, девочка чуть было не давилась от жадности — настолько все было вкусно, и надо же: ее любимое, как этот добрый джентльмен догадался? Девочка ела так быстро, что совсем не заметила, как он скользнул к ней в экипаж, и вздрогнула, почувствовав на своих волосах теплую руку. — Вкусно, красавица? — весело улыбнулся извозчик. Жутко смутившись, Алиса чуть было не подпрыгнула на сиденье, поспешно вытирая рот ладошками, но собеседник только добродушно рассмеялся над ее смущением. — Ну, не смущайся. Я сам сладкое люблю, особенно пирожные, а ты? — И я! Минндальные, — застенчиво добавила Алиса. — О! Миндальные! Если за что-то нужно благодарить Создателя, так это за миндальные пирожные! — Извозчик задорно щелкнул длинными проворными пальцами и тут же ловким движением — так ловко двигаются артисты цирка и карманники — галантно сорвал с себя котелок. — Разрешите представиться, мисс Алиса — Флетчер! Или Перевозчик. Но лучше Флетчер. Итак… — Котелок вернулся на место, неуловимые глаза Перевозчика мягко блестели. Алиса никак не могла понять, какого они цвета: повернется влево — отливают синью, вправо — вроде как серым, наклонится к ней пониже — и вовсе отливают чаем с имбирем… Залюбовавшись загадочными глазами, Алиса не уловила мгновения, когда в проворных руках Флетчера оказался потрепанный маленький блокнот, словно у журналиста. — Итак, мисс Алиса, куда едем? — Простите? — Куда едем, говорю? Милая… — Флетчер мягко наклонился к ней и чуть приобнял за плечи. — Милая, понимаешь, ты умерла. Алиса вздрогнула, как если бы в теплой комнате неожиданно раскрылось окно, и растерянно взглянула на Перевозчика. Страха отчего-то не было, только растерянность и легкое изумление. Может, это оттого, что так или иначе страх смерти — главный страх в человеческой жизни, а теперь ей бояться уже вроде как и нечего?.. Тем не менее, Флетчер решил ее успокоить. — Не бойся, милая, — проговорил он мягко, — это не страшно. Тебе ведь не было больно, правда? Тебе было хорошо? — Да… — Ну вот! Я хорошо делаю свою работу! — Перевозчик задорно улыбнулся, но в глазах его задора не было, только мягкость и ласка, как касание пушистого кошачьего бока. — Теперь все будет хорошо. Твои родители, конечно, погорюют, как же без этого, ведь они любили тебя, верно? Но не бойся. В этом нет твоей вины. Сейчас мы отправимся туда, куда ты захочешь, а потом, когда придет Время — о, этот старик (хотя он бывает и младенцем, и юношей…) все время куда-то спешит, все идет и идет, и только моя подруга Смерть может его остановить! — тебе обязательно скажут, и вы снова увидитесь. Ты поняла? Алиса кивнула, слабо улыбаясь. Ей было немножко грустно, но ведь уже ничего не исправить, верно? Почему-то вдруг ужасно захотелось обнять себя руками. Девочка устало прижалась щекой к рукаву Флетчера — от него славно пахло одновременно дождем и солнцем — и ткнулась носом в складки его рубашки. — Мистер Флетчер, — окликнула она, потому что была очень вежливой девочкой, — пожалуйста, не могли бы Вы отвезти меня в Страну Чудес? Если Вас не затруднит. — Конечно, мисс Алиса! Хей-хо, следующая остановка — Страна Чудес! Берегись, Червонная Королева! Легко и стремительно повозка Флетчера рассекла звездную ночь ярким золотистым сиянием, а на земле люди подумали — это упала очередная звезда, и загадали желание. Сквозь облака и звездные просторы Флетчер мчал ее все дальше, дальше и дальше, пока, наконец, не остановился на лугу, которого она никогда не видела, но который почему-то знала и, увидев его, счастливо улыбнулась. Возле реки, блистающей мягким серебром в свете солнца (хотя еще минуту назад была ночь), виднелось раскидистое дерево, а чуть поодаль… О, чуть поодаль стоял на задних лапках сам господин Белый Кролик и нетерпеливо поглядывал на часы. — Вы опоздали, мисс Алиса, — строго нахмурился он, — Чеширский Кот совсем заждался, от него осталось одно ожидание! А чай у Безумного Шляпника вконец остыл! Немедленно за мной, мы опаздываем, ох, мы так опаздываем! Алиса счастливо улыбнулась и побежала за ним.***
