Загубленный мир

Алёша уходил с ринга, широко улыбаясь и тяжело дыша. Взъерошенный и потный. Довольный, как кот. Взмахнул рукой и тут же скривился. – Вот же сила… – Что, всё-таки повредили? – Подошёл Илья к нему и взял за запястье. – Ну-ка дай сюда, горюшко. Держал он одной рукой да с хрустом глухим вправлял другой, а Алёша воздухом подавился, но смолчал, только кровь с рассечённой губы обсасывал. Илья его укорить хотел: ну что красоваться-то стал на поле боя, сам, что ли, не знает, до чего такое доводит? Но тут и Добрыня следом появился, и спросил младший, глазами шальными блистая: – Ну что, славно я бился? И Илья, глядя на него, всё ж кивнул. – Славно. – Дурень ты, Алёшка. – С улыбкой Добрыня потрепал его по голове. – Силушки немерено и бахвальства столько же. – Ах ты…! – Вскинулся богатырь и на брата крестового с кулаками шутливо бросился. Повозились они и, друг другом довольные, обнявшись и посмеиваясь, переодеваться пошли. Один Илья в коридоре за рингом стоять остался, и взгляд его на пачку денег, резинкой перетянутых, на скамье лежащих забытими, опустился. Оплата двойная за бои выстоянные. Посмотрел он на неё с тоской и будто бы с укором, но поднял и сунул в карман. Они, соратники его молодые, вроде и в новом мире живут, а вроде и совсем заботиться не хотят о его условиях. Деньги. И правильно, да зачем они богатырю былинному? Особенно за дело такое… грязное. Илья хоть и не бился: в незапамятные времена дали ему благословение на дела добрые, но не на бессмысленные драки кровопролитные, – да вот только что за дело теперь, что они теперь за богатыри? Нет в этом мире больше богатырей. Нет, и словно не было. Кому они теперь нужны, на что они могут сгодиться? Что до них троих – пока они с Кощеем, им этими вопросами задаваться не нужно, о деньгах задумываться, вообще думать… Это теперь кощеева работа. А их – быть его руками, безмолвными и расторопными. И всё вам будет. В памяти Ильи прозвучал ехидный голос аспида. – Что, Илюшенька, не весел, буйну голову повесил? И дружина твоя чегой-то прикручинилась… Он нутром тогда чуял, как весь сотрясается позади него Алёша, как каждый волосок его вибрирует от тупой, бессильной, этой молодой и непокорной ярости. Он был уверен, что чует и Кощей, и хмылится своей поганой рожей, но из-под мантии только чернота непроглядная и светилась. Илья не ответил. Да и что сказать? Тошно было ему, до чего тошно. И не оттого даже, что нечистый над ними глумился, а от самого себя. Подвёл родную землю, погибла она у него на руках, не защитил, а теперь трусливо сбегает. – Ну, что молчишь-то? – позвал Кощей. – А я ведь не только позлорадствовать пришёл. У меня к вам троим предложение. Деловое. Ты самый старший. Рассудительный, стало быть. Вот ты и рассуди: не знаешь же, как у вас там всё сложится. Никто не знает. Жить-то будете, а как – это уже кто как расстарается. А я вам долю, честные люди, хочу облегчить. Мы славно сработаемся. Будьте со мной, Илюшенька, и, слово даю, всё вам будет. Что вы можете тому миру предложить? Силу? Так, думаете, силачей там без вас мало? А я вашу истинную силу знаю, и как применить правильно её знаю. – Да что с ним говорить!.. – Рванулся вперёд Алёша, луком своим размахиваясь, но Илья ему дорогу преградил, в грудь упёрся, и Добрыня подоспел. Кощей не шелохнулся. – Тише, Алексей, угомонись ты! – настойчиво увещевали старшие товарищи. – Да что ж вы делаете, братцы?! Это же он, он сгубил нас! Дом наш родной отнял! А вы с ним лясы точить! Пусть катится, лиходей поганый, и милость свою забирает! – Вырывался богатырь, со слезами от злобы невымещенной, а оттого крепко душащей, едва управляясь. – Катись отсюда, змей, слышишь! Да чтоб тебя, гада, телегой перекатило, чтоб…! Илья поперёк груди его перехватил, руки, к стрелам тянущиеся, к бокам прижимая, и над землёй поднял. Добрыня ему рот зажал и по буйной голове гладил, успокоения приговаривая. Кощей посмотрел на это, посмотрел… – Лепота какая. Как бы слезу не пустить. Ну, сдюжите вы, молодцы. А когда надумаешь, Илья… я тебя сам найду. И исчез. «А ты надумаешь, – вмиг зашептали ему над самым ухом, холод и тлен рассеивая. – Ты ведь старший. Ответ за них держишь. Ты ведь сам сгинешь, а им не дашь. Не глупи, богатырь, не для себя же. Хоть раз геройствуй с умом». Последним, да и первым подарком, который сделал Кощей жителям сгинувшего сказочного мира, были чудные книжечки с именами переиначенными и бумажками вложенными. Костерили его после подарка этого пуще прежнего, только опосля поняли они, что