Танец для двоих

Ох, уж эти мне дни рождения в клубах! Шум, гам, тщетные попытки перекричать оглушительную музыку, море тостов и бесконечные возлияния. Юлькин день рождения не выходил за рамки этой привычной схемы. — Санек, Юлька, а станцуйте чего-нибудь, а? — после очередного тоста произнес заметно окосевший Череповский. — Володя, цыганочку с выходом я танцевать не буду! — сразу уточнила Юля. — Мне этого на работе вот так хватает. Она выразительно провела ребром ладони по горлу. — Цыганочку н-не надо, — милостиво согласился наш балагур, чуть заикаясь, — но и вальс тоже. Лучше что-нибудь такое… живенькое. — Румбу! — так некстати выкрикнула Ната Рогоза, озорно сверкнув глазами. — Нет, ребята, — смутилась Юля, пытаясь откреститься. Зал мгновенно загудел, точно пчелиный улей. То тут, то там раздавались выкрики вроде: «Юляш, ну пожалуйста», которые вскоре слились в единое скандирование «Просим-просим-просим!» — Ну хорошо, — смущенно потупилась она. Поняв, что Юлька сдалась, я решил проявить твердость и сказать, что танцевать не собираюсь, и вообще, румба — быстрый, динамичный танец — и я, типичный флегматик по натуре, сочетаемся крайне плохо, но, встретившись глазами с Максом Щеголевым, от взгляда которого по идее должен был бы вообще провалиться сквозь землю, решил тоже сдаться на радость публике и, резко выдохнув, опрокинул в себя для храбрости рюмку водки, после чего, жестом отказавшись от любезно предложенной сидевшим по правую руку от меня Лешкой закуски, встал из-за стола и, слегка пошатываясь не то от волнения, не то из-за того, что малость перебрал, двинулся к Юльке. — Сань, чего ж ты побледнел-то так, — язвительно шепнул мне Лешка, когда мы с Юлей проходили мимо него в центр зала. — Это ж не «Форт боярд» с его испытаниями, а просто танец. «Ильин, дай бог тебе здоровья», — мысленно пожелал я и почему-то вдруг поймал себя на том, что сейчас все бы отдал, чтобы оказаться где-нибудь на опасной скале в поисках ключа или, на худой конец, в логове старика Фура с его неразгадываемыми загадками, да где угодно, только бы не танцевать с Юлей, облаченной в маленькое черное платье, плотно облегающее ее точеную фигурку. Но путей к отступлению у меня уже не было: в зал оглушительной волной ворвалась плавная мелодия хита 90-х годов прошлого века «Странные танцы». Очевидно, решив превратить наш танец в небольшую сюжетную сценку, Юлька грациозно, точно кошка, подошла ко мне, слегка виляя бедрами, и, прижавшись спиной к моей груди, чуть запрокинула голову и нежно провела ладонью по моей щеке, после чего вдруг резко отстранилась, повернулась ко мне лицом и изобразила звонкую пощечину в мой адрес. Я мягко перехватил ее руку и едва заметно поцеловал кончики нежных пальцев как раз в тот момент, когда вступление перешло в куплет. Юля была так близко, что я ощущал едва уловимый сладковатый запах ее волос, резко контрастирующий с пряным ароматом парфюма. В тот момент, когда ее бедра в танце вновь соприкоснулись с моими, я поймал на себе лукавый взгляд этой смешливой, дерзкой, манящей женщины. Женщины, давно ставшей моим наваждением, моей мукой, моей мечтой. Женщиной, которую я любил и желал до беспамятства. А когда мы увидимся вновь, Тихо ветер ночной будет петь о своем, И, на миг позабыв, что такое любовь, Мы с тобою начнем… Почувствовав, что ритм музыки стал чуть быстрее и я имею полное право чуть отстранить от себя Юльку, я отошел на пару шагов назад, держа ее в буквальном смысле на расстоянии вытянутой руки, но не выпуская тонкие пальцы из своей ладони. Сам не зная почему, подчиняясь не то ритму музыки, не то тем инстинктам, которые пробудила во мне моя партнерша, я резко, но несильно дернул ее за руку так, что она помимо воли вынуждена была снова приблизиться вплотную ко мне. Медленно и игриво, словно бы дразня меня, Юля обвила руками мою шею и провела тыльной стороной ладони по моему затылку, отчего по телу побежала сладкая дрожь, сконцентрировавшаяся внизу живота и постепенно превращающаяся в волну блаженного тепла, предательски разливавшегося по телу. Словно бы решив продлить и усилить мою сладостную агонию, Юля вдруг лукаво сверкнула глазами, изогнула губы в так шедшей ей