Флетчер быстро пробежал глазами по строчкам блокнота, появляющемся на бумаге словно из ниоткуда. Дарья Старцева, шестнадцать лет, неблагополучная семья, разбилась на автомобиле — печальная участь, ну, впрочем, он видал и печальнее. Вот она идет: угловатая, высокая девочка-подросток с короткой шапкой темных густых волос, раздвигает облака руками и смеется, словно ребенок… Флетчер мигом вскочил на козлах и помахал девушке рукой. — Хей-хо! Привет! Забирайся внутрь, ты совсем промокла, и поехали! Девушка ошеломленно моргнула, глядя на странного, но веселого парня, но послушно залезла внутрь — а что ей еще оставалось? Внутри оказалось тепло, сумрачно и уютно, и какой-то смутно знакомый, словно бы позабытый когда-то, а теперь снова всплывший в памяти аромат съестного ударил в ноздри… Девушка ахнула — и с жадностью набросилась на еду. Это было сваренное всмятку яйцо, черная смородина в сахаре и ежевичное варенье из Винтерфелла, медовые соты, бекон с толстыми черными колбасками из дотракийского моря и… Даша даже застонала от удовольствия, впервые дотронувшись губами до горлышка: дорнийское вино, сладкое, словно лето, в большом штофе! Оно теплом разбежалось по жилам, зажгло радостный блеск в глазах и румянец на до того бледном лице, и девушка встретила Флетчера светлой, радостной улыбкой. — В Винтерфелл! — с жаром ответила она на традиционный вопрос, на который Флетчер всегда знал ответ заранее. Однако радостный жар тут же угас, губы девушки тронула улыбка нежной тоски. — Домой… Я так соскучилась по дому… — Хей-хо! — весело воскликнул Флетчер и с силой хлестнул лошадей. Зимние ветры подхватили его повозку и пронесли сквозь сияющий ночной небосвод, и несли долго, долго, пока южное тепло не сменилось бодрящим холодом, а вдали не заблистала ледяная громада Стены. Даша смеялась и плакала от счастья, видя словно полузабытые, но такие до боли знакомые места, и Винтерфелл… Винтерфелл, абсолютно целый, да что там — незыблемый, нетронутый никакими врагами! Она знала, верила, что он останется таким навсегда. Приветственно зашелестели алые листья богорощи, деревья раздвинулись перед ней… Чардрева смотрели сурово и ласково, словно приветствуя заблудшую дочь, а у огромного блестящего черного озера сидел человек, человек в меху и коже. Он заботливо чистил великий меч Лед. Каштановые волосы с проседью лежали на его плечах, а лицо казалось задумчивым и печальным — но оно осветилось изнутри, стоило ему увидеть ее. — Иди. — Флетчер мягко толкнул ее со спины, и только сейчас Дарья поняла, что вместо футболки и джинсов на ней платье из тонкой шерсти и подбитый мягким мехом плащ, по которому скачет сквозь снежное поле грозный и верный лютоволк. — И помни: зима близко! Мужчина с проседью в волосах отложил Лед и крепко стиснул ее в объятиях. — Добро пожаловать домой, — сказал он, и сталь его серых глаз обратилась в мягкий шелк. — Мы все по тебе скучали.***
— Ух ты! А что это у вас за повозка? Дайте угадаю: шестидесятые девятнадцатого века, Британия, верно? А как она летает? А почему у лошадей нет крыльев? А как… А что… Шестилетний ребенок? Нет — полная, энергичная женщина средних лет с задорно блестящими терракотовыми глазами. Волосы заплетены в дреды, полные руки унизаны разноцветьем браслетов. Не умолкает ни на минуту: все тараторит и тараторит, смеется, шутит, рассказывает сотни историй, машет руками так, что браслеты тоненько звенят… Флетчер едва успевает отвечать на вопросы, смеется вместе с ней, дрыгая длинными ногами, а потом, наконец, заткнув ее рожком мороженого, весело спрашивает: — Ну, Виолетт, вам куда? — Мне… До самого края вселенной — и обратно! — задорно выкрикнула женщина, тряхнув дредами, но затем вдруг посерьезнела, даже чуть нахмурилась… И сквозь задор и бесшабашное веселье вдруг взглянула на мир застенчивая, как у маленькой девочки, робость. — На самом деле… Эй, Флетч, смеяться не будешь? «Флетч» клятвенно поднял ладонь. — На самом деле… В Камелот, — почти прошептала Виолетта, и робкая девочка-книгочей выглянула из самой глубины ее глаз. — Ну, знаешь… Чтобы рыцари… И король Артур. И Мерлин! — Ее глаза радостно загорелись. — Я в детстве так хотела с ним познакомиться! Слушай, ты ведь знаешь Мерлина, да? Его пассажиры всегда были уверены, что Флетчер знает все на свете. Не так уж они ошибались. — Конечно, знаю, — ослепительно улыбнулся