это за диковинка и что без неё в новом мире их словно бы и не существует. Разбилась сказочная община: кто-то стал жить в одиночку, кто-то сбился в маленькие кучки, – но, чуя брата, старался избегать встречи. Стыдно в глаза было смотреть. Вот и богатыри друг за дружку ухватились. Тяжело им приживаться пришлось, но втроём всё сподручнее. Разобрались мало-мальски, деньги какие-никакие в общий дом понесли. Да только какой это дом, не изба – конурка! Да и жизнь была впроголодь несладка: не накормить на оставшиеся гроши живот богатырский. А всё ж это было лучше, чем совсем ничего. Думали они пожить, осмотреться, обвыкнуться окончательно и тогда уж на службу военную податься. Может, так и вышло бы, как бы история скверная с Алёшей не приключилась. Девицу он как-то посредь ночи у разбойников отбил. А та молодая была, пригожая – загорелся ею Алёшка: как рассказывал, так глаза углями сверкали, а товарищи его старшие только в ус по-доброму усмехались. Да только сколько бабы счастья принесут, столько несчастья за них и отмерят. Девица оказалась дочерью какого-то свирепого атамана, он её и сосватал уже выгодно, а тут на пути планов его Алёшка вырос. Влюбилась дочурка и запротивилась. Угрозы посыпались, да ему, голове горячей, всё трын-трава. Гнал он этих посыльных, бандиту привет передавал, дразнился, что дочку у него заберёт да замуж она за него пойдёт. Потерял бандит терпение и за головой зубоскала послал. Вот тогда только эта история дошла до Ильи, и то от Добрыни, который, не к сроку домой воротившись, гостей обнаружил, пока Алёша в ванне отмокал да в ус не дул. Вооружённых разбойников он обезвредил, оружие припрятал, балбеса выдернул и вытряс у него всю правду. Прознав про всё, Илья со злобы хотел было дурь эту молодую из него-то и выбить, но поостыл, приказал Алёшке дома сидеть, а Добрыне – его охранять, сам же к бандиту отправился – кашу заваренную расхлёбывать. Вот только Алёша Алёшей бы не был, послушайся он старшего. Ретивый и упрямый, сорвал он Илье переговоры да под пулю сдуру угодил. Плохо так угодил. Вот как оно выяснилось. Это ты в бою кулачном с супостатом лютым богатырь, со зверем диким – богатырь, с чудищем поганым – богатырь, а против пули все равны. Против пули ты всё тот же человек из плоти и крови, слабый. А сказки-то кончились, не воскреснуть сызнова. Много крови он потерял, врачи бились долго, насилу вытащили. Только вот, говорят, лекарства ему нужны на восстановление, много и дорогие. Тут же и бандиты душат, тоже денег требуют за обиду, тогда только обещают оставить. Хозяйка квартиры ругается, что плату задерживают, выселить грозит… Вот они где, богатыри былинные, после стольких битв за землю Русскую и подвигов славных, оказались. Так тошно Илье только тогда было, когда колонной шли они мимо дуба кощеева, позади мир свой, захлебнувшийся болотом, оставили. Тут он про предложение старое и вспомнил. И всё вам будет. И ещё поганее ему сделалось. Где же она, гордость-то несломимая, которой он славился? Где твёрдость духа, убеждений, которые он князю не побоялся высказать, за которые заточён в темницу был? Себя самого стыдясь, переговорил он с Добрыней. Тот голову склонил, зубы стиснул, но не осудил. – Алёшку-то… Алёшку вытаскивать надо. – И смотрел на братца меньшого, что белее простыней лежал, сном тягостным и беспробудным спал. А к кому ещё идти? Денег просить не у кого, а кто из своих колдовать теперь решится? Были уж смельчаки, да только смерть их по сердцу каждого оставшегося в живых клинком полоснула. Каждый почувствовал. Собрал Илья волю в кулак, вышел из палаты и пошагал по коридору белому больничному, а навстречу ему из-за угла человек вдруг вывернул. В костюме, в галстуке. Идёт неспешно так и улыбается Илье. А глаза у него чёрные. – Долго упирались, богатыри русские. Говорил же я, Илюша: надумаешь. – Тебе дружина нужна? Зачем? – удивился Илья. – Охрана, Илюшенька, сокол мой ясный. Избавляйся уже от этих архаизмов, учи новые слова. Охрана мне нужна. Телохранители. Секьюрити. Ну не морщи ты свой светлый лоб так. А зачем… Мне казалось, это очевидно. Я давненько к этому миру приглядывался, знаешь. В делах, которым я решил себя посвятить, я забраться хочу высоко. Так высоко, что кому-то могу и солнышко загородить. А ты понял же, как тут с такими помехами управляются? – Убивают, – тихо подтвердил Илья, подавивши тяжкий вздох. – Что это за мир такой, Кощей, в котором народ наш русский брат на брата идёт за шкурный интерес? Когда ж оно так стало? – И посмотрел на Кощея