полуулыбке, и, прежде чем я успел хоть что-то сообразить, запрыгнула на меня, обвив мои бедра ногами, и под восторженные вздохи гостей повисла на мне, прогнув спину, точно пантера. Мне не оставалось ничего иного, как, тихо обалдевая от Юлькиной безбашенности, помочь ей выполнить эту сложную танцевальную поддержку. Что было дальше — я не помню. Все словно бы размылось, как акварельная картина, на которую попало несколько капель воды. Размылось и поблекло все: музыка, лица гостей, нестройный хор нетрезвых голосов — все, кроме ее озорных глаз, чувственных губ, подведенных кораллово-красной помадой, и моего собственного желания. Пьянящего, кружащего голову, сжигающего меня изнутри желания обладать этой женщиной. Кровь пульсировала в висках, отдаваясь в ушах легким шумом. Сам не понимая, что делаю, я обнял Юлю за талию, крепче прижимая ее к себе и припал к ее чуть приоткрытым от удивления губам долгим, нежным, мучительно сладким поцелуем, который, как мне на миг показалось, продлился целую вечность. Вечность, окрашенную всеми цветами и оттенками блаженства. Мир словно бы закрутился бешеным вихрем и в одну секунду взорвался пульсирующим шаром всеобъемлющей неги. Первое, что я увидел, с трудом оторвавшись от сладких губ возлюбленной, — ее глаза. Юлька смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых читались изумление, шок, непонимание, смятение и еще уйма эмоций того же окраса. — Сашка, что… Что это было? — неожиданно сиплым, тихим голосом спросила она. — Прости, — словно со стороны я услышал собственный до безобразия смущенный и почти неслышный голос, развернулся на каблуках и пошел прочь из этого клуба, сопровождаемый множеством разноголосых выкриков: — Сань, ты куда? — Лешка. — Сашка! — Костя Юдаев. — Саш, постой! — финальным аккордом безумия прозвучал за моей спиной звонкий голос виновницы торжества. Дождь. Бесконечный ливень хлестал меня по щекам, заставляя прийти в себя, опомниться и остыть. Что это было? Не знаю. Знаю только, что никогда еще до этого момента мне не было так хорошо и сладко. Дрожащими руками я достал из кармана куртки телефон и набрал номер нашего режиссера. Я знал, что Кубаев, будучи довольно жестким человеком во всем, что касалось работы, не погладит меня по головке за такое, но мне вдруг стало это абсолютно все равно. Пусть хоть четвертует. — Слушаю, — гаркнула трубка голосом шефа. — Рауф Джалилович, можно мне пару дней отпуска за свой счет? Я ожидал чего угодно: ора, ненормативной лексики, угроз увольнения, но то ли голос у меня был настолько убитый и безжизненный, то ли Рауф был в на удивление благодушном настроении, в ответ он вздохнул и, немного помолчав, произнес: — В среду чтоб на работе был как штык и при этом трезвый аки буддийский монах. — Спасибо, — только и смог выдохнуть я, отключая телефон и убирая его обратно в карман насквозь промокшей куртки. Трезвый… Господи, да я пьян от ее поцелуя так, как никогда в жизни не хмелел ни от одного спиртного напитка. Ее губы… Такие нежные, трепетные, едва уловимо пахнущие клубникой… Боже, что эта чертовка творит со мной?! Я едва не застонал, с новой силой ощутив послевкусие того поцелуя на своих губах. — Сашка! Саша! — раздался за моей спиной знакомый голос. «Ну вот, я схожу с ума, — со странной обреченностью подумал я. — Голоса мерещатся…» Вздрогнув, я обернулся и увидел Юлю. Черные волосы, еще недавно собранные в элегантную прическу, растрепались и мокрыми прядями налипали на лицо, тушь потекла, черное платье вымокло насквозь. Подбежав ко мне, Юля несколько секунд стояла в нерешительности, молча глядя мне в глаза, потом медленно, точно боясь, что я просто видение, которое от малейшего касания может исчезнуть, провела озябшими пальцами по моей щеке, убирая мою налипшую на лицо прядь довольно длинных темно-русых волос. — Юль, ты чего здесь делаешь? — непонимающе спросил я, нежно накрыв ее прижатую к моей щеке ладонь своей. — Я хочу быть там, где ты… — прошептала она и крепко обняла меня, прижавшись всем телом. Дождь лил как из ведра, а мы с Юлей целовались, как двое школьников, смеялись, обнимали друг друга, и нам было абсолютно все равно, что редкие прохожие косились на нас, как на двух сумасшедших.