Перевозчик. — Он мой старый друг! — А правда же… — Виолетта вновь сбилась, заговорила робко и быстро, словно стесняясь и желая поскорее скрыть свою уязвимость. — Правда, что он такой… Высокий, с серебристой бородой… И брови у него густые и тяжелые, да? И еще он в зеленой мантии, у него добрая улыбка… Он говорит плавно, немного так, знаешь, певуче… И у него есть сокол с серебряными крыльями? Правда же, да?.. Я всегда его так себе представляла… — Да, — тепло улыбнулся Флетчер. — Именно так он и выглядит, Виолетта. И, знаешь, я думаю, что он уже приготовил для тебя немного теплого грога, и ему не терпится начать тебе что-то рассказывать. Этот угрюмый старик только кажется молчаливым, а на самом деле ему только дай волю — будет болтать без умолку, вот увидишь, ты еще от него устанешь! — Не-а! — Широко улыбаясь, Виолетта помотала головой. Ее глаза весело блестели. — Ни за что не устану! Сквозь сизое небо, над вересковыми степями и суровыми скалами, над полянами, где виднеются загадочные фейские круги, над ручьем, возле которого задумчиво наигрывает на лютне Томас Лермонт в ожидании своей королевы Мэб — вперед, вперед, к прекрасному светлому замку! Виолетта стояла на козлах рядом с ним, вытянувшись в струнку. Ее глаза горели сквозь влажную поволоку счастливых слез. Увидев в окне самой высокой башни долговязую фигуру в изумрудно-зеленом балахоне, она вскрикнула и замахала ей рукой, как старому другу — и старик Мерлин приветливо улыбнулся в ответ и взмахнул длинной изящной кистью… И Виолетта пропала с козел, как не было, вмиг оказавшись в уютной комнатке, где тепло потрескивали дрова в камине и славно пахло старыми книгами, и старик Мерлин тепло улыбался ей и накидывал на плечи старый колючий плед: располагайся, твое кресло тебя заждалось, а у меня скопилось множество историй, которые немедленно нужно рассказать.***
Для этой девушки Флетчер приготовил большую чашку горячего шоколада с зефиром и теплый, чуть-чуть колючий и пахнущий табаком и домашним уютом плед. Она сидела на сиденье, поджав под себя ноги, в одной полудетской пижаме с разноцветными мишками. Пышные рыжие волосы мягко лежали на плечах, тоненькое, бледное лицо, усыпанное коричневатыми веснушками, словно корицей, обратилось к окошку. В расплавленной меди ее глаз отражались звезды, бесконечное множество звезд, все созвездия, что когда-либо были придуманы людьми: астрономами, художниками, писателями… Казалось, девушка — ее звали Катей — готова была провести свою вечность вот так, грея руки о чашку с горячим шоколадом и любуясь бесконечным множеством звезд. — Катюша… — очень мягко окликнул Флетчер, невесомо касаясь ее руки. — Катюша, скажи, куда бы тебе хотелось? Девушка легко улыбнулась, не отрывая взгляда от небесного полотна. — Я всегда думала: почему я родилась в мире, где нет магии? Ну, почему? Ведь есть же сотня других миров! Я читала о них в книгах и думала: не может быть так, чтобы все эти прекрасные миры, живые, честные, благородные люди были лишь плодом чьего-то воображения. Просто писатели знают секрет перехода между мирами, но, наверное, какой-нибудь волшебник, который одарил их этим, запретил им распространяться о своем даре, и потому они вынуждены только рассказывать о том, что видели. И все эти люди… Гарри Поттер, и Волкодав, и Скарлетт ОʼХара, и Тара Дункан, и Лира Сирин… Они все существуют на самом деле. И мне так хотелось посетить их всех… Перевозчик! — Блеснули ее глаза. — Перевозчик, скажите… Вы знакомы с Доктором Кто? Я не хочу оставаться только в одном мире. Я хочу путешествовать, я хочу увидеть их все! Все времена и планеты! Пожалуйста, Перевозчик! Он рассмеялся: ну конечно, он знаком с Доктором, он его давний друг! — и лихо свистнул в два пальца, посылая условный сигнал — и синяя телефонная будка появилась меж сотнями созвездий, и она стремительно приближалась, а на пороге ее стоял и приветственно махал рукой повелитель времени, готовый принять на борт новую пассажирку.***
А еще было множество людей, которым Флетчер не являлся вовсе, зная, что им это не нужно. Такие люди шли за Патронусом, и тот приводил их на платформу девять и три четверти, и они вдруг осознавали себя одиннадцатилетними девчонками и мальчишками, сколько бы лет им ни было на самом деле. Руки их лежали на ручках тележек, в клетке ухали совы, бедро обжигала сквозь штаны засунутая туда в нежелании расставаться волшебная палочка, и им оставалось лишь разбежаться и войти в знакомую, забытую, но теперь снова всплывшую в памяти кирпичную стену.***
Даже смерть не выбила из этого старика жесткую военную осанку. На сидении он сидел прямо, как штык, только тонкие пальцы с тонкой линией обручального кольца на безымянном легко постукивали по колену, и серые глаза смотрели устало и оттого мягко, хотя обычно — Перевозчик знал это — пронзали сталью на месте. — Я очень устал, док, — говорил этот мужчина тихим, чуть хриплым голосом. И почему он звал его доком?.. Флетчер не возражал: в конце концов, он и вправду был в чем-то целителем. — Долго коптил небо. Надеюсь — не напрасно. Дети остались, внуки… Авось будут помнить… Я бы хотел, док, немного отдохнуть. Пожалуйста. Знаете, чтобы… Тихое, спокойное место… Чтобы вода… Чтобы бесконечно можно было смотреть на закат… Вы читали Экзюпери? — Все знают, что, когда в Америке полдень, во Франции солнце уже заходит. И если бы за одну минуту перенестись во Францию, можно было бы полюбоваться закатом. К несчастью, до Франции очень, очень далеко. А на твоей планетке тебе довольно было передвинуть стул на несколько шагов. И ты опять и опять смотрел на закатное небо, стоило только захотеть… — негромко процитировал Флетчер. — Да… И я бы хотел… Если это позволено, ну, там, наверху… Я бы хотел, чтобы у меня была удочка. И чтобы время от времени — не очень часто, потому что в ожидании порой больше удовольствия, чем в результате — у меня клевало, и я мог бы жарить рыбу на костре. Знаете, как славно пахнет пища, пожаренная на костре? С привкусом дыма, но это хороший дым. Не от пожарища… Верная повозка Флетчера на сей раз ехала очень тихо. Не было ни порывистого зимнего ветра, ни роскошества бриллиантов-звезд, был лишь тихий путь сквозь бесконечность, а затем мягкий шелест колес о прибрежные камни и бесконечный алый закат, желающий, чтобы старческие глаза на него смотрели. Старик по-военному отдал ему под козырек и мягко спрыгнул на камни. У самой кромки воды его ждала удочка, та самая его старая удочка, с которой он провел так много тихих часов. Другой ему было не нужно.***
Другие старики вспоминали молодость. Кто-то просил отправить их в тот период, когда еще не выросли дети, а они с женой молоды и полны сил, и все друзья еще живы. Кто-то вспоминал день из юности: вечеринку, где повстречал самую прекрасную в мире женщину, или рождественский вечер, когда ласково мерцали желтые огоньки, и они казались сами себе счастливейшими людьми на свете, или золотую осень, когда им было семнадцать, и они только-только поступили в консерваторию и не знали еще, что готовит им судьба… Флетчер исполнял все пожелания неукоснительно. Были и верующие, те, кто после смерти попадал в рай, но для каждого он был своим. Кому-то рай представлялся садиком в Грузии, где зрели персики и славно пахло влажной, жирной землей; кто-то видел романтично запущенным английским садом, кто-то — лесом, где живут фэйри, или тихим местом, окутанным туманом белой сирени и душистых глициний… Многих ждали там любимые люди. Флетчер был рад за них. У него самого не было того места, куда он мог бы отправиться. Но иногда он останавливал свою верную старушку-повозку прямо посреди звездного неба, давая отдых небесным лошадям, и садился на крышу. Прохладные пальцы звезд ласкали его немножко уставшее лицо, серебрили волосы, и он казался почти стариком — и в то же время ребенком. Пушистик — ему понравилось, как его называла Алиса — уютно тыкался ему в шею, согревая теплым и мягким светом, сами собой появлялись в руках буханка свежего, хрустящего хлеба и большой стакан молока, и звезды наполняли его потусторонним серебристым сиянием. Флетчер — хотя за сотни веков он перепробовал тысячи разных имен, а неизменным оставалось лишь немножко зловещее «Перевозчик» — с удовольствием ел и пил, позволяя глазам отдохнуть в густой синеве бесконечного неба, а где-то далеко-далеко внизу под ним жили и умирали люди в сотнях прекрасных миров.