растерянно. Ещё совсем недавно врагами они были непримиримыми, а сейчас сидят за одним столом и кажется, что сила чёрная – единственная дать ответ может на вопросы, Илью одолевшие, как только огляделся он в своём новом мире – равнодушия, подлости и стяжательства. – А сказания былинные как же? Разве ничему народ не научили с малости? Народ, за который мы с супостатом воевали? Кощей поглядел на богатыря с иронической жалостью. – Народ давно вырос, Илюша. Из сказок этих глупых вырос. Он теперь взрослый, самостоятельный, сам себе правила создаёт, сам их и нарушает. Они переросли ваши наивные ценности, слава Богу, которого нет. – Они просто заблудились. С пути истинного сошли и… – Да если и так! – нетерпеливо перебил Кощей. – Если и так, то что? Им наплевать, Илья. Вы им, живые нравоучения, поперёк горла уже, не видишь сам? Всё! Прошло время. У людей теперь другие идеалы. А у тебя нет больше княжества Киевского, Владимира, народа прежнего нет. Вот и сказочке конец, ты свободен! Вы свободны. Никому не нужны, считай. Только мне и нужны – возвращаясь от наших пространных рассуждений. – Да для чего? – устало потирая глаза, промолвил Илья. – А вот смодулируй ситуацию: кому-то мои амбиции сильно помешали, и решил этот кто-то разобраться с бедой радикально – раз и навсегда. Взял он пистолет и высадил в меня в упор обойму: а это куда больше, чем в вашего Алёшу. И что со мной будет? – Ты не… – Правильно, светлая голова! Я не умру. Пукалки эти меня, как оказалось, тоже не берут. Забавный опыт, к слову, но больше я так, по понятным причинам, не хочу: одежду это губит безвозвратно и моё инкогнито. Понимаешь теперь, Илья, зачем мне охрана? Чтобы свести такие прецеденты на нет. Как я убедился, противостояние обычных людей обычным людям для меня… не выигрышно. В вас же я могу быть более уверенным. – Уже тогда ты знал, что так будет? Когда в первый раз нас зазывал? – Я… – Кощей возвёл глаза к потолку, затем ответил уклончиво, – догадывался. Илья, сказка всеми забылась, забудьте её и вы. Это новая жизнь, реальный мир. Вражда наша тоже в прошлом: уже не из-за чего враждовать. Теперь мы, наоборот, будем друг другу полезны так, как никто другой. Жаль, конечно, что Горыныч глупо сгинул… Я бы его тут хорошо пристроил. – Ты только при Добрыне такого не ляпни, – мрачно предупредил Илья. – Да в самом деле, не о том речь! – Махнул на него Кощей рукой. – Послушай меня, я и с Алёшей помогу, и потом не оставлю. И всё вам будет. И вы, главное, вместе будете. Живы и здоровы. Когда-то Калин-царь его сладкими обещаниями вот так же себе присягнуть зазывал. Отказал ему Илья. Заповеди у него были, ответ он держал за данное слово. А теперь нет уж ни того, кому дано было слово, ни того, что он поклялся оберегать. Жив он сам, верой народа увековеченный, и братья по оружию живы, к которым за эти столетия прикипел он всем сердцем. Но чуяло оно: ненадолго это, если и дальше он тянуть станет. Теперь он перед Алёшей ответ держал. Жизнь его в своих руках держал, что дикую синицу. И знал точно: не скажет ему Алёша «спасибо» за спасение такой ценой. – Если вы будете исполнять всё расторопно и правильно, то вам даже не придётся никому вреда причинять, тем более убивать. Брось, Илюша, я знаю твои правила и даже не пытаюсь заставить тебя их преступить. А кто знает, как без моего покровительства вам придётся деньги добывать… Есть внутренний стержень, и есть то, во что он упирается. Но из того вокруг, за что держался, за что грудью стоял Илья Муромец сын Иванович, остались лишь соратники его. А что он без них останется?.. Кощей нутром чуял его терзания. Витал вокруг гнилым духом своим, как бывало, и науськивал, дыша в ухо холодом. И всплывали перед взором Ильи образы совсем недавние: Алёши, озорного и неусидчивого, Добрыни, молчаливого, с отцовской нежностью на него глядящего, а поверх них лица, мрачные и бледные, проступали, тяжесть, сердце вниз утягивающая. Никогда ещё ответственность не была для Ильи такой ношей неподъёмной. Терял силушку богатырь былинный. Да что же это за мир такой, где к силам зла приходишь на поклон за помощью, как к последней надежде взываешь? Необратимо менялся Илья в этом мире изменчивом и слышал это за собой, и томился бременем понимания, да поздно после драки-то кулаками махать. Кончилась сказка, прошли времена богатырей, оставило чудо, не раз Илью выручавшее. И шёл Илья за братьями названными, и думалось ему, что вот настанет время, и уйдут они от Кощея Бессмертного. А деньги в кармане ему веры в